Страна на семи ветрах

Экономический кризис в Белоруссии становится системным. Доллары в дефиците пятый месяц, продолжаются перебои с топливом, цены взлетели в отличие от зарплат. Белорусы затягивают пояса и собираются на молчаливые акции протеста, которые разгоняют силовики. Белорусское чудо держалось на дешевых российских энергоносителях, однако за последние три года Россия резко подняла цены на нефть и газ. Экспорт безнадежно отстал от импорта, и страна оказалась на грани экономического коллапса.

Что ждет Белоруссию в ближайшем будущем? Как будет вести себя Лукашенко и белорусские чиновники? Возможен ли революционный сценарий или, наоборот, вариант с железным занавесом? Появятся ли у российских компаний шансы расширить свой бизнес в этой стране? Forbes собрал за одним столом экспертов, по-разному представляющих белорусское будущее, и предложил им оценить реализуемость четырех основных сценариев развития событий в Белоруссии.

Сергей Мусиенко входит в общественный совет при президенте Белоруссии. Ярослав Романчук, руководитель белорусского Научно-исследовательского центра Мизеса, напротив, являлся оппозиционным кандидатом в президенты Белоруссии. Владимир Жарихин, заместитель директора Института стран СНГ, много лет наблюдает за политической эволюцией белорусского режима. А Юлия Цепляева, главный экономист BNP Paribas, и Сергей Агибалов, старший эксперт Института энергетики и финансов, внимательно отслеживают экономическую политику страны-соседа.

Сценарий 1. «По пути чучхе»

ЗАКРЫТИЕ ГРАНИЦ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ И ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОБОСОБЛЕНИЕ.

Александр Лукашенко отказывается продавать госсобственность и реформировать экономику: госпрограммы не сокращаются, выплаты бюджетникам и дотации предприятиям не ограничиваются. Россия и МВФ перестают выдавать кредиты. Дальнейшая девальвация белорусского рубля не проводится, дефицит текущего счета платежного баланса продолжает расти. Лукашенко закрывает границы и жестко ограничивает импорт. Президент Белоруссии уже сделал шаг на пути к северокорейскому сценарию. Он заявил о возможности введения госмонополии на импорт товаров народного потребления и дал понять, что готов идти дальше, лишь бы не отказываться от социальной модели экономики: «Если будет катастрофа, то мы закроем границы и откажемся от импорта». Закрытие границ приводит к падению объемов внешней торговли и, как следствие, фактическому снижению ВВП. Статистика Белоруссии не показывает реальных процессов, идущих в белорусской экономике, и со временем становится фрагментарной и отрывочной.

Оценка экспертов «Низкая вероятность реализации»

Цепляева: Логика развития может действительно идти по северокорейскому сценарию. В разгар валютного кризиса в Белоруссии был введен очень жесткий режим экономии валюты. Вводились ограничения на ввоз лекарств и медикаментов, на импорт товаров инвестиционного назначения — машин, оборудования. Если не усилится приток капитала, скажем, от приватизации, чтобы сбалансировать дефицит счета текущих операций, то логичное продолжение — дальнейшее завинчивание гаек и ограничение импорта.

Романчук: Но введение подобного рода ограничений стоит очень дорого. Никто не введет реальную монополию на внешнюю торговлю. Доля экспорта в белорусском валовом внутреннем продукте (ВВП) составляет, по данным Белстата 58%, а импорта — 68%.

Мусиенко: Мы нация, которая живет на семи ветрах, как мы можем построить Северную Корею? Например, всего 12% россиян имеет загранпаспорта, а 87% белорусов до 35 лет уже бывали за границей. Деньги белорус для поездок всегда найдет. Если что, друзья помогут, это не проблема. Наша ментальность другая, партизанская. Слова президента об ограничении импорта касаются товаров, не относящихся к списку критически важных для экономики, например картошки из Египта или каких-нибудь метелок. А российский импорт вообще нельзя ограничить — границы то между нами нет.

Романчук: В белорусской экономике существуют иные ограничительные механизмы. Российские производители сталкиваются с широким набором нетарифных ограничений. К примеру, есть неписаное правило, что 90% продовольственных товаров, закупаемых розничными сетями, должны быть белорусского происхождения. Сейчас к этому добавились ограничения на покупку валюты — государство решает, кто имеет право купить валюту, на поставки из какой страны и т. д.

Агибалов: Не может закрыться экономика страны, оборот внешней торговли которой, по данным Нацбанка, составляет 110% ВВП. Если вы закроете импорт, то контрагенты закроют экспорт и на этом экспортно ориентированная экономика закончится.

Жарихин: Лукашенко реализовал мечту советских диссидентов. Свобода собраний и партий для белорусов не так важна. Им абсолютно все равно, в государственных или частных руках сосредоточены средства производства. Но если Лукашенко закроет обмен валюты и свободный выезд из страны, то это будет сильнейший удар по его модели управления. В России ведь был подобный кризисный период 1998 года после девальвации и дефолта.

