Раз в несколько лет посреди всяких злосчастий космос посылает нам кино Бориса Хлебникова. После «Долгой счастливой жизни» его следующую картину пришлось ждать почти пять лет. В творческих профессиях есть люди, чье отсутствие — как в сердце нож. Если Аки Каурисмяки, к примеру, не снимает шесть лет подряд, мир становится ощутимо хуже.
В «Аритмии» Катя (Ирина Горбачева) и Олег (Александр Яценко), медики около тридцати, и счастливы вместе, и на грани развода. Счастливы, потому что родные друг другу, благородны и великодушны. Развод — потому что сбилось равновесие между их частным счастьем и любимым делом, позволяющим жить на белом свете, а не в тесноте малогабаритного семейного склепа. Когда любишь то, что делаешь, мир становится не в пример просторнее, но и требует многого, Олег и отдает почти все. Словно Алиса, он заметно меняется в масштабах на работе и дома: там — растет и подставляет плечи; здесь — как маленький, хотя пьет, как слон. Белый свет все рельефнее и объемнее. Любовь, впрочем, тоже никуда не пропала, но теряет вид и вес, а без нее и целого мира мало. Этот онтологический сбой и есть причина аритмии, больно очень, но камера Алишера Хамидходжаева ясной, ласковой оптикой, прозрачным светописьмом делает боль тише.
Мир Олега и Кати — пусть и не стозевная Москва, но тоже не идиллия с буколикой, прилетает со всей дури в лицо, знай, улыбайся и отшучивайся. Олег — врач скорой помощи, он постоянно на выездах, и их документальные на грани цирка сюжеты раздвигают пространство камерной семейной истории, складываются в трагикомичный анатомический атлас пореформенной России. В обстоятельствах, заданных Минздравом, Олег — скорее капитан утлой спасательной шлюпки, которая спешит на помощь вопреки инструкциям, под пиратским флагом. Их экипаж с фельдшером и водителем в исполнении, соответственно, Николая Шрайбера из сериала «Озабоченные» и Сергея Наседкина из «Свободного плавания» — отдаленное эхо карнавальной бригады санитаров в «Кавказской пленнице».
Реформы Минздрава исключают человеческий фактор, новый заведующий, эффективный менеджер внедряет «правило 20-ти», в частности, отводя на спасение жизни не более 20 нормативных минут. А «поди, мочу выведи за 20 минут», — расширяют медики наш кругозор. Реформа дрянь, и в городе пробки. Олег изобретательно и убежденно объезжает регламент, а нахрапистая бабуля-симулянтка накатает телегу, а свидетели Иеговы, оскорбленные в своих чувствах, напишут донос, а коллеги реаниматологи цыкнут, что сдал им живым ребенка с ранениями, несовместимыми с жизнью, и возись теперь: по новым правилам врач должен приложить все усилия, чтобы пациент не умер у него на руках, а у других — пржалуйста. А Катя тоже устанет и отправит его спать на матрац в кухню.
Пульки от детского пистолета в роли нано-таблеток, драки пациентов со множественными ножевыми, громоздкий надувной матрац, не приспособленный для свободного плавания в кухонных широтах, инфаркт тридцатилетних, алкоголь под утро — всего этого и слишком много, и совсем недостаточно, все требует постоянных личных усилий по заполнению пустот. Сообщающиеся сосуды — большой разнообразный мир и частное пространство — пустеют, наполняются и вновь пустеют неритмично, вразнобой. В этом динамическом равновесии, состоит и устройство фильма, который не движется поступательно вперед к развязке, а пульсирует, мерцает, проводит слабые токи через сердце, качает кислород, зализывает раны персонажей и зрителей.
Безыскусная «Аритмия» не располагает к тому, чтобы разъять ее гармонию, деликатно перенесенную на экран Борисом Хлебником и сценаристом Натальей Мещаниновой, кажется, с какого-то нерукотворного молекулярного уровня, или к тому чтобы разбирать ее неразрешимый конфликт. Так не разрешается сама жизнь, пока она жизнь. А это она, как никогда, на экране. И ее фантастический проводник — Александр Яценко под высоким напряжением. В дуэте с ним Ирина Горбачева с ее прекрасным ясным лицом играет галактику, которая летит к другой галактике и изводится, что не долетит. Или долетит, а никто не встретит. Когда они все-таки останутся вдвоем слушать песни «пубертатного периода», все мучительные приливы и отливы большого внешнего мира отступят на второй план. Но без них, изматывающих и утомительных, требующих пиратской решимости, тазика Дон-Кихота и внутренней свободы, галактикам снова станет тесно. Как будто жизнь качнувшись вправо, качнется влево.