О том, что произошло в Канне позавчера вечером, сообщили, наверное, все наши телеканалы. Расскажу о том, чего они не сказали. В субботу вечером перед вечерним показом фильма Мишеля Хазанавичуса Redoutable, что можно перевести как «Грозный» (в контексте фильма, сразу скажу, это звучит крайне иронично), но в нашем прокате получит нейтральное название «Молодой Годар», кто-то исподтишка позвонил, кто-то заметил в зале подозрительный предмет – короче, журналистов долго не пускали на показ во второй по величине каннский зал «Дебюсси».
Вообще-то было бы нелогично, чтобы все теракты во Франции последних полутора лет никак не сказались на едва ли не главном культурном событии Европы – фестивале de Cannes.
Угроза в итоге оказалась фиктивной, но моя дочь, которая тоже, как и я, аккредитована в Канне как журналист (я не пошел на показ, моя аккредитация дает право посмотреть его и позже), была свидетелем серьезного испуга фестивальных служб. Девушки в униформе, обслуга фестиваля, сигали через окружающие главный дворец барьеры как лани или олимпийские чемпионки по барьерному бегу.
Результат сказался уже вчера утром. Меры безопасности были усилены стократно. Теперь попасть на просмотр, особенно в главный каннский зал «Люмьер», — это сущее испытание, особенно под палящим солнцем. Полиции не видать, что странно. Как странно и то, что не пуская накануне журналистов на просмотр в «Дебюсси», никто не эвакуировал смокинговую публику, которая к тому времени уже смотрела свой вечерний фильм в «Люмьере», хотя между двумя залами метров максимум двадцать пять, несколько этажей, отданные пресс-центру, кинорынку и некоторым фестивальным службам, и если бы всерьез рвануло, то уж рвануло бы.
Наутро, придя в гигантский «Люмьер» на самый ранний пресс-показ, я обнаружил изменения. Прежде: перед входом в зал кто-то вяло, секунд пять, шерстит твою сумку, отнимая – не поверите — бутылочки с водой. Никакого столпотворения.
Теперь на тебе. Появились рамки металлоискателей. К рамке для журналистов с лучшими аккредитациями – самая длинная очередь: видимо, каннский пресс-центр либеральничал последние годы и навыдавал слишком много аккредитаций высшего класса. Стоишь томишься минут пятнадцать. Потом твой рюкзак попадает в руки охранника. Да, охране явно дали втык. Вчерашнее событие с ложной (к счастью) бомбой, заставило охрану быть бдительной. Никогда еще не видел, чтобы где-либо так выворачивали наизнанку мой рюкзак. Вывернуто было все. Потом уже на входе в зал меня ощупали ручным металлодетектором. А затем случилось самое неприятное. Уже в зале за мной погнались две служительницы, требуя сдать рюкзак в камеру хранения. У меня в рюкзаке: а) ручка и блокнот, б) запасные ручки, если основная перестанет писать, в) вода, которую, к счастью, перестали отбирать, г) кое-какие лекарства, д) салфетки для протирки очков, е) свежая фестивальная пресса, которую можно успеть пролистать до начала сеанса. Я что, все это должен вынуть из рюкзака и держать в ладонях?
Короче. Вчера я свой рюкзак отстоял. Что будет сегодня, не знаю.
Забавно, что фильм-то при этом пришлось смотреть про французские свободы и молодежный бунт 1968 года. Снял его Мишель Хазанавичус – фигура странная.
После принесшей ему каннскую, а затем и оскаровскую славу романтической трагикомедии «Артист» в 2011 году он умудрился сделать фильм о чеченской войне «Поиск», который признала конъюнктурным и тенденциозным по отношению к России вся ведущая азиатская и европейская критика. И вот опять сюрприз. Он слабал картину о романе и браке между Жан-Люком Годаром и актрисой Анной Вяземски, начавшемся в 1967 году во время съемок фильма «Китаянка». Потом Вяземски снялась в ряде ключевых ролей у того же Годара, Пазолини, Марко Феррери, Андре Тешине, стала известной документалисткой – не зря в юности изучала философию.
