Глобальная машинка

Те, кто посещает Питер впервые и попадает на угол Невского проспекта и канала Грибоедова, не могут не обратить внимания на необычный шести-этажный дом в стиле модерн с полусферической башней, которую венчает шар. Таблички «Компанiя Зингеръ» указывают нам на происхождение этого здания, служившего не только российским офисом прославленной фирмы, но и бизнес-центром северной столицы. Невольно задумываешься: если в далекой России «Зингер» мог позволить себе такую штаб-квартиру, то каковы же были его активы?

Нить прогресса

Промышленная революция рубежа XVIII–XIX веков началась с текстильной индустрии. Именно в ней совершались основные технические открытия и изобретения. И состояния в ту эпоху создавались в первую очередь в этой отрасли. Достаточно вспомнить фабрикантов — основоположников социализма Роберта Оуэна и Фридриха Энгельса. Знакомые по школе картинки, изображающие тяжелый и бесправный детский и женский труд, также относятся к текстильному производству. Но почему именно в легкой промышленности (совсем не «легкой» для ее работников) произошел технологический прорыв, приведший к появлению больших фабрик и бурному росту пролетариата?

Вплоть до 1770 года производство одежды, в том числе выработка пряжи, а затем и ткани, оставалось ручным. Кустари-одиночки, ткачи и портные, изготовляли долго и хлопотно ткань, а затем шили из нее одежду. Неудивительно, что каждая тряпочка ценилась почти на вес золота, платье, как и обувь, латали и перешивали до последней возможности.

Почти что священное отношение к одежде запечатлелось в художественной литературе того времени, когда готового платья не знали и ткань для пошива подбирали сами заказчики. При чтении Гоголя или Диккенса поражает внимание автора к тому, из чего изготовлена одежда, — все эти драдедамовые шали, муслиновые шляпки, чесучовые пиджаки, муаровые платья, подобно тому, как удивляет у Тургенева или Толстого ненатужное различие пения коноплянок, зябликов и овсянок. Мир современного человека, буквально заваленный разнообразной дешевой одеждой, разительно отличается от того мира, где уделялось столь пристальное внимание мельчайшим деталям платья.

Внедрение машин в легкую промышленность происходило в основном в Англии и состояло из нескольких этапов. Изобретатели Харгривс, Аркрайт и Кромптон придумали и внедрили механические прялки. Эдмонд Картрайт запатентовал механический ткацкий станок, приводившийся в движение паровой машиной вместо водяного колеса, дававшего энергию прялкам ранее. Таким образом, изобретение Джеймса Уатта — паровая машина полного цикла — нашло свое первое массовое применение именно в текстильной промышленности. Далее последовали механические хлопкоочистительные (изобретенные в США) и ситценабивные машины, льнопрядильные и шелкоткацкие станки (уже во Франции).

Производительность труда резко возросла. Так, первая механическая прялка увеличила количество производимого материала в 18–20 раз, а станок Картрайта — в сорок. Это повлияло на структуру мировой торговли — если раньше ткани импортировались из Азии в Европу, то теперь ткачи-кустари Востока разорялись, не выдерживая конкуренции с фабричной продукцией, которая из Европы распространялась по всей планете. Изменилась и социальная картина — почти на сто лет главной фигурой пролетариата стал текстильный рабочий. Он бунтовал и в Англии (луддиты), и во Франции (лионские восстания),

и в Германии (восстание силезских ткачей), и в России (морозовская стачка).

Однако лавинообразный рост текстильного производства упирался на выходе в проблему, которую никак не удавалось решить, — труд портных

и швей по-прежнему оставался ручным. Заключительный — и самый важный — этап изготовления одежды тормозил ее массовое производство. Мечта о создании швейной машины возникла почти сразу после начала промышленной революции, но, несмотря на все попытки, не удавалось создать образец, пригодный для широкого применения.

