Утром 2 мая 1915 года на позиции 3-й русской армии генерала Радко-Дмитриева под городком Горлице в Галиции обрушился град снарядов. Обстрел шел 13 часов: немцы под командованием генерала Августа фон Макензена начали наступление. Сдержать противника не удалось, и царские войска стали отходить, уступая недавно захваченные земли. Генерал Антон Деникин вспоминал: «Великая трагедия русской армии — отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов... Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали — нечем». Другой генерал, Николай Головин, добавлял: «То, что пережила Русская армия в летние месяцы 1915 г., не поддается описанию. На массовый, «барабанный» огонь мощной артиллерии противника она могла отвечать лишь редкими выстрелами… Были периоды, в которые разрешалось выпускать в день не более десятка снарядов на орудие».
Явление получило название «снарядный голод», и оно коснулось не только России. И во французской, и в британской армии наблюдалась нехватка боеприпасов. Ни один Генштаб мира, ни одно интендантство не готовилось к затяжной войне. На 1 августа 1914 года русская армия имела запас в 7 млн снарядов при реальной потребности, исчисленной вскоре ставкой на основе боевого опыта в 1,5 млн в месяц! А за весь 1914 год заводы страны дали всего лишь 650 000 снарядов…
Первая мировая война оказалась вооруженным конфликтом нового типа. Вместо личной храбрости солдат и их физической силы на первое место вышли новейшие технологии, уровень развития промышленности в стране и способность государства мобилизовать ресурсы экономики для победы. Техника отныне определяла все. Дирижабли, самолеты, подводные лодки, танки, химическое оружие задавали тон войне. А многомиллионные призывные армии, расположившиеся вдоль сплошной линии фронта (также новое явление) и ведшие бои круглый год, требовали непрерывного снабжения продовольствием, боеприпасами, фуражом, топливом, обмундированием. Сражались не только армии, но и национальные экономики.
Россия к 1914 году находилась в стадии стремительного перехода от традиционного общества к современному. Война оборвала эту трансформацию, ибо страна не смогла перенести испытаний, ею вызванных. Однако в тени последовавшей революции осталась
не только сама Первая мировая, но и то, как императорская Россия отвечала на вызовы глобального катаклизма. Экономические усилия царского правительства, вынужденного вести войну с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, создание им военно-промышленного потенциала для этого противостояния — малоизвестная страница истории в отличие от эпопеи советского ВПК в годы Второй мировой и холодной войны.
У организаторов оборонной промышленности того времени не было ни миллионов рабов ГУЛАГа, за их спиной не стоял тоталитарный режим, который мог бы оправдать любое беззаконие «в интересах дела», они не имели права никого сослать, нарушить контракт,
а директорам заводов могли только давать рекомендации. Но их достижения были даже более впечатляющими, нежели успехи сталинских наркомов.
Великий организатор
Родившийся в 1858 году в придунайском городке Свиштов подданный Османской империи Симеон Ванков вряд ли в юности мог предполагать, какие пируэты выпишет его жизнь. Сметливого болгарского мальчика родители отправили за образованием в Россию. Окончив Южнославянский пансион в Николаеве, он поступил в Константиновское военное училище в Петербурге, из которого отправился на русско-турецкую войну. Освободив родину от османского ига, он остался на службе в болгарской армии, к 28 годам окончил артиллерийскую академию, покомандовал дунайской флотилией, принял участие в войне с Сербией, создал первый в стране артиллерийский арсенал, возглавил военную миссию в России. Но неудачно поучаствовав в попытке государственного переворота, бежал в Россию, окончательно ставшую его второй родиной.
Приняв подданство империи, Симеон (Семен Николаевич) Ванков и тут поступил на воинскую службу. На 16 лет — с 1897 по 1913 год — его судьба переплелась с Дальним Востоком, где он руководил Хабаровским арсеналом, преобразованным им из артиллерийских мастерских. Под его началом скромное ремонтное заведение превратилось в мощный завод, выпускавший оборонную и гражданскую продукцию. Энергичный офицер играл выдающуюся роль в жизни молодого города. Он организовал акционерное общество по снабжению Хабаровска электричеством и построил первую в крае электростанцию. Ванков написал несколько брошюр об организации в Хабаровске водопровода и прокладке электрического освещения, лоббируя соответствующие проекты. Он возглавлял местные отделения Географического и Технического обществ и финансировал экспедиции знаменитого путешественника Владимира Арсеньева.
