За десять лет в мире и стране произошло немало событий, которые не могли не повлиять на винный рынок. Выход iPhone и распространение социальных сетей изменили коммуникации, Китай стал не только крупнейшим рынком, но и третьим производителям вина в мире, и, наконец, всерьез заговорили о потенциале российских вин.
В 1998 году, когда случился первый кризис современной России, привычки пить вино, как и эногастрономической культуры, не существовало. Но бурный рост в период с 1998 по 2006 годы сформировал новый рынок и прослойку неплохо разбирающихся в вине людей, привыкших к путешествиям, посещениям ресторанов и постоянным открытиям. Настоящие европейцы. Вино в их жизнь вошло навсегда, поэтому кризис 2014 года не заставил любителей кьянти классико перейти на пиво, а, наоборот, расширил винные горизонты.
Медиа любят объявлять о новых трендах, полузабытых сортах и регионах, которые вот-вот окажутся на пике интереса. Виноторговцы аккуратнее в своих суждениях, ведь говоря о российской рынке, нужно понимать его структуру. Сегодня мы вернулись на докризисные показатели потребления вина в год – 8,3 литра на душу населения. Это очень мало, и 90% этого потребления в категории от 300 до 800 рублей за бутылку. Основная потребительская способность останавливается на отметке в 500 рублей, следующий шаг с 500 до 800 рублей уменьшает сбыт уже в три раза. Мода на биодинамику и рислинги в масштабах страны – это просто статистическая погрешность.
По нашим оценкам аудитория, которая регулярно пьет вино и может себе позволить заплатить больше 800 рублей за бутылку, ограничена числом жителей нескольких городов – это 8-10 миллионов человек. Именно за них и борются все игроки винного рынка, и с кризисом 2014 года здесь началось активное движение в поисках собственного вкуса в новых экономических реалиях.
Все тренды рождаются в HoReCa (в нашем случае это рестораны и набирающие обороты винные бары). Ретейлу, за исключением специализированных винотек, как SimpleWine, не интересно продавать редкие сорта и регионы, им нужна высокая маржинальность, именно поэтому многие ушли в сторону собственного импорта. До кризиса все отношения рестораторов с вином ограничивались стандартной бизнес-моделью – максимальная наценка и максимальная скидка от импортера. В 2014 году эта схема оказалась абсолютно нежизнеспособна. Появилась альтернативная HoReCa, заведения семейного типа, где владелец часто бывает в зале и сам выбирает вино, гастропабы и демократичные винные бары. Им интересен уже не размер скидки от импортера, а финальная цена в карте. Таких заведений пока ничтожно мало, но здесь все трендсеттеры рынка.
Времена, когда разброс на черную этикетку гави был от 7 до 11 000 рублей, уже прошли. Если посмотреть на медиану повышения цен всех импортеров, то она не соответствует движению курса валют в последние годы, особенно в винных картах. Где-то за счет маржи компенсировали игроки рынка, где-то жертвовали наценкой рестораторы, но краха HoReCa не произошло. Рынок просел максимум на 40%, зато потребители получили гораздо более прозрачный и динамичный рынок.
Если посмотреть статистику, то 8 миллионов активных потребителей вина предпочитают все те же категории — кьянти, шабли, бордо, сансер, шампань. Не стоит удивляться, что здесь ничего нового. На рынке телевизоров десятилетие конкурируют между собой всего несколько ключевых игроков, также и в мире вина, совершенно новым или полностью отставшим категориям вырваться в лидеры практически невозможно. Говорить о брендах в области торговли вином несколько сложнее: существует более 10 000 сортов винограда, это нужно помножить на сотни зон производства и тысячи крошечных хозяйства. Таких имен, как Фрескобальди, Антинори, Торрес и Пенфолдс в мире немного, поэтому мы говорим о группах, объединенных одним признаком – территория, сорт винограда, цвет или сладость.
Есть концепция развития вкуса: мы все начинаем со сладких и полусладких вин, дальше движемся к мощным красным, тонким белым, тонким красным и обратно к сладким, но уже высокого класса, да и вообще нейтральному вкусу, когда выбор вина зависит от повода, настроения и гастрономии. Несмотря на то, что наш клиент стал куда более уверенным и тонким, объяснить тренд на немецкие пино-нуары развитием массового вкуса нельзя. Да, определенная группа попила достаточно мощных новосветских вин и хочет найти чего-то более тонкого, но на смену им пришла молодежь, которая не хочет этого «бледного кислого» вина, то есть пино-нуара, а хочет, наоборот, ярких, уверенных в себе «фруктовых бомб». Мы все находимся в эволюции, общество не останавливается, причем каждый из нас проходит этот этап, останавливаясь или продолжая идти дальше.