Мастер на все руки

К сороковым годам XIX века Америка уже не являлась аграрной страной, которой она была в момент провозглашения независимости. Промышленность в северных штатах интенсивно развивалась, и неслучайно честь изобретения и массового производства первой в мире швейной машины принадлежит США. Первопроходцем стал Элиас Хоу, получивший в 1846 году патент на конструкцию, содержавшую основные элементы привычных нам машинок — иглу с ушком возле острия, челнок и автоматическую подачу нити. Но не все изобретатели становились богатыми, тот же Кромптон умер бедняком, не найдя денег на патент. Вот и Хоу, будучи талантливым инженером, оказался никудышным бизнесменом, который через три года после создания машины буквально оказался без гроша, не сумев никого заинтересовать ею. Нужно было, чтобы в игру вступил человек, сочетавший в себе таланты предпринимателя и изобретателя.

Вряд ли бы кто-то мог предположить, что родившийся в 1811 году в глухом городке на окраине штата Нью-Йорк в семье каретника мальчик станет мультимиллионером, а его имя будет какое-то время более известно на Земле, чем имя Иисуса. Но все произошло именно так. Детство Исаака Меррита Зингера, сына эмигранта из Германии, не предвещало ничего хорошего. Ему было 10 лет, когда родители разошлись и он остался с отцом. С мачехой отношения не сложились, и в 12 лет мальчик сбежал из дома, начав самостоятельную жизнь. Неудивительно, что в школе Исаак учился урывками и всю жизнь писал с грубыми ошибками.

Он брался за любую работу, был лесорубом, плотником, краснодеревщиком, токарем. В его душе пробудилась неожиданная страсть к театру. Мир героев Шекспира с их бурными страстями увлек юношу, и он прибился к группе актеров-любителей. Днем Зингер работал, а вечером выступал в театре Балтимора, что служило важной подработкой, ибо в 19 лет он уже женился и у него родился ребенок.

Через несколько лет Исаак решил отправиться в самостоятельное плавание и сформировал собственную труппу бродячих актеров The Merritt Players, с которой кочевал по Америке, давая представления. Рядом с ним в пути (и на сцене) всегда была его жена, но не законная, которую он оставил с детьми в Нью-Йорке, а гражданская — Мэри Энн. Так началась его матримониальная одиссея, не менее захватывающая, чем деловая и изобретательская.

Чтобы поправить дела после неудачных гастролей, Зингеру приходилось обращаться к ремеслу мастера на все руки. В один из таких перерывов он придумал и запатентовал машину для бурения. Патент он тотчас продал за огромную по тем временам сумму $2000. Смышленый антрепренер оценил важность легального оформления изобретений.

Тем временем театральные дела шли все хуже, сборов спектакли почти не давали, и Зингер, скрепя сердце, сосредоточился на инженерной деятельности. Вдохновленный успехом бурильной машины, он работал над созданием другой техники, в том числе пилорамы, на которую возлагал большие надежды. Для финансирования проекта он вошел в партнерство с неким Джорджем Зибером, который оценил изобретательский потенциал Зингера и готов был финансировать разработку и последующий маркетинг пилорамы. Но взрыв парового котла чудовищной силы уничтожил их мастерскую, и они переехали в Бостон, где сняли подвал, принадлежавший Орсону Фелпсу, занимавшемуся починкой точных инструментов и попутно швейных машинок, первые и несовершенные образцы которых появились на рынке. Фелпс порой просил Зингера помочь в их ремонте, и только тогда изобретатель обратил внимание на то, что позднее прославит и обогатит его.

Зибер и Фелпс, услышав слова Зингера о том, что он мог бы создать швейную машину гораздо лучше, чем имевшиеся, предложили ему это сделать. Зибер дал $40 на необходимые расходы, а Фелпс предоставил в полное распоряжение свою мастерскую. Одиннадцать дней и ночей Зингер буквально не спал и не ел, занимаясь только машиной. Легенда гласит, что его изобретательское самолюбие подстегивало заключенное им с Зибером пари — получится у него или нет. Когда опытный экземпляр был готов и Зингер позвал Зибера испытать его, случилось страшное — шов не шел. Огорченные, они пошли в гостиницу по ночному городу. Присев по пути на поленницу обсудить, почему ничего не вышло, Зингер вдруг понял причину — Зибер забыл натянуть нить подачи! Компаньоны побежали назад, установили как следует регулятор натяжения нити, и — о чудо! — швейная машинка заработала без перебоев. 12 августа 1851 года патент на нее был получен. Жизнь сорокалетнего механика — и судьба легкой промышленности планеты — резко изменились.

