Дэвид Линли, граф Сноудон, внук короля Георга IV, сын принцессы Маргарет, 18-ый в очереди на британский престол. 11-ый год Дэвид Линли служит в аукционном доме Christie’s, в настоящий момент занимает пост почетного председателя аукциона в Европе, России, Индии и на Ближнем Востоке, а также занимается дизайном мебели и интерьеров, в том числе в России.
Но главный деловой талант Линли, по мнению биографа его матери, принцессы Маргарет, Тео Арансона, — это его умение со всеми договариваться, буквально просачиваясь сквозь стены. В интервью Forbes Life Дэвид Линли рассказал о своем видении современного мира, культурной экспансии с востока и о том, какие шансы на выживания у британской аристократии.
Вы одновременно служите в Christie’s и работаете как дизайнер, зачем?
В компании Linley, основанной 30 лет назад, я создаю дизайн некоторых предметов и занимаюсь менеджментом, а большую часть времени посвящаю продажам. В Christie’s я отвечаю за продажи и много путешествую.
Клиентура в целом одна и та же, так что, если я не могу продать человеку что-нибудь в Christie’s, то скорее всего я предложу что-нибудь из предметов, созданных в моей компании, и это хорошо помогает мне держаться на плаву. Мы следуем этой системе вот уже 11 лет и я наслаждаюсь каждым моментом. Это как театр, где вы создаете образы вещей. Аукцион вдохновляет меня работать дизайнером и наоборот.
Как изменились ваши взгляды на дизайн с 1985 года, когда вы зарегистрировали свой бренд?
Мир изменился, наш образ жизни стал другим. В начале моей карьеры многие продавали антиквариат, но никто в Англии не продавал мебель, сделанную вручную по собственному дизайну. За последние 30 лет произошел сдвиг, и люди, у которых был только антиквариат, обзавелись и дизайнерской мебелью. Я наблюдал такую тенденцию в Christie’s: вы смотрите на список людей и говорите «О, вот эти покупают мебель XVIII века» или «Они покупают мебель XV века». А теперь это все одна аудитория. Я сам покупаю вещи из своих коллекций, я покупаю старые вещи и новые вещи и из этого создаю своего рода симфонию вещей.
Я прекрасно помню, как в 1989 году люди смотрели на вещи моей фирмы и говорили: «Пожалуй, нет». А сейчас считается абсолютно нормальным покупать предметы дизайна. Произошла смена вкусов, изменения образа жизни людей.
В 1985 году я был в гостях у своего друга, мы сидели с ним в гостиной, общались, напитки стояли около нас, потом мы переместились на кухню, потому что там была плита и там мы готовили ужин. А сейчас, когда вы приходите к кому-то в гости, то кухня — это и есть место, где вы проводите все время.
То есть традиционный британский образ жизни под угрозой?
Угроз нет, но образ жизни безусловно меняется к лучшему. По-моему, он стал более открытым.
Предыдущие поколения привыкли к тому, что кто-то готовит за них, кто-то занимается их детьми. Сейчас мы намного больше проводим времени вместе со своими семьями, женами, детьми.
Раньше мы были англичанами, они — французами, а сейчас все мы европейцы.
Когда я был совсем маленьким, я и подумать не мог, что приеду в Россию, потому что в моем воображении это было невероятно далеко. А в Лондоне мы не ходили в рестораны, так как еда была просто отвратительной. Но потом приехали французы и научили нас готовить. Сейчас же, куда ни зайдешь, везде прекрасная еда. Еще один пример: раньше у нас была только одна выставка в Национальной галерее, а сейчас их 50. Идут выставки в Tate (может быть шесть выставок одновременно), в Национальной портретной галерее (там показывают сразу три), куда ни глянь, везде музеи, оперы, музыка играет повсюду, в общем, все окультурились.
Вы сейчас что-то делаете своими руками?
Нет. Но когда я занялся мебелью в 1976-м году, я все делал сам. В 1985-м году, когда была создана компания, мы с партнером были вынуждены работать и в магазине и в мастерской. И я сосредоточился на продажах. В Англии у нас 10 мастерских, где производят разные вещи. Из мастерской меня трудно вытащить, я там как рыба в воде, все знаю, все понимаю. Кстати, как и в Christie’s.
Какие предметы, по вашему мнению, самые важные в домашнем обиходе?
Когда я создаю дизайн для кого-либо, непременно интересуюсь, как человек живет, какой у него распорядок дня, характер, дети, какие у них отношения. Если семья заявляет, что они дружные, мы начинаем думать, как сделать просторную гостиную, кухню. Если же стремятся к уединению, мы стараемся создать квартиру в более традиционном стиле.
Мне платят деньги за то, чтобы люди жили так, как они хотят. Бывает так, что кто-то заказывает пуфики по всему полу, кто-то — мягкие цветастые ковры, кто-то любит темные цвета. Некоторые хотят белый стол, белый пол, белые стены, чтобы все было выполнено в стиле минимализма.
