Из эпохи войны инстинктов Россия вступает в эпоху интеллектуального соперничества — самую важную и самую интересную.
Мой добрый товарищ Эдуард Бояков — худрук, режиссер и реформатор художественной жизни столицы — переехал в любимую Индию. С Россией он прощался в хандре, в печали. Он давно хотел жить в Индии, но ему очень не нравилось, что мечта сбылась в момент тяжелого общественного уныния. Меньше всего ему хотелось походить на тех, кто тогда, в июле приговаривал «ну все, рвать отсюда нужно».
Но слишком много было уже продумано и придумано, чтобы отменять Индию. Бояков стал управлять своими проектами online, с двухнедельными инспекциями в Москву раз в сезон. Именно во время такой проверки мы пересеклись впервые за полгода, кажется, уже за полночь в театре «Практика», созданном Бояковым.
Простые вопросы, предполагающие ответы, окрашенные иронией. Все отлично? Ты ни о чем не жалеешь? Все получается? В какой-то момент я с изумлением заметил, что ирония совсем ушла из нашего разговора и что энтузиазм Боякова касается совсем не Индии, где, по убеждению Боякова, «все отлично» уже примерно 5000 лет, а России. Нет-нет, это в России все отлично складывается. Отлично — потому что естественно, и потому неопровержимо.
Бояков рассказывал о двух поездках в русскую провинцию, ту провинцию, которая не обижается, когда ее так называют, потому что, чего тут спорить, провинция — она и есть провинция: Калуга да Воронеж. Он ездил туда по приглашению важных лиц этих регионов. Бояков говорил о просвещенности этих людей — холодно, без какого-либо столичного восторга (обратная сторона столичного снобизма), как о чем-то само собой разумеющемся. И в Калуге, и в Воронеже разговоры были об одном и том же: знатные горожане просили Боякова подумать и придумать для региона что-то важное, прорывное. Говоря языком презентаций — некую культурную институцию.
Это известно очень давно, но всякий раз поражаешься, как работает этот закон: для того чтобы по-настоящему увидеть что-то, важно отдалиться от объекта. Или, вернее, так — вначале отдалиться, а потом резко приблизиться, чтобы эмпирически, можно сказать тактильно, убедиться в правильности выводов, сделанных на расстоянии.
И вот какой из индийского далека привиделась Россия Эдуарду Боякову.
Согласно Боякову, из эпохи войны инстинктов Россия вступает в эпоху интеллектуального соперничества — самую важную и самую интересную. И в самом деле, в 1990-х и нулевых Россия пережила что-то вроде завоевания. Здесь, пожалуй, можно неожиданно согласиться с лексикой краснознаменных митингов. Самые пассионарные, воинственные, отважные, расчетливые, бесстыдные и в конце концов удачливые граждане страны вели жестокую борьбу за землю. Все самые важные богатства России завоеваны. Политическая система бережет этот порядок, потому что он слишком многим силам выгоден.
Таким образом, чемпионы России 1990-х и 2000-х могут спокойно почивать на лаврах. А что делать тем, кто не принимал участия в этой русской гигантомании? Что делать титанам — богам второго поколения, согласно греческому эпосу? Тратить состояние отцов в Лондоне или в Монте-Карло? Этот выбор сделает (сделало) большинство, но не все. Потому что в этом нет доблести, как сказали бы давно в Риме. Потому что это не по-пацански, как скажут теперь в Перми. И дело не только в сыновьях покорителей России. Слово «сыновья» нужно понимать максимально широко: речь о тех, кто по разным и не только возрастным ограничениям не принимал участия в Битве за Богатства России. Речь идет о самых пассионарных, амбициозных. Просто теперь пассионарность будет реализовывать себя через интеллект. Что пробуждает эти амбиции, эту страсть? В чем здесь исключительность России?
Пространство. Гигантское, никак не обустроенное пространство. Белый лист, который вселяет в одних отчаяние, а в других — азарт, воспаляет фантазию; наследие, вызов, кто-то скажет — проклятие, оставленное нам предками, решившими объединить земли и разные уклады от океана до океана, но так и не успевшими построить цивилизацию. Строительство цивилизации — это интеллектуальное деяние, интеллектуальный героизм. Мериться идеями, а не состояниями — в этом будет теперь высшее удовольствие героев России.
Покорив вместе с Августом необъятные земли, Рим обратился к интеллектуальным ценностям и стал цивилизацией. В некотором смысле мы живем в эпоху русского Августа — августейшего российского правителя.
Если победить в себе занудство, то я, признаться, не вижу в рассуждениях Эдуарда Боякова ни одного серьезного изъяна. Я не вижу ничего, что может помешать реализоваться такому будущему. Если, конечно, осознавать его не как «концепцию развития», а как Судьбу.