Эллен фон Унверт: «Я люблю снимать обнаженных женщин так, словно играю с подругами»

В Москву прилетела фотограф Эллен фон Унверт, специалист по женской эротической фотографии, открывшая миру Клаудиу Шиффер. Наряду с Хельмутом Ньютоном, Дэвидом Лашапелем, Питером Линдбергом и Энни Лейбовиц, Эллен фон Унверт — летописец и активный участник создания культуры бескопромиссной роскоши доспидовых 1980-х. По заказу Numero Russia Эллен сняла большую новогоднюю историю про девушку Голди.

Эллен приходит на интервью минута в минуту. Высокая, разрумянившаяся от мороза, она в секунду заполняет пространство своей мощной позитивной энергией: смеется, трясет кудрями, заказывает горячего чаю и «вот таких штучек, с икрой». Москва, украшенная к празднику, кажется Эллен похожей на Лас-Вегас, и это ей очень нравится.

— Эллен, а с чего обычно начинается ваше знакомство с городами? 

— Куда бы я ни приезжала, я бегу в цирк. Вот до московского цирка что-то никак не доберусь. Мне нравится фантазия, яркие краски, макияж, атмосфера праздника. Когда вокруг смеются, чудеса происходят вот прямо здесь и сейчас. Когда мне было 16, я выступала в цирке Roncalli в Германии. После представления я подошла к директору цирка и сказала, что хочу работать. И он спокойно ответил мне: «Да, ты похожа на цирковую. Завтра можешь начинать». И так я на шесть месяцев стала ассистенткой клоуна: выносила реквизит, выдувала мыльные пузыри и бегала по арене в костюме бабочки. Тогда цирк Roncalli был на пике славы — к нам приходили все, и Ингмар Бергман, и Роман Полански. Я и сейчас живу в некотором роде в цирке. На съемочной площадке я — директор цирка.

— Вы придумываете истории-сценарии, прежде чем начинаете снимать? Почему вы назвали героиню своей русской истории Голди?

— Обычно я делаю небольшие наброски, так, чтобы было понятнее, какой образ мы создаем, над чем работаем. Я заметила: когда есть история, картинка получается лучше. В съемке для Numero Russia героиню зовут Голди — вокруг нее золото, сияние, блеск, роскошь.

— Прямо идеальные условия для селфи.

— Ха-ха, куда же без селфи. Даже я иногда делаю селфи. Вот только что сняла себя на Красной площади. Но честно говоря, меня неприятно удивляет, как некоторые безостановочно сами себя фотографируют. Когда я была подростком и уж слишком долго разглядывала себя в зеркале, мама могла дать мне пинка, она считала, что столько времени любоваться собой не следует. Когда я вижу, что в инстаграмме у человека только он сам, я таких баню. Нарциссизм меня не привлекает.

— А что делать фотографам, когда все вокруг фотографы?

— Чтобы выстоять, фотографу нужно обладать особым взглядом на мир, снимать так, как никто другой. А вообще, я думаю, что фотография — это такой пикник, остановка по дороге в кино. На самом деле, сегодня все хотят быть не фотографами, а режиссерами. Я, кстати, тоже теперь снимаю фильмы.

— Кто, на ваш взгляд, главная фигура в фотомире сегодня?

— Я фанатка Хельмута Ньютона. Даже сейчас. Мне повезло, он снимал меня, когда я была моделью.

— Вы как-то рассказывали, что перед началом съемки Ньютон заставил вас долго стоять на одном месте на высоких каблуках, и только когда вы уже не могли оставаться неподвижной и стали менять позу, покачиваться, он принялся снимать. 

— Ну да, не очень приятно. Но когда ты занят делом, ты не обязан быть ласковым. Многие люди искусства, художники — малоприятные люди. Так что это была небольшая жертва в пользу искусства. Хотя, честно говоря, фотографии в тот раз получились не очень. А вот его черно-белые портреты, его обнаженные женщины, сильные, мощные, красивые, — в этом Ньютон по-прежнему лучше всех.

— Вы много лет снимаете обнаженных женщин. Как меняются массовые вкусы, представления о красоте? 

— В мире нет ничего привлекательнее обнаженных тел. Все развитие искусства — это поиск новых изобразительных возможностей. Я люблю снимать обнаженных женщин так, словно играю с подругами. Иногда в кадре появляются и обнаженные мужчины, но они лишь аксессуары для моих героинь. Сейчас андрогины, трансгендеры изменили понятия красоты. Женщины в Европе и в Америке больше не стремятся выглядеть привлекательно, сексуально, призывно. Это тоже предмет моего исследования. И, конечно, всегда есть женщины, которые одним своим видом меняют культурные нормы. Мария-Антуанетта или Клеопатра, например.

— Есть такая женщина в наше время?

— Такой была Мерилин Монро. Жизнерадостная, трогательная, сексуальная, талантливая. Я часто думаю о ней, когда снимаю. Вообще, фильмы 1950-х годов, с Глорией Свенсон, с Бетти Дейвис, — это коллекция мощных женских образов.

— Может ли откровенная женская сексуальность снова оказаться в центре масс-культуры?

— В моду возвращаются 1980-е. Это внушает оптимизм. Конечно, сейчас все скромнее, меньше, трусливее: эти увлечения здоровым образом жизни, экологией, йогой не позволяют стилю Bling Bling развернуться во всей своей красе. Хорошая доза бриллиантов и золотых цепей нам бы не помешла, а то мы так и до униформы можем дойти, удобной, практичной, в которой хорошо лежать на диване с компьютером. Но я верю в таких людей, как Эди Слиман. Мне нравится, что делают Gucci и Valentino, несмотря ни на что. И я очень скучаю по Гальяно в Dior.