Судьба крупных состояний важна не только для их владельцев.
Когда начинают рассуждать о том, что в России не реализуются вполне очевидные реформы и преобразования в экономике, относя это к тому, что у нас что-то не так в политике, я всегда возражаю: это значит, что экономисты недоделали свою работу и не увязали предлагаемые и жизненно важные для страны преобразования с интересами тех групп, которые реально влияют на происходящее в стране, — доминирующих групп.
Среди таких экзистенциальных проблем, которые не дают спать, думаю, самым влиятельным и богатым людям в Российской Федерации, — проблема отделения бизнеса от власти, потому что мы имеем бюрократию совсем не служилую, веберовскую, а хозяйствующую, которая не знает, как сохранить богатства, отстранившись от власти, — а то и свободу потеряешь. А также проблема наследования, потому что мое поколение — поколение шестидесятилетних — продолжает контролировать экономику, но думает уже и о детях, и о внуках — подрастающие внуки становятся реальностью.
Оставим в стороне проблему номер один, о которой много написано и говорено, хотя мне кажется, что решение пока не найдено. Давайте поговорим о проблеме номер два, о проблеме наследования. Здесь есть три интересанта, бенефициара этого процесса. Во-первых, наследники, семья, которая может иметь определенные ожидания. Во-вторых, обладатель имущества, у которого могут быть свои планы на жизнь и то, что должно произойти в результате его жизни, а в-третьих, это мы с вами. Когда речь идет о наследовании крупных состояний, нам, вообще говоря, небезынтересно, что происходит с финансовыми и промышленными империями, которые были созданы в собственности того или иного частного лица. И это вопросы тех, кто работает там, и тех, кто конкурирует с такими предприятиями или пользуется услугами и продуктами подобных экономических объединений.
Начнем с наследников. Почему небесспорным благом является передача всего имущества по наследству семье? Во-первых, потому что у детей могут быть другие планы и виды на жизнь. Не факт, что они хотят быть банкирами и промышленниками, как отцы и матери, не исключено, что они хотят быть художниками и философами. Noblesse oblige: получив это имущество, они получают каторгу, оплачиваемую многозначными цифрами, но совершенно не входящую в сферу их душевных интересов.
Во-вторых, мы понимаем, что кроме линии развития, когда в течение одного поколения мы прошли путь от дедушки-пирата до внука-благотворителя, угрожает нам и другая линия: когда от дедушки-аскета все переходит к внуку-расточителю. Такое тоже наблюдалось в мировой истории. Заметим, что вопрос эффективности управления детьми знаменитых отцов обсуждается довольно давно. Кажется, Уоррен Баффет сказал, что самый надежный способ проиграть Олимпиаду — это создать команду из детей победителей прошлых Олимпиад.
Как хорошо было бы решить этот вопрос, обеспечив интересы семьи материально, но при этом передав управление империями кому-то другому! Но здесь встают некоторые препятствия, с которыми придется иметь дело. И прежде всего, препятствия континентальной системы права, действующей в Российской Федерации. Если в праве англо-саксонском достаточно легко расщепляются правомочия и все это укладывается нормально в систему права, то в континентальном праве господствует идея единой неделимой частной собственности, что, конечно, не способствует достижению счастья разными людьми, у которых разные представления о счастье.
Можно, конечно, мечтать о правовой реформе! Один из выдающихся российских юристов однажды сказал мне, что он тоже полагает, что англосаксонская система гораздо лучше для экономики, чем континентальная, но он просил никому никогда не сообщать его фамилию и имя, потому что это выступление против родной юридической корпорации, которая в одночасье (в случае смены системы права) потеряет профессиональные компетенции и доминирование в стране.
Заметим: из этой юридической корпорации вышло немалое количество людей, которые находятся на самом верху государственной пирамиды. Возможны ли какие-то паллиативные решения, какие-то смягчения системы континентального права? Возможно, да, хотя, думаю, этому будут сопротивляться блюстители чистоты права, в том числе почтенные учителя политиков, управляющих ныне Российской Федерацией.
Если не удается изменить систему в целом, то можно подумать о возможности создания анклавов, где регистрация компании позволяла бы найти такие решения. По виду это напоминает офшоры и сразу заставляет вспомнить новый панамский скандал. Но если есть черные «дыры», то, может быть, бывают и белые? И если решено черные «дыры» закрывать, то, может быть, пора организовывать «дыры» белые?
