Удивительная тенденция последнего времени, которую я наблюдаю среди своих знакомых: многие инвестиционные банкиры, управляющие хедж-фондами и инвестиционными компаниями начинают заниматься собственными небольшими проектами. Малые и средние предприятия, ориентированные на потребительский спрос, в нынешних условиях оказываются выгоднее проектов на холодеющих рынках капитала. И это притом что общественные настроения не назвать оптимистичными — фразы типа «пора валить», «здесь бизнесом заниматься нельзя» звучат едва ли не из каждого утюга.
Что это, вынужденная эмиграция внутри страны? Или же у инвестиционщиков нет других точек применения своих сил? Версия самих героев проста и незатейлива: даже сейчас, на фоне стагнирующей «крупногабаритной» экономики нефти и станков, в условиях санкций и отчуждения от Запада, внутри России много возможностей для бизнеса. Просто мы их не видим. Или не хотим видеть.
За 10 лет у нас накопилось немало примеров того, как стартап вырастал в устойчивый, доходный бизнес (см. стр. 45). Исследования ВШЭ говорят о том, что на один удачный запуск бизнеса в России в среднем приходится пять-шесть неудач. Интересная деталь: в США доля выживших еще меньше. И это притом что все институциональные условия — от доступности кредитов до гарантий прав собственности — там, разумеется, лучше. Однако статистика резко меняется в случае интеллектуальных, инновационных стартапов. По данным исследования Российской венчурной компании и Ernst & Young, в России в ходе программы инкубации выживают 86% стартапов, что соответствует среднеевропейскому показателю (93%). Но после завершения программы эффективно работают около трети проектов (27%), а в ЕС — 88%, в США — 87%.
На самом деле тут нет противоречия. В России по-прежнему сложные институциональные условия предопределяют низкий уровень конкуренции. Проще говоря, у предпринимателя, сумевшего приспособиться (или обмануть) к существующей системе формального и неформального регулирования, преодолевшего сопротивление госсистемы и близких к ней коммерческих структур, шансов на успех в итоге намного больше, чем у его западного коллеги. Особенно на рынках, напрямую связанных с потребительским спросом. В случае же с инновационной экономикой, где конкурировать приходится на мировом уровне, бизнес по определению сложнее, а инвестиционный цикл дольше, это правило не очень работает.
Плохо это или хорошо? У медали две стороны. С одной стороны, это означает, что в России остаются ниши для настоящего и быстрого бизнес-успеха. С другой — успеха трудно добиться в областях, требующих долгих интеллектуальных усилий. Можно быстро запустить новый формат интернет-торговли, снять сливки в растущем и пока еще пустом сегменте, но создать новую программную платформу, востребованную и за пределами России, будет сложнее. И нынешняя политико-экономическая ситуация эти различия будет только усиливать. Как отмечает совладелец Ideas4Retail Евгений Бутман (см. стр. 46), «кризисы 1998-го и 2008-го были мгновенными — все упало, замерло. Посмотрели: все не так страшно. Помыли, подклеили, пошли дальше. А сейчас совсем другое… Будто лягушку положили в кастрюлю и повышают каждый час температуру на градус. Лягушка сварится, сама того не заметив».
С медленным повышением температуры в кастрюле часто не справляются и западные компании, которые не могут противостоять российским гигантам, близким к власти. Показательна история шведской Tele2 (см. стр. 90), которая много лет пыталась стать четвертым федеральным сотовым оператором, но не выдержала лоббистской стены «большой тройки». Российское государство, опасаясь рисков снижения налоговых платежей и сложностей для близких компаний, готово пожертвовать выгодами потребителя и ростом конкуренции на рынке. Долгосрочный, стратегический выигрыш значит меньше, чем краткосрочный. Как это ни грустно звучит, для многих бизнесменов этот принцип снова становится актуальным.