Строительство империи

Собственно «швейную машинку» Зингер не изобретал и на эту честь никогда не претендовал. Он лишь свел в единое целое все лучшее, что было в ранних экземплярах, и добавил кое-что от себя. Он отказался от изогнутой иглы, от вертикального расположения ткани, придумал удобную платформу, лапку-держатель иглы, качающийся челнок, а несколько позже — ножной привод. Первыми оценили изобретение не портные, а сапожники, которые и создали Зингеру рекламу «из уст в уста». Машинка Зингера шила со скоростью 900 стежков в минуту, а самая лучшая швея могла выдать сорок. Стоит заметить, что первоначально машинку назвали «Дженни Линд» — по имени шведской певицы, на тот момент очень популярной. Но музыкальная мода переменчива, и «шведского соловья» могли скоро забыть. Поэтому пустили машинку в продажу с названием «Зингер».

Зингер действовал как прожженный делец из рассказов О’Генри, с самого начала стремясь взять в свои руки весь бизнес. Поначалу он, Зибер и Фелпс являлись равными партнерами. Но вскоре Исаак уговорил Фелпса выйти из дела, продав свою долю новому компаньону, вложившему $10 000. Последний не задержался надолго и тоже был выдавлен Зингером. Затем последовала очередь Зибера, долгое разбирательство с которым кончилось продажей им своей доли и отъездом в Южную Америку в качестве представителя фирмы.

В это же время в компании появился нью-йоркский юрист Эдвард Кларк, которого Зингер пригласил уладить многочисленные иски, поданные против него по обвинению в присвоении чужих патентов. Особенно свирепствовал в своих нападках Элиас Хоу, который нашел себя на поприще тяжб с производителями швейных машин. После пяти лет судебных разбирательств Зингер и Кларк нашли изящное решение, которое стало первым в мире патентным пулом. Они, плюс Хоу, плюс другие ведущие на тот момент фабриканты и изобретатели швейных машин заключили мировое соглашение, по которому отказывались от взаимных претензий друг к другу. Так называемый Sewing Machine Cartel стал де-факто монополией нескольких компаний, выдавившей остальных конкурентов с рынка. Хоу получал теперь роялти с каждой выпущенной машинки. Сам Зингер патентовал любую придуманную им новацию, став автором почти 25 изобретений. Не остался внакладе и хитрый Кларк, который, не вложив ни доллара, оказался в итоге вознагражден владением половиной бизнеса в «Зингере». Кларку, которого прозвали финансовым гением, теперь предстояло отстраивать империю вместе со своим боссом.

«Зингер» продавался по $125 — неподъемная по тем временам цена даже для среднего класса. Но продажи шли невероятно успешно — благодаря опять-таки впервые в мире внедренной в подобных масштабах системе hire purchase, то есть продаж в рассрочку. Покупатели победнее платили всего лишь по три доллара в месяц. Отсюда пошло английское выражение для обозначения покупки в рассрочку — never-never, поскольку выплаты могли растягиваться на несколько десятилетий. Компания всячески поощряла покупки машинок в складчину, например несколькими семьями или целым цехом швей. Также Кларк придумал и внедрил систему trade in, то есть обмена старой машинки на новую с зачетом $40. Сданный «Зингер» немедленно давили прессом, чтобы он не попал на черный рынок.

Помимо маркетинга Зингер революционизировал рекламу. Его компания первой в мире потратила более $1 млн в год на рекламу. Мало того, первые годы Зингер лично активно занимался продвижением своего изобретения и собирал народ где только можно — в театрах, парках, выставочных залах, демонстрируя работу швейных машинок. Однажды он устроил показательное шоу на самой большой швейной фабрике Америки, где трудились три тысячи работниц. Отобрали трех самых лучших швей-рукодельниц, которые состязались против одной швеи с машинкой «Зингер» в том, кто больше сделает за условленное время. Победила дама на машинке, причем ее шов был крепче, поскольку состоял из двух нитей. Сразу после этого руководство фабрики на глазах публики подписало контракт о покупке чудо-техники.

Зингер лично проводил собеседование с женщинами, желавшими поступить к нему на работу, отбирая самых красивых, которых усаживал за работу в витринах своих офисов. Это также было в новинку. Собирались толпы любопытствующих, которые мешали движению, и приходилось вызывать полицию, чтобы разогнать зевак.

