Неурегулированность отношений крупных мировых игроков мешает им объединиться против террора.
Всякий раз, когда где-то в Старом или Новом Свете происходит всплеск экстремизма с кровавыми последствиями, жди нового раунда разговоров о том, что пора объединиться в борьбе против терроризма. Срабатывает инстинкт «варварство против цивилизации», и политики призывают сомкнуть ряды, чтобы остановить средневековье. А поскольку нормы политической корректности не позволяют формулировать в таких категориях, появилось удобное понятие международного терроризма, под которое можно подвести все что угодно.
Наиболее серьезная попытка использовать образ этого общего врага для политической консолидации предпринята в начале 2000-х годов администрацией Джорджа Буша — младшего. Атаки на Нью-Йорк и Вашингтон потрясли Америку, которая поняла, что для обеспечения национальной безопасности США в современном мире необходимы меры глобального охвата. Международный терроризм описывался как целостное явление, всеобщая угроза, для противостояния которой необходимо объединение «людей доброй воли». Фактически терроризм замещал СССР как экзистенциальный вызов.
Вначале показалось, что схема работает — операцию против Афганистана поддержало подавляющее большинство стран. Однако на этом все и закончилось.
Во-первых, международный терроризм не более чем метафора, на практике есть множество явлений, каждое из которых привязано к конкретным причинам в определенном месте. Есть нужда в координации на уровне спецслужб, в остальном каждый случай имеет свой генезис и специфику, с которыми надо разбираться отдельно.
Во-вторых, отвержение, например, исламского радикализма на Ближнем Востоке, с чем солидарны очень многие, не означает, что в остальном региональные интересы крупных стран совпадают. Противоречия никуда не делись, каждый стремится решать общую проблему на выгодных для себя условиях. А иногда представления о выгодных условиях расходятся диаметрально.
В-третьих, вопрос средств. Например, если взять свежий случай с подъемом группировки «Исламское государство», то призыв снова создать большую международную коалицию для борьбы с ним повис в воздухе по понятной причине. Успех ИГ — следствие необъяснимой политики разрушения, которую проводили на Ближнем Востоке США и Европа с начала 2000-х годов. Поэтому первый же возникающий вопрос: коалиция, чтобы делать что? То же, что ведущие державы делали до сих пор? Спасибо, не надо.
Вообще сложность и многогранность мира делают объединение усилий в борьбе с каким-то серьезным злом еще более затруднительным, чем прежде.
Трагедия во Франции, где в январе расстреляли коллектив сатирического журнала, вызвала эмоциональный ответ, политики заговорили в стилистике «это не должно повториться» и пр.
Но полноценного объединения не получилось даже на миллионном марше в Париже. Движущей силой выступала правящая Социалистическая партия, основной пафос которой (организация интернационалистской культуры) направлен на недопущение роста ксенофобии в обществе. А значительная часть манифестантов осознанно или спонтанно выражала страх и обеспокоенность дисфункцией социально-политических механизмов и отсутствием стратегии их восстановления, которая все чаще заменяется символическими жестами. Стремление не пустить на марш представителей набирающего популярность Национального фронта, как бы ни относиться к его идеологии, продемонстрировало, что организаторы имели в виду не консолидацию общества, а реализацию собственной повестки дня. И это — модель в миниатюре того, что происходит в подобных случаях на глобальном уровне.
Характерно, что, обсуждая корни парижской бойни, никто из европейских комментаторов не отметил очевидного. Нагнетание напряженности из-за карикатур на пророка Мухаммеда началось тогда (первая половина 2000-х), когда европейские страны последовали за США и вернулись на Ближний Восток, то есть в свои бывшие колонии, с военной силой. И разворошенный муравейник наделал много зла. Грозное эхо прокатилось не только по региону, но и по Европе, которая за последние полвека обрела внутри себя свой собственный «Ближний Восток». Не учитывать этого при проведении внешней политики просто невозможно.
Опасность экстремизма, которая, без сомнения, нарастает, отражает прежде всего глубокий дисбаланс всей международной системы. Неурегулированность отношений крупных игроков порождает феномен, при котором силы, прежде периферийные, получают куда более широкое пространство для действий. И заменить процесс создания нового эффективного мироустройства попытками объединиться против очередного ситуативного врага не получится.