Я стараюсь найти двойное применение вещам, особенно в небольших апартаментах. Например, на мой взгляд раскладывающийся диван гораздо удобнее, чем полноценная кровать. Сейчас все больше работают дома, так что кухня становится одновременно и кабинетом. Можно взять удлиненный обеденный стол и приделать к нему пару выдвижных ящиков для рабочих принадлежностей. А если придет большая компания гостей, можно вытащить ящики и перенести их в другую комнату, получится прекрасный обеденный стол. Во всей мебели должна быть практичность, свой секрет.
Девушкам нужен «красный уголок» для макияжа с добротным столиком и хорошим освещением. Я всегда думаю о таких деталях, может быть потому, что мой двоюродный дедушка строил театры, и хорошо понимал, как важны внешние эффекты не в ущерб функциональности.
В 1985 году, когда вы только открывали свою компанию, кто-то из критиков написал, что все ваши работы — кандидаты в коллекцию музея дизайна Виктории и Альберта. Действительно ли музей покупает ваши вещи в свою коллекцию?
В 1985 году директором музея Виктории и Альберта был Рой Стронг, обладатель восхитительных усов и больших красных очков. Хотя мы и побаивались сурового искусствоведческого мнения Роя, но пригласили его на открытие нашего магазина. В своем вступительном слове он заявил, что Linley Furniture станет антиквариатом в будущем. Кстати, Рой Стронг был одним из первых, кто заметил изменения в образе жизни англичан. Как мебель XVIII века уступает по своей функциональности и практичности современной мебели, как картины XVIII века вытеснены художниками XX века. Думаю, музеям уже пора присматриваться к современным коллекциям. Я точно знаю, что я бы хотел видеть в V&A: шкаф, отделанный фарфором, который мы сделали в 1993-м совместно с SAF. Осталось только выяснить, кому этот шкаф сейчас принадлежит.
Людям нельзя говорить как жить, — я никогда этого не пойму, — но я считаю, что стоит брать всего понемногу: что-то из эпохи Ренессанса, что-то из России, из Африки, из Америки. Сейчас в моде те вещи, которые старшему поколению трудно понять. Им привычнее буфеты XVII или XVIII веков, диковинный стол, серебряный подсвечник, милый коврик на полу и может быть небольшой чайный столик. Дивану они предпочитают стулья, так как их легче передвигать.
Мы живем в очень интересные времена как минимум потому, что постоянно путешествуем, у нас есть социальные сети, мы можем представить, какова жизнь в других странах.
Не так давно мы с Christie’s организовывали прием на 200 гостей в замке Алник, где снимали Гарри Поттера. Коллекция этого замка, известного с XII века, невероятно интересна — каждое поколение владельцев что-то оставляло после себя. Эта семья редко выходит в свет, у них есть комнаты, куда никто кроме них самих не может зайти, по сути они живут в музее.
В ситуации, когда рынки Китая и Японии быстро набирают обороты, какой шанс у таких коллекций остаться в Европе? Или скорее всего они будут проданы этим новым покупателям?
Изначально европейцы заимствовали искусство у этих стран. Взять хотя бы китайский фарфор. Не стоит забывать про «шелковый путь», когда вещи переходили из одного конца мира в другой.
В 1987 году в Китае на меня сильное впечатление произвел тот факт, что даже те семьи, у которых было не очень много всего, были счастливы, имея хоть что-то. А потом ситуация резко поменялась. Кто бы мог подумать, что в Китае, в художественном музее Шанхая, можно будет увидеть работы Модильяни, которые мы продали за £440 млн.
Недавно в Англии я был на ужине в замке XV века. Ров вокруг замка, за окном поют птицы, мебель из бычьей кожи, старинные картины. Это все оставалось нетронутым в течение 400 лет. Я сидел рядом с дочерью владельца замка, она рассказывала мне, как девочкой навещала свою бабушку раз в неделю по 5 минут. Для этого ей надо было спуститься вниз, пройти через гостиную, поцеловать руку бабушки и сделать глубокий реверанс, — у этой семьи старые порядки. Сейчас им невероятно трудно поддерживать в хорошем состоянии все пространство замка. Думаю, в скором времени владельцы начнут использовать хотя бы свою коллекцию. А вообще этот конкретный замок мог бы стать отличным отелем.
Все мы учимся друг у друга. Покупка вещи не только пополняет коллекцию, но она так же и меняет вкусы. В Китае строятся сотни музеев сейчас и им нужно чем-то их заполнить. Посмотрите на Лувр в Абу-Даби, на музей современного искусства в Катаре, на музей ислама, — и всем им нужны экспонаты.
Америка до сих пор собирает как сумасшедшая. Южная Америка, Австралия, Япония. Индия тоже начинает выходить на рынок искусства.
В истории России столько всего прекрасного и очень креативные люди. И вы никогда не знаете, когда придут перемены.