В 1913 году Симеона Ванкова перевели в европейскую Россию начальником Брянского арсенала. По-прежнему неугомонный, он вскоре подал в военное министерство предложение о переводе предприятия на новую площадку и о строительстве нового завода, приложив смету на 6,5 млн рублей. Но этим планам не суждено было сбыться — война призвала Ванкова к иному служению. Именно на плечи этого болгарина, уроженца Османской империи и генерал-майора империи Российской, легла основная тяжесть по преодолению «снарядного голода».
У себя в арсенале Ванков изготовил несколько копий французских снарядов и представил их в Главное артиллерийское управление (ГАУ) с приложенным секретным планом. Управление, рассмотрев бумаги, поручило ему возглавить уникальный проект, ставший известным как «Организация уполномоченного ГАУ по изготовлению снарядов французского образца инженера С. Н. Ванкова». Задумка заключалась в следующем: в кратчайшие сроки освоить и развернуть в России производство трехдюймовых снарядов (основного калибра полевой артиллерии) по французской технологии (существенно отличавшейся от российской), передаваемой союзниками. При этом их изготовление должно быть освоено на заводах, ранее не задействованных в производстве боеприпасов, с тем чтобы не прекращалось производство снарядов российского образца. Фактически необходимо было не просто внедрить новые технологии, но и создать с нуля целую отрасль промышленности.
Ванков энергично приступил к делу, проводя совещания с заводчиками. Вчерашние изготовители булавок и граммофонов, сельхозинвентаря и посуды определяли, кто за выпуск какой детали возьмется.
Промышленники берутся за дело
За образец Ванков взял французскую схему размещения заказов. Заказы распределялись по небольшим заводам, а их продукция передавалась для сборки крупным предприятиям. На каждом заводе имелся приемщик Ванкова, а над ними во главе округа стоял инженер, который координировал выполнение заказа и оперативно решал возникавшие проблемы. Чертежи от французов поступили в январе 1915-го, а уже в мае того же года 37 заводов выпускали снарядные корпуса, а три — калибры и лекала. В конечном счете на «организацию Ванкова» работало 442 казенных и частных завода, производивших всю номенклатуру изделий, необходимых в создании снарядов, — от корпусов до запальных стаканов и детонаторных трубок. Последние требовали особенной точности и специфического оборудования, за отсутствием которого местным Левшам приходилось изобретать новые методы металлообработки на старых станках. Нескольким промышленникам «организации Ванкова» доверили с нуля построить заводы для сборки снарядов — «снаряжательные» в тогдашней терминологии. В расчет брался не прежний «профиль» капиталиста, а его деловые качества: московский промышленник-текстильщик Николай Второв (один из богатейших предпринимателей страны) построил два завода, причем первый был возведен на месте бывшей красильной фабрики за 38 дней — куда там сталинским стройкам! Стимулом, как это ни странно может сейчас звучать, был патриотизм: промышленники были охвачены тем же национальным подъемом, что и вся страна.
Нужно было преодолевать нехватку квалифицированной рабочей силы, сырья, транспортные проблемы. При минимальной бюрократии, не имея иных средств воздействия на подрядчиков, кроме аннулирования заказа, не будучи вправе вмешиваться в кадровую, технологическую политику предприятий, ранее не сталкивавшихся с военным производством, «организация Ванкова» довела к концу 1916 года производство трехдюймовых снарядов до 783 000 в месяц. Все держалось на доверии промышленников к генералу и на авторитете его инженеров у заводского начальства. К моменту Брусиловского прорыва русская армия не знала проблем с боеприпасами.
Ипатьевский метод
Еще одна тяжелейшая проблема России в начале Первой мировой — катастрофическая нехватка химических компонентов для производства взрывчатых веществ. До войны сырье для выработки тротила поступало из Германии, так что с началом боевых действий оказалось, что этих запасов хватит лишь на четыре-пять месяцев. Вопросом жизни и смерти государства стало максимально быстрое налаживание производства бензола и толуола, из которых изготовляли тротил.
Решить эту задачу выпало Комиссии по заготовке взрывчатых веществ (впоследствии — Химический комитет при ГАУ), которую возглавил профессор Михайловской артиллерийской академии, видный ученый-химик Владимир Ипатьев. В ноябре 1914 года его отправили в командировку в Донбасс. Обследовав местные коксовые фабрики, Ипатьев отрапортовал: на базе местных углей и имеющейся коксохимической промышленности можно «уже через 2–3 месяца начать постановку толуола и бензола».
Первое препятствие оказалось сугубо правовым — ряд компаний отказались взять на себя наладку новых производств, так как боялись нарушить права… немецких концессионеров! Например, Южно-Днепровское общество в Кадиевке было связано с фирмой из Германии десятилетним контрактом, по которому той принадлежало право использования всех продуктов коксования. И правительство ничего не могло поделать с условиями коммерческого договора, подписанного с компанией вражеской страны.
