Илья Глазунов: «Я с радостью уничтожал унылую советчину, пахнувшую 1937 годом»

Я родился и вырос в самом красивом городе мира — столице бывшей Российской империи Санкт-Петербурге. 250 лет здесь жили мои предки. Мой прадед Константин Иванович Арсеньев, историк и экономист, — воспитатель Александра II. Мой двоюродный дед, которого я никогда не видел — он умер за 9 лет до моего рождения, — генерал-лейтенант Федор Павлович Григорьев, был директор первого Петербургского кадетского корпуса на Васильевском острове, он воспитал не одно поколение доблестного русского офицерства. Я с детства полюбил красоту дворцов и парков Царского Села, откуда родом мой отец, а дед Федор Павлович Глазунов был почетным гражданином Царского Села. Я вырос в красоте русской империи, стилем которой был ампир, русское понимание античности, потому что все великие империи невольно соприкасались с миром Рима: колоннады, торжественная строгость.

Когда решили возродить Кремль, объявили конкурс, и Павел Павлович [Бородин — управляющий делами президента Российской федерации с 1993 по 2000 годы] обратился ко мне. Я сделал эскизы. Часть эскизов вы можете видеть и в книге «Кремль», она издана, и в моих монографиях. Помню, мне Бородин позвонил и сказал: «Сергеевич, поздравляю!» Я говорю: «С чем, Павел Павлович?» — «Борис Николаевич шел мимо форэскизов разных авторов и говорил: дерьмо, дерьмо, а потом: О! А я про себя думаю: молодец Сергеевич». И вышло так, что это мои эскизы все были, они были безымянные.

Я не люблю все, что сделано после 1917 года, потому что наши культурные традиции были прерваны. Я действительно снес бы без всякого сожаления эту уродливую стеклянную коробку, построенную при Хрущеве, именуемую Кремлевским дворцом. Помню, когда нам поставили задачу переделать 14-й корпус [Кремля], все ликовали, потому что задача была очень необычная, для меня лично радостная — истребить обкомовский дух в кремлевском здании. Дух — это что значит? Были панелями обиты стены, столы конторские тяжелые. Но я с радостью уничтожал унылую советчину, пахнувшую 1937 годом.

Когда я победил на конкурсе, я, учитывая опыт 14-го корпуса, попросил Павла Павловича выпустить приказ №1 — мне надоело сражаться с архитекторами, которые не думали, как я, и всячески пытались исказить мой творческий замысел — что без моего разрешения гвоздя вбито не будет. Я не буду говорить, как ничтожно мало мне за все это заплатили... Я лучше скажу, что иногда и даром можно работать за великую честь участвовать в этом возрождении Кремля, сердца России, поэтому я нисколько не жалею, хотя отдал этому шесть лет своей жизни.

Борис Николаевич Ельцин еще хотел, чтобы я в одном из залов повесил свои работы. Среди которых была «Голгофа», «Иван Грозный» и «Два князя». Но перед торжественным открытием пришла Наина Иосифовна и сказала: «Попросите Илью Сергеевича эту картину на пейзаж заменить, что же Иван Грозный рубит голову? Это будут намеки на Бориса Николаевича». Также она попросила заменить на пейзаж и мою работу «Христос на Голгофе». Мне передали, что она сказала: «Ну что же это такое, Христос в красном. Многие могут подумать очень мрачно, что это Россия на Голгофе». И картины были убраны, заменены на пейзажи.

Когда у меня был юбилей, приехал Владимир Владимирович. Для меня было большой радостью видеть, с каким вниманием он рассматривал многие мои картины. Задержался у «Вечной России», глядя на изображение Льва Толстого, обсуждали «о непротивлении злу силою» и многое другое в русской истории. Мне было очень интересно. А когда на третьем этаже он проходил мимо моей картины «Князь Олег и Игорь», на секунду остановился и спросил: «А меч не короток?»