Годар же увлекся маоизмом. За его спиной в фильме можно увидеть портреты Мао, Троцкого, Ленина. Вяземски — дочь русских аристократов и одновременно внучка одного из самых знаменитых французских писателей XX века, нобелевского лауреата Франсуа Мориака. В роли Годара — первый красавец нового французского кино Луи Гаррель. Понятно, что одну из ролей сыграла и ставшая популярной после «Артиста» супруга Хазанавичуса Беренис Бежо.
Все лихо, забавно. Каннский зал в экстазе. Непонятно одно: отчего зал так часто весело смеется? И отчего Годар выглядит в фильме наивным интеллигентом-дурачком?
Я слышал два мнения от двух разных критиков. Первое мнение конкретизировать не стану, потому что мне его передали. Второе, к которому готов присоединиться, высказал киновед и кинорыночный боец, о котором чуть позже.
Первое мнение жесткое и менее справедливое. Я смотрел фильм – и ничего подобного не заметил. Смысл в том, что «Молодой Годар» — фильм для ультраправых. Да что там правых – для откровенных фашистов. Один из главных деятелей антибуржуазной революции 1968 года Жан-Люк Годар, вместе с Романом Полянски, Моникой Витти, Луи Маллем и другими друзьями сорвавший буржуазный Каннский фестиваль, ставший в результате главным артистическим, показан инфантильным идиотом, который во всех демонстрациях швыряет камни в полицию Де Голля, но тихонько ручкается с этой полицией, где, как оказывается, сплошь его поклонники. Во всех дискуссиях, что в Сорбонне, что в Италии, он не чувствует аудиторию и несет чушь. Его вечно роняют на пол или асфальт, разбивая его очки. Что говорить: персонаж комический.
Проблема этого человека в его инфантильности. Это такой интеллигентский книжный революционер. Не зря главный упрек, который звучит по отношению к нему в фильме, что он предъявляет претензии рабочим и крестьянству, а на деле не знает ни рабочих, ни крестьян.
Но я бы не стал обзывать Хазанавичуса фашистом, сделавшим картину во имя партии Марин Ле Пен. Хотя наши политики, конечно, вознесут фильм до небес. Устроят дискуссии на первом-втором каналах и попытаются провести параллель между «Молодым Годаром» и, скажем, Навальным.
Хазанавичус – просто дурак. Это режиссер того типа, кому вдруг удается одна суперкартина – в данном случае, «Артист». Но у него нет данных стать мэтром, даже комедии, да еще и таким, у кого в глазах печальная грусть.
Поэтому более точно оценить его фильм — сказать, что это интеллектуальное развлечение о великом человеке, сделанное на радость хипстерам. При чем тут фашизм? Это просто несусветство, это пакость неразумная.
Случайно получилось, что я сидел во время просмотра рядом с Антоном Мазуровым, киноманом и кинобойцом, проводившим в Москве кинофестивали «не для всех», а для истинных ценителей и покупавшим для нас «фильмы не для всех».
Именно Антон и выразил мысль, с которой я стопроцентно согласен. «Молодой Годар» — глупость. Режиссер может считать это шуткой, но это чистой воды поклеп на гения. Антон был сотрудником фактически уничтоженного теперь Музея кино, в котором на рубеже 1990-х Годар, не будучи богачом, за свой счет оборудовал первый в России зал со звуковой системой «Долби». В существовавшем тогда на Цветном бульваре кинотеатре «Мир» его фильмы больше месяца собирали аудиторию более тысячи зрителей, что Годара шокировало: он привык к публике максимум в сто человек.
По словам Мазурова, в те годы он не раз перечитывал воспоминания Анны Вяземской. В них всегда было подчеркнуто, что она жила с великим человеком. Отнюдь не клиническим инфантилом, как в фильме «Молодой Годар».
Три замечания под занавес: 1) Невозможно описать все достойные внимания каннские фильмы. Но мы надеемся охарактеризовать их сразу после фестиваля.
2) По оценкам международной прессы в британском журнале Screen International, на первом месте пока среди конкурсных лент «Нелюбовь» Андрея Звягинцева.
3) Между тем – пишу в воскресенье вечером – над Канном громыхают военные вертолеты. Летали часа два – потом испарились. Публика при этом смеется и веселится.