Поэтому в Кадиевке комитету Ипатьева пришлось строить казенный бензольный завод, а параллельно в те же сроки — с февраля по август 1915-го — привлеченная заказом российского государства частная бельгийская компания построила еще один такой завод — в Макеевке. Завод в Кадиевке вошел в историю следующей сценой. Помощник военного министра генерал Александр Вернандер не верил, что такой большой завод может быть построен в столь сжатые сроки. Он спросил Ипатьева: «Чем Вы, генерал, можете гарантировать осуществление этой постройки в течение такого краткого времени?» Тот ответил: «Я не капиталист, Ваше превосходительство, и гарантировать его денежной неустойкой не могу. Единственное, что я могу предложить в залог, — это мою голову». Но химик скромничал — уже вскоре предприниматели, изумленные его деловой хваткой, недоумевали: «Генерал Ипатьев — лучший коммерсант, чем мы». Как и многие крупные российские химики, до войны Ипатьев активно сотрудничал с бизнесом: выступал консультантом крупных компаний, в том числе товарищества братьев Нобель и крупнейшей масложировой фирмой России «Салолин», так что нравы делового мира были знакомы ему не понаслышке.
Трудно перечислить хотя бы бегло те задачи, за которые брался Химический комитет. Для производства пороха требовалась серная кислота, но сернокислотные заводы размещались в Польше и Прибалтике, где шли бои, — и Ипатьев мобилизовал промышленников на строительство 20 новых заводов этого профиля (и заслужил от председателя Государственной думы Михаила Родзянко прозвище «кислотный диктатор»). Развернул производство боевых отравляющих газов — фосгена и хлора, а заодно и азотнокислого бария и желтого фосфора для зажигательных бомб и огнеметов. Глава Химического комитета писал в воспоминаниях: «Войну мы свободно могли продолжать еще очень долгое время, потому что к январю и февралю 1917 года мы имели громадный запас взрывчатых веществ
в миллионах различных снарядов и, кроме того, более миллиона пудов свободных взрывчатых веществ». Эти боеприпасы пригодились в течение четырех лет братоубийственной Гражданской войны.
Химическому комитету пришлось «разруливать» запутанный вопрос о производстве противогазов, в котором столкнулись интересы конкурирующих изобретателей, промышленников и их покровителей в высших сферах. Ипатьев настоял, чтобы приоритет был отдан противогазу профессора Николая Зелинского и инженера Кумманта с питерского завода «Треугольник». Первый придумал использовать для защиты дыхания активированный уголь, второй предложил резиновую маску, защищающую лицо. Член императорского дома принц Александр Ольденбургский, верховный начальник санитарной и эвакуационной части, из лоббистских соображений успел заказать 3,5 млн противогазов неудачного образца на заводе «Респиратор», отобрав для этой цели все имевшиеся запасы активированного угля. Всего за время войны было изготовлено более 15 млн противогазов, из них 11,2 млн — системы Зелинского — Кумманта. Кстати, Куммант запатентовал свое изобретение и получал по сорок копеек с каждого противогаза (всего свыше 4 млн рублей, огромные по тем временам деньги). Интеллигент Зелинский «в порыве патриотизма» отказался от всяких прав, но Ипатьев настоял, чтобы Зелинскому выплатили миллион рублей премии. Миллионером профессор, впрочем, не стал: из-за революции деньги до него так и не дошли.
Современник и соратник Ипатьева генерал Вадим Михайлов писал позже в воспоминаниях: «Война дала громадный толчок к развитию отечественной химической промышленности… Химический комитет… призвал к этому делу все крупные общественные организации, научные силы и представителей промышленности». Владельцы химического бизнеса Юга России так ответили Ипатьеву: «Признав в Вашем лице человека, который оказал родине громадную услугу в деле организации нашей химической промышленности, мы единогласно постановили просить Вас принять на себя председательство в новой нарождающейся крайне необходимой для родины организации». Но октябрь 1917-го оборвал эту работу.
И Ванков, и Ипатьев, веря в лучшее, поначалу сотрудничали с Советской властью, привлеченные как незаменимые специалисты, но в 1930 году Ипатьев не вернулся из зарубежной командировки, узнав о расстрелах своих коллег (в том числе Михайлова) в Москве, и устроился на работу в американскую нефтехимическую корпорацию Universal Oil, а заодно получил профессорскую кафедру в университете Чикаго. Он дожил до 1952 года, Ванков же, оставшийся в СССР, скончался в 1937 году — накануне предполагаемого ареста.