Именно «Зингер» стала первой транснациональной корпорацией со 100 000 работников по всему свету. Агенты «Зингера» проникали в самые труднодоступные уголки планеты. Уже в начале 1860-х главная фабрика компании производила 20 000 машинок в год. Затем был построен гигантский завод в Шотландии (с расчетом на безразмерный рынок Великобритании), где трудилось 16 000 рабочих. Производственные успехи стали возможны благодаря еще одному новшеству — внедрению системы массового изготовления на основе взаимозаменяемых стандартных деталей (interchangeable parts). Впервые опробованная при изготовлении оружия, она была с успехом внедрена в гражданском производстве.

Непристойное поведение

Параллельно успехам в бизнесе Исаак Меррит Зингер добился наконец и потрясающих успехов у женщин. Оставив законную супругу Кэтрин с сыном и дочерью, он жил с гражданской женой Мэри Энн, с которой имел 10 детей. Но седина в бороду, а бес в ребро. Борода у Зингера была роскошная — по моде того времени, но не седая, а рыжая. Он был очень высок, 195 см, резко выделяясь на фоне низкорослых людей своей эпохи, в театре научился говорить поставленным голосом со звучными актерскими интонациями. Прибавьте к этому свалившееся на него богатство, и станет ясно, почему он пользовался успехом у женщин.

Мэри Энн вскоре обнаружила, что не является единственной для своего «мужа». Зингер широко использовал вымышленные имена, снимая для возлюбленных апартаменты, а своим «женам» объяснял частые исчезновения необходимостью деловых поездок. Он зажил на широкую ногу — купил и обустроил один из самых фешенебельных домов в Нью-Йорке, где у каждого из детей была своя гувернантка и учитель, а за здоровьем бизнесмена наблюдал неотлучно находящийся при нем врач. Зингер завел выезд из восьми экипажей, которые обслуживали десятки кучеров. Для быстрой езды у него имелась коляска, запрягаемая пятью лошадьми. Но и этого было мало. Желавший путешествовать с комфортом, Зингер заказал на основе собственных разработок (потом он их тоже запатентовал) специальный фургон длиной 9 м, прозванный газетчиками «пароходом на колесах». Его тянули девять вороных лошадей (по три в ряд), и в нем было все вплоть до курительной и комнаты для нянь.

Но Америка была тогда (как, впрочем, и сегодня) пуританской страной. Первому в мире миллиардеру Джону Рокфеллеру пришлось пережить нападки прессы только из-за того, что его отец оказался двоеженцем. Журналисты развернули охоту на Исаака Зингера, выискивая все новые пикантные подробности. Впрочем, особенно трудиться им не приходилось — окружение миллионера и он сам только успевали давать поводы для пересудов. Дело дошло до того, что банк отказал ему в выдаче кредита под предлогом… непристойного поведения.

Тогда предприниматель решил сбежать в Европу. В Париже он обрел наконец свое счастье. Изабель Юджин Бойер считалась самой красивой женщиной Европы. Наполовину англичанка, наполовину француженка, она успела к 19 годам побывать замужем и развестись. Зингер увез красавицу в Америку, где и женился на ней. Через месяц после свадьбы у них родился первый ребенок.

Бизнесмен полагал, что газетчики забыли о нем, но оказалось, что это не так. Он подвергался остракизму, высший свет Нью-Йорка демонстративно игнорировал «монстра», и даже легендарный генерал Улисс Грант не мог на публике пожать ему руку, хотя они были друзьями. Проживание в нью-йоркском «замке», специально построенном для молодой жены, все больше напоминало пребывание в капкане. И тут с добрым советом пришел незаменимый Кларк. Он предложил боссу навсегда покинуть Америку и выйти из бизнеса, которому его репутация наносила все больший ущерб. В обмен Зингеру были обещаны щедрые отступные — твердый процент с продаж и прочие выплаты. В 1866 году он покинул родину навсегда.

