Фаталисты считают, что в мировой политике по сути ничего не меняется — что было, то и будет на новом историческом витке. Сейчас впору им поверить. Понятия и подходы, вроде бы канувшие в лету с холодной войной, возвращаются.
Еще год назад многие полагали, что тема ядерного оружия — безнадежный анахронизм. О ядерной угрозе вспоминали в контексте распространения — как остановить его обретение Ираном, другими амбициозными державами и экстремистскими организациями. В отношениях же великих держав соперничество вроде переместилось в другие сферы — экономику, коммуникации, «мягкую силу». Договор СНВ, ратифицированный Россией и США в 2010 году, считали последним большим соглашением по сокращению вооружений. Сохранение паритета в логике гарантированного взаимного уничтожения (а смысл разоруженческого процесса заключался в этом) казалось реликтом прошлого.
Украинский кризис вернул в повестку дня не только неприязнь между Москвой и западными столицами, но и вопрос о ядерном оружии. То ли специально, то ли по совпадению, но именно сейчас США официально обвинили Россию в нарушении Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД). Россия это отрицает, но она не раз за последние годы давала понять, что может вообще выйти из соглашения.
РСМД, подписанный Рейганом и Горбачевым в 1987 году, — документ символический. Не только потому, что в первый (и пока последний) раз уничтожен целый класс ядерных носителей (баллистические и крылатые ракеты наземного базирования дальностью от 500 до 5500 км). Их ликвидация завершила финальный этап острого ядерного противостояния СССР и США, допускавшего возможность победы в ограниченной ядерной войне. Именно с этим периодом связаны самые мрачные кошмары Западной Европы и волна протестов против планов размещения там американских «першингов» и крылатых ракет. С отказом от носителей средней и меньшей дальности Советский Союз и Соединенные Штаты перешли к модели чистого сдерживания — межконтинентальные ракеты, гарантирующие неотвратимое возмездие.
Россия недовольна договором по причине, что он двусторонний — от ракет-носителей «поля боя» не отказались другие ядерные державы: Китай, Индия, Израиль, Иран, Пакистан, Северная Корея. И если Америка от всех этих стран далеко, то Россия с некоторыми граничит. Впрочем, в ситуации фактически возобновившейся холодной войны вопрос все равно становится исключительно российско-американским. Какова сегодня роль ядерного оружия? Представим себе, что его нет, нет и угрозы взаимного уничтожения (как между США и Россией) или нанесения неприемлемого ущерба (как в случае с Китаем и другими). Масштаб глобальных трансформаций сопоставим с самыми переломными эпохами в истории. Экономическая, политическая, а постепенно и военная мощь перемещается с Запада на Восток, ломая весь баланс сил. Россия пытается резкими движениями восстановить влияние, потерянное в конце ХХ века. Все больше стран претендуют на самостоятельную роль, не всегда умея ее играть. И это на фоне экономических потрясений и мало контролируемых трансграничных процессов. «Идеальная» ситуация для конфликта мирового масштаба. Атмосфера взаимного неприятия едва ли не превосходит ту, что была во время холодной войны. Тогда хотя бы на личности не переходили, системы боролись.
Сдерживающих факторов в международных отношениях почти не осталось. Отсутствие баланса не позволяет рассчитывать на соблюдение правил. Одни нарушают их от ощущения избыточной силы, другие, напротив, от слабости и неверия в возможность добиться своего иначе. Холодная война не стала горячей прежде всего из-за дисциплинирующего воздействия ядерного оружия — перспектива взаимного уничтожения пугала даже самых отчаянных вояк. И теперь благодаря его наличию мы избавлены от угрозы мировой войны — все ее потенциальные участники (США, Россия, Китай как минимум) им обладают. Правда, за годы, когда считалось, что противостояние больше невозможно, многие навыки «цивилизованной» конфронтации утрачены. Главное — вернуть (будем надеяться, на время) понимание того, что в этой ситуации ни полная победа, ни всеобъемлющее решение невозможны. Цель — минимизация ущерба от конфликта, который неизбывен, но не должен стать фатальным.
Довольно уныло, что через 25 лет после падения Берлинской стены мы вновь обсуждаем такую модель. Но лучше быть реалистами.