Мне кажется, именно по этой логике пошли казахстанские реформаторы, которые в своем проекте Международного финансового центра в Астане предусмотрели действие британского права на этой ограниченной территории, наличие судопроизводства, в том числе англоязычного, с применением норм британского права. Они фактически стали готовить парковку для больших капиталов, если руководители соответствующих стран сочтут легитимной такую затею казахстанского президента и отнесутся с пониманием к тому, что белые «дыры» экономике нужны для того, чтобы не ломать правовые и политические системы больших стран.
Теперь вернемся к интересам обладателя имущества. В принципе для него существует еще один выход. Можно же, в конце концов, продать те права, которые он имеет, — если найти покупателей на крупные структуры, действующие в условиях наших неопределенных институтов и определенных персональных договоренностей. Но в деньги это превратить можно, а деньги уже можно вкладывать в разные точки. Ну, например, в эндаументы больших благотворительных фондов.
Опять-таки такое желание богатейших людей мира надо только приветствовать, потому что есть задачи, которые правительства явно решить не могут. Речь идет не только о борьбе со СПИДом и раком, но и всякого рода попытках организовать решение длинных научных проблем. Потому что наука, будучи идолом XX века, сейчас оказалась в положении служанки. Либо правительств — через оборонно-промышленные комплексы, либо корпораций — через попытки навязывания потребителю компьютера под видом автомобиля или еще какого-нибудь устройства, где потребитель в состоянии освоить от трети до половины функций, заложенных в прибор.
В принципе для науки надеждой является экзотический вид «элективного» налогообложения, как, скажем, в Исландии, где граждане могут заплатить налог на науку университету либо направить ту же самую сумму церкви — полагая, видимо, что наука и божественное одинаково трансцендентальны, а человек нуждается в поддержании вечного. Если не такой путь, то, видимо, нужны эндаументы, созданные за счет денег владельцев большого имущества. Повторю еще раз: мне кажется, что это интересный вариант, когда владельцы, обеспечив частью суммы интересы семьи, остальное направляют на решение некоммерческих задач будущего и остаются вписанными в историю не в качестве ловких и не вполне совестливых создателей бизнес-империй, а в качестве людей, которые подумали о дальних и серьезных проблемах человечества и внесли несомненную лепту в решение этих проблем.
Теперь давайте вернемся к нашим интересам. Наш интерес состоит в том, чтобы созданные промышленно-финансовые империи продолжали работать не хуже, а желательно лучше, потому что не все просто в их организации и деятельности. Осмелюсь напомнить, что в условиях слабых институтов в России возникли специфические формы корпоративного управления, когда весьма характерным является владение контрольным пакетом, создание блокирующих пакетов и разного рода другие грубые, простые рычаги доказательства того, кто в доме хозяин. Понимая, откуда это все взялось, осознаем еще и последствия. Вряд ли мы можем получить хорошее, качественное управление со стороны менеджмента, когда рядом присутствует хозяин в роли царя, бога и воинского начальника, который, в свою очередь, включен в сложную систему политических отношений и политическую целесообразность всегда предпочитает технической и экономической эффективности.
В силу такой персонализации владения и управления крупными компаниями мы теряем еще и серьезные исторические перспективы, потому что, как это было доказано в блестящей книге Д. Норта, Дж. Уоллиса и Б. Вайнгаста «Насилие и социальные порядки», успешная модернизация начинается с достижения некоторых граничных условий. Одно из этих условий — деперсонализация коммерческих, политических и иных организаций, чем мы сейчас похвастаться не можем. В таких условиях уход владельца — путем продажи активов или передачи активов по наследству — таит в себе огромные опасности для управления компанией, потому что смена персоны будет означать как минимум смену деловой культуры, если не курса компании. Это опасно и для нас, потому что такие компании определяют довольно много в экономической картинке нашего российского пространства.
Можно ли предложить какие-то инструменты, которые бы снизили эту персонализацию и облегчили наследственный переход? Думаю, да. Напомню, что мы сталкиваемся с увеличивающейся неопределенностью мировой экономической ситуации, растущей волатильностью. Компании становятся более конкурентоспособными на мировом рынке, если они либо выстраивают вертикальную цепочку, либо консолидируют активы национальных компаний, работающих в этом секторе, для усиления выхода на экспортные рынки.
Такая монополизация не должна иметь отрицательных последствий в случае определенной системы ограничений. Во-первых, если на внешнем рынке конкурентность сохраняется, а ее устранить мы вряд ли в состоянии. Во-вторых, если соответствующими объединениями либо действиями правительства национальный потребитель защищен от растущей концентрации. При таком слиянии контрольный пакет размывается, владельцы ряда крупных компаний становятся совладельцами, тем самым ослабевает давление на менеджмент, который переходит к более приемлемым формам корпоративного управления. И в этом случае мы получаем результат как в росте эффективности управления, так и в открытии иных исторических перспектив.