Сперва они с женой обосновались в Париже, а когда их оттуда изгнала Франко-прусская война, переселились в Англию. Здесь, на побережье Ла-Манша, в курортном городке Пейнтон Зингер затеял последнее великое дело своей жизни — строительство огромного особняка. Точнее говоря, он заказал архитектору построить дворец наподобие тех, что он видел в своих странствиях по Европе. Денег заказчик не жалел — был куплен обширный земельный участок над морем, снесено множество старых построек, портивших вид на водную гладь. К дворцу прилегал манеж для верховой езды, прозванный Зингером вигвамом. Гигантcкие вензеля «S», как на швейных машинках, украшали стены поместья, а во дворе был установлен подлинный столб-тотем — в память о детстве на индейской границе .

Ожидая окончания строительства, Зингер устраивал в Пейнтоне пышные празднества, которые охотно посещали сотни гостей. Вспышки необузданной ярости случались у него все реже, и Зингера часто видели шутившим с каменщиками и плотниками. Бизнесмен полагал, что целительный морской воздух поможет ему прожить  ему долго, но 23 июля 1875 года он отошел в мир иной — как раз накануне завершения постройки дома.

Как обстоятельный делец, Зингер тщательно продумал свои похороны. Был заранее заказан уникальный трехсоставный гроб. Внутренний футляр был сделан из ливанского кедра, а внешний — из мореного английского дуба. На могиле было воздвигнуто роскошное мраморное надгробие. Погребальная процессия состояла из 80 черных карет, лошадей для них доставили из Франции. Траурная церемония, по отзывам очевидцев, напоминала похороны монарха, на ней присутствовало более двух тысяч человек.

Но все ждали с нетерпением главного — оглашения завещания. Несмотря на безумные траты, Зингер оставил своим наследникам £8 млн, в пересчете на нынешний курс более миллиарда. В своей последней воле он упомянул по именам 24 своих сына и дочери и указал, какая сумма достанется каждому. Не забыл Зингер жен и любовниц (некоторые из них были отмечены в секретных приложениях к завещанию). Конечно, по закону жанра вокруг денег усопшего развернулась отчаянная битва. Всплыла из небытия первая жена Кэтрин, не упомянутая в завещании, которая заявила, что расторжение брака с нею так и не было доведено до конца. От нее откупились. Сложнее оказалось с Мэри Энн, которая опять принялась утверждать, что она законная супруга, и которой удалось на полгода опротестовать исполнение завещания. В ходе судебного разбирательства вдруг выяснилось, что она вступила в брак еще 15 лет назад, и ей пришлось исчезнуть с горизонта.

Под чужим именем

Деньги Зингера работали еще долго после его смерти, промотать состояние быстро у его наследников не получилось. Впрочем, настоящим его наследием была компания «Зингер». Швейные машинки, ассоциировавшиеся прежде всего с данной маркой, как «Ксерокс» с копирами в наше время, перевернули социальную структуру общества. Необразованная женщина, прежде обреченная на зависимость от мужа и семьи, благодаря «Зингеру» вышла на рынок труда. Сотни тысяч работниц пришли на швейные фабрики. Еще большее количество женщин работало надомницами в качестве частичной или полной занятости. Что до мужчин, то многие свой путь в бизнес начали с работы агентами по продаже швейных машинок. Коммивояжеры и торговцы «Зингера» действовали на всех континентах.

В России германский подданный Георг Нейдлингер уже в 1860-е годы организовал 65 центров продаж «Зингера». Одним из российских агентов компании был дед поэта Иосифа Бродского, ведший бизнес из Риги и продававший товары в Прибалтике и Польше. В 1902 заработал завод «Зингер» в Подольске, успевший изготовить до 1914 года более 600 000 машинок, которые реализовывались через 3000 фирменных магазинов и по почтовым заказам. В мещанской предреволюционной среде швейная машинка «Зингер» была желанным подарком на свадьбу.

Большевики переименовали и завод, и изделие (теперь это была марка «Подольск»), но продукция год от года устаревала по сравнению с современными западными образцами. По принятой в советской экономике традиции, чтобы восполнить нехватку швейных машинок, их производство организовали на оборонном предприятии — Тульском оружейном заводе, посчитав, что раз там делают винтовки и пистолеты, то и со швейными машинками как-нибудь справятся без проблем. Но за шесть лет (1957–1963) машинка «Тула» так и не смогла избавиться от множества производственных дефектов. Ширпотреб не давался, и «Тулу» сняли с производства. Повторить успех Зингера не удалось.