За рулем «Руссо-Балта»
Путь Симеона Ванкова из военных в организаторы промышленности не был чем-то уникальным. Напротив, в России начала XX века с ее бурно развивающейся промышленностью переход офицера или чиновника в крупный бизнес был пусть не совсем типичным, но вполне приемлемым шагом ввиду открывавшихся перспектив и возможностей для самореализации.
Начало карьеры директора Русско-Балтийского вагонного завода Михаила Владимировича Шидловского было вполне типичным для мальчика из провинциальной дворянской семьи. Морской кадетский корпус, учебное плавание на клипере «Пластун». Затем он окончил Александровскую военно-юридическую академию. Но после нее он отказался от продолжения военной службы и перешел на «гражданку» — в канцелярию Госсовета и Министерство финансов, стал членом Совещания при министре. И тут Шидловский ушел с госслужбы: его избрали председателем правления одного из крупнейших машиностроительных предприятий империи — Акционерного общества Русско-Балтийского вагонного завода (РБВЗ).
Русско-Балтийский вагонный завод появился в 1869 году в Риге как филиал немецко-бельгийской вагоностроительной компании Van der Zypen und Charlier, но уже через десяток лет стал российским открытым акционерным обществом. Поначалу предприятие занималось производством подвижного состава, но к началу XX века массовое железнодорожное строительство в России закончилось и потребность в новых вагонах уменьшилась. Завод переживал глубокий кризис, и вчерашний чиновник Шидловский и пришедшая с ним на завод новая, как сейчас бы сказали, команда менеджеров предложили акционерам крутой разворот бизнеса: запуск производства автомобилей. В 1909 году из ворот завода выехал первый автомобиль марки «Русско-Балтийский», и это название, вскоре сокращенное до «Руссо-Балт», осталось в истории символом дореволюционного российского автомобиля. Шикарные «Руссо-Балты» стали символом престижа, пополнили гаражи аристократов, крупнейших промышленников и чиновников. Автомобиль на фотографиях Николая II — тоже чаще всего «Руссо-Балт». Строки Игоря Северянина «Радикальное средство от скуки — ваш изящный мотор-ландоле. Я люблю ваши смуглые руки на эмалевом белом руле» вполне могли быть посвящены «Руссо-Балту», поскольку в кузове ландоле (жесткая крыша над передними сиденьями и мягкий откидывающийся верх над задними) эта машина была весьма популярна.
Помимо автомобилей завод собирал трамваи, моторы, артиллерийские передки с зарядными ящиками, сельхозмашины и продолжал выпускать вагоны. Но планы Шидловского устремлялись выше: в 1911 году в Риге при заводе появилась авиационная мастерская, которая в следующем году расширилась до авиационного отдела РБВЗ, а руководить ею пригласили молодого инженера Игоря Сикорского. Именно его сотрудничество с Шидловским, разглядевшим в Сикорском незаурядный потенциал, и предоставленные РБВЗ возможности и обеспечили триумф русской авиации — создание первых в мире четырехмоторных тяжелых самолетов «Русский витязь» и «Илья Муромец». Последний выпускался петербургским подразделением РБВЗ в промышленных масштабах и на первом этапе мировой войны не знал себе равных. Также завод выпускал лицензионные истребители французских моделей («Ньюпор», «Блерио», «Фарман»). Интересна и трагична дальнейшая судьба Михаила Шидловского: в 1914 году его призвали на действительную военную службу. Он стал командиром эскадры самолетов «Илья Муромец» — первого в мире соединения тяжелых бомбардировщиков. А в 1918-м его вместе с сыном расстреляла ЧК.
Достижения российского ВПК в 1914–1917 годах, а также военной экономики в целом — славная, хотя и забытая страница отечественной истории. Перевод промышленности, транспорта, других отраслей на военные рельсы происходил в условиях капиталистической экономики. Россия периода Первой мировой войны не знала ничего подобного голоду и хаосу Второй мировой. В повестке дня был не «трудовой подвиг», а выбор наиболее рациональных управленческих решений.
Целые сферы промышленности возникали за год-два — благодаря не страху и принуждению, а грамотному менеджменту. Страну не спасал ленд-лиз — все поставки от союзников шли на коммерческой основе. Россия полностью обеспечивала себя продовольствием
в отличие от 1941–1945 годов. Нерешенной проблемой государства была не экономика, функционировавшая без значительных сбоев, а долговременный политический кризис. Именно он и спровоцировал революцию, похоронившую под обломками империи память о выдающихся усилиях страны в Великой войне.