У России, несмотря на кризис, еще не исчерпаны возможности реализовать имперские амбиции.
Большинство читателей Forbes, наверное, не знает о существовании Стивена Коткина — профессора Принстонского университета. Меж тем он не только крупнейший на Западе биограф Сталина, но и специалист по подведению итогов академических дискуссий по российской тематике. Что-то становится банальностью только после того, как Коткин напишет об этом статью.
На сегодня это «что-то» — разрыв между экономическими возможностями России и ее неоимперскими устремлениями (Russia’s Perpetual Geopolitics // The Foreign Affairs. Vol. 95. №3, May /June 2016). Но анализ ситуации показывает, что в действительности такого разрыва не существует. Российская экономика не так уж плоха. Во всяком случае, не плоха настолько, что уже не может обеспечивать реализацию имперских амбиций. Да, кризис имеет структурный характер, российская экономика сжимается, внешнеполитические реалии способствовали ее маргинализации, что еще более затрудняет выход из кризиса. Однако ясно и то, что «посадка» пока что происходит достаточно мягко. Рыночная экономика даже в ее российском изводе продемонстрировала способность абсорбировать шоки, а накопленные ресурсы помогают ограничивать негативные последствия.
Примерно с 2011 года российский бизнес не мог выработать в полной мере эффективную практику адаптации к меняющимся условиям. В первую очередь потому, что не понимал ни макроэкономической политики национальных властей, ни рисков, порождаемых их внешней и внутренней политикой. Этот период заканчивается новым консенсусом: «президент надолго, если не навсегда»; «правительство не влияет»; «хорошо не будет, но ведь и деды хорошо не жили, так что ничего». Объективно новая реальность возникла четыре года назад, субъективно она принята сейчас. Самый опасный период — отрицания реальности — заканчивается. В экономике возникает возможность рационального планирования. Более того, бизнес не только принял новую реальность, но и начал находить в ней некоторую прелесть. Действительно, быть маленькой изолированной экономикой не так уж и плохо. Снижение уровня конкуренции со стороны иностранных производителей вполне компенсирует сокращение доступных финансовых ресурсов. И к тому же позволяет получать квазимонополистическую премию даже в таких отраслях, как машиностроение.
Становится ясно, что для рационального планирования бизнеса нет принципиальной разницы между стабильностью и стабильным спадом. Более того, сегодня ситуация выглядит так, будто такой разницы нет и для «потребителей», «трудящихся», «народных масс». Естественно, российские ученые не замедлили с объяснениями. Самое изящное из них — указание на существование огромной параллельной экономики («гаражной экономики»), которая, в отличие от официальной, бурно развивается. Для «народных масс» такие объяснения вполне подходят. Но особенно любопытно все более очевидное отсутствие у граждан уверенности в том, что недавний высокий уровень потребления был ими действительно заработан. Возможности дальнейшего снижения уровня потребления без негативных последствий в виде социальных волнений очевидно велики (хотя вряд ли безграничны). Соответственно, сокращение реальной заработной платы может быть использовано как источник внутренних инвестиций.
В России исторически реализовывались три модели развития: модернизация институтов в сочетании с импортом технологий (начало XVIII века), приток иностранного капитала (начало XX века), изъятие доходов у населения и направление их на инвестиционные цели (1930-е годы). В девяностые был заново пройден первый цикл, в двухтысячные — второй, сейчас начинается третий. Третья модель вполне реализуема и без перемещения крестьян в индустриальный сектор. Эту роль могут играть трудовые мигранты из Средней Азии, а также с Ближнего Востока и из Юго-Восточной Азии. Потребуется переформулирование понятия российской идентичности, но это тоже не проблема.
Видимый разрыв между экономическими возможностями и внешнеполитическими амбициями перестает иметь значение, если в рамках инвестиционной мобилизации он будет закрыт за счет снижения потребления. В рамках третьей модели развития российская экономика вполне может в ближайшие семь-десять лет обеспечивать претензии Российской Федерации на равноправное с ведущими мировыми державами участие в управлении глобальными процессами. Как заметил один из фигурантов рейтинга Forbes, «русский народ не уступит. У нас была всегда норма — 125 грамм хлеба в сутки и право победить! Вот это и будет ответом на санкции».