Существует и понятие национального вкуса. Русский вкус или goût russe, как его называли французы, принято ассоциировать со сладостью. В XIX веке так и было, наша аристократия пила самое приторное шампанское в мире, где количество сахара доходило до 330 грамм на литр. Но сегодня это не так, пример тому – Coca-Cola на российском рынке, самая несладкая в мире. Мы любим горькое и кислое. Как только потребитель приходит в мир сухих вин, то ему здесь уже комфортно. Это дает тягу к танинам, большой концентрации, сухости и крепости во вкусе, как в красных тосканских или новосветских винах. Бургундии пока пьется ничтожно мало.
Но откуда берется 45% вин с остаточным сахаром, которые мы потребляем? На сегодняшний день это социальная проблема в масштабах всей страны, где 90% вин покупаются до 800 рублей за бутылку. У людей нет денег на то, чтобы шагнуть на ступень выше, и о рислингах, биодинамике и вреде диоксида серы рассуждать не приходится.
Когда новый экспортер вина проводит маркетинговый замер рынка, он смотрит на два критерия – сахар и цвет. Наши соотечественники чуть более тяготеют к красным винам, но перекос небольшой, что говорит о развитости рынка. Еще один маркер – присутствие розового вина. В России оно есть, хоть и минимально, значит, вино в сознании носит сезонный характер, а это уже — часть культуры вина.
Что полюбили те самые 8 млн жителей российского винного мегаполиса за прошедшее десятилетие? Раньше мы категорически не воспринимали так называемые оранжевые вина, сделанные по кахетинской технологии из белого винограда, с добавлением гребней винограда, то есть веток. Эта древняя технология позволяет сделать белые вина куда более экстрактивными и даже танинными, так что оранжевые или янтарные вина стоит расположить где-то между белыми и красными.
Сегодня за этими винами выстраиваются очереди. Оранжевое, желтое, квеври и амфоры – это новое белое. Надолго ли? Вряд ли, при всех достоинствах вин в этом стиле много их не выпьешь, и хочется вернуться к классическим легким, фруктовым и освежающим белым винам.
Другой большой тренд — альтернативные вина. Например, виньо-верде. Это дешевое, свежее, молодое и легкое португальское вино сейчас буквально улетает с прилавков. Потребитель потерялся, он ищет альтернативы и находит в таких нишевых категориях. Сюда же можно отнести малые аппелассьоны и регионы – французские Юра и Савойа, Сербия, Словения, Греция, юг Италии. Сегодня на российском рынке можно найти буквально все от Марокко до Уругвая.
В интеллигентствующей аудитории возник тренд на тонкие красные вина, концентрированные амароне для неофитов. Сегодня пьют те вина, которые 10 лет назад продавались по бутылке в год – австрийские блауфранкиши и цвайгельты, немецкие шпетбургундеры. Продолжается помешательство на гаме. Десять лет назад, когда мы только собирали французский портфель, божоле было категорией номер один, мы даже ввозили белое божоле, за которым буквально стояли очереди. Сегодня с движением в стороны тонких красных вин эта мода возвращается. Одновременно это сочетается с трендом на более простые аппалессьоны – если раньше подавай гостям только Кортон, то сегодня снобизм ушел, обращают внимание и на менее именитые коммуны.
Одновременно мы продолжаем активно любить просекко и постепенно отказываемся от куда более сладкого асти. Кава набирает обороты и вполне может стать новым трендом. Но самое интересное – в стране, у которой кризис отнял половину денег, растет потребление шампанского.
Российское вино активно зашло на рынок и заняло полки супермаркетов. В 2014 году доля российского вина составляла 75%, импортного бутилированного — всего 25%. Сегодня эта пропорция 60 на 40. Причиной стало отсутствие стабильности качества наших вин. Патриотизм дважды платить не заставит, но это тоже временный отскок. Как только поднимется качество и цены станут более конкурентными, мы вновь заговорим о новой вехе развития российского виноделия.
Выстрелил и Новый свет. Все вспомнили истину русского экономиста академика Кауфмана — в кризис хорошо продается Чили, а также Аргентина, ЮАР, чуть хуже Австралия и Новая Зеландия, ведь они ощутимо дороже. Но в целом, несмотря на все броуновское движение и поиска собственного вкуса в новых реалиях, мы остались европейцами в своем сознании. Только Европа эта стала шире. И это не может не радовать.
Мой собственный вкус эти годы стал куда более нейтральным. Я в очередной раз возвращаюсь к классике. Перейти на одни только блауфранкиши было бы глупо, нужно воспринимать мир вина во всем его многообразии. Хотя я бы с радостью пил Romanée-Conti каждый день, но такое позволить себе могут уж точно считанные единицы обитателей нашего винного мегаполиса.