Цепляева: Но он длился всего полтора месяца. Это, кстати, очень важный показатель: если эти ограничения будут действовать примерно такое же время, как в России, их можно считать временным сбоем системы. Если же действие этих мер затянется — это индикатор фундаментальных проблем в белорусской экономике.

При нынешней системе власти в Белоруссии никто не защищен от хаотичных попыток принятия необдуманных решений. Возьмем те же комментарии Лукашенко про закрытие экономики страны. Это говорит не просто чиновник средней руки, а руководитель страны, который излагал программу на случай реализации негативного сценария.

Агибалов: Лукашенко вообще много говорит. Он назвал главу Еврокомиссии Жозе Мануэля Барозу козлом. Правительство Януковича обвинял во вшивости. И в случае с закрытием границ Лукашенко действительно могли неправильно понять. Он мог иметь в виду, что собирается закрыть приграничную торговлю, а это не самое важное.

Мусиенко: Да, слова президента вырваны из контекста.

Жарихин: Когда Лукашенко говорит что-то своеобразное, то в Белоруссии сразу поясняют, что его не так поняли и вырвали из контекста. Причина в том, что он не понимает, что делать, и из-за этого нервничает. Лукашенко чувствует, что у его окружения нет стратегии и ему не дают последовательных советов. Нервозность у разных людей выражается по-разному. Лукашенко, к примеру, начинает говорить совсем не то, что хотел сказать. Вообще же социальная модель, которую он создал, выглядит достаточно симпатично. Проблема в том, что она не самодостаточна.

Мусиенко: А насколько самодостаточна российская модель? Если отнять из вашей системы нефть и газ…

Жарихин: Это из серии отговорок советских болельщиков: «Если бы в воротах «Динамо» не стоял Лев Яшин…». Но он стоял. У Белоруссии есть много объективных преимуществ — равномерное расселение по стране, нет религиозных проблем, высокий относительно России уровень образования. Да, в России есть нефть и газ, но есть и Северный Кавказ, поганый климат…

Цепляева: И вечная мерзлота (смеется). Я считаю, что вариант закрытия границ Белоруссии маловероятен, потому что неосуществим. Но это не значит, что не будет попыток его реализации. Вопрос в том, до каких пор можно пытаться воплотить эту явно неверную идею? И не приведет ли это к политической дестабилизации? В отличие от Северной Кореи Белоруссия находится в центре Европы. Это значит, что люди знают, как живут соседи, и они себя с ними сравнивают. А терпение может быть не бесконечно.

Сценарий 2. «Арабский опыт»

БУНТ БЮРОКРАТИИ, СТИХИЙНАЯ ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ, 
ИЗМЕНЕНИЕ СВОЙСТВ ПОЛИТИЧЕСКОГО РЕЖИМА.

Ограничения экспортно-импортных операций, меры жесткого валютного контроля вызывают недовольство части бюрократической элиты. Население, пострадавшее от девальвации и снижения реального уровня доходов, выходит на улицы. Столкновения с оппозиционно настроенными демонстрантами приобретают массовый характер. События начинают развиваться по египетско-тунисскому сценарию. Представители хозяйственной и чиновничьей номенклатуры саботируют решения президента; силовики ведут «свою игру» и не защищают режим. Региональные элиты добиваются большей самостоятельности, тайно и явно поддерживая оппозиционные движения. Формируется альтернативный центр силы. В результате номенклатурного заговора Лукашенко отстраняют от власти. Политическая нестабильность приводит к снижению государственных и внешних инвестиций. Монетаристским властям не удается отстоять жесткую финансовую политику, что приводит к раскручиванию инфляционной спирали. Однако в долгосрочной перспективе все зависит от того, кто придет к власти.

Оценка экспертов «Низкая вероятность реализации»

Романчук: Уже сейчас больше половины белорусской экономики находится в тени. В Белоруссии около 15 000 миллионеров и больше 100 человек с состоянием более $100 млн. Большая их часть — чиновники. Конечно, эти люди хотят каким-то образом легализовать свой капитал, монетизировать административный ресурс. Для чиновников, на которых опирается Лукашенко, сейчас идеальное время. На фоне простых людей их доходы едва ли упадут, потому что они зависят не только от зарплаты. Через них распределяется бюджет, а госпрограммы практически не сокращаются. Именно поэтому бунта чиновников сейчас не будет.

Цепляева: Как не сокращаются? Ведь ЕврАзЭс предоставил Белоруссии кредит на $800 млн с условием, что белорусские власти сократят госпрограммы.

Романчук: А сейчас предоставят еще $3 млрд с таким же условием, и что? Чиновникам сейчас нет смысла избавляться от Лукашенко, ведь он является их легальной «крышей». Они взаимозависимы. Кроме того, многие из них сейчас почувствовали, что могут принять участие в приватизации.

Жарихин: Если Лукашенко перестанет учитывать интересы этого класса в процессе перехода к рыночной экономике, то бюрократия может его сместить, опираясь на недовольное население. Но это вряд ли произойдет. Проблема в том, что в Белоруссии властный класс, как и Лукашенко, не знает, что делать.

Романчук: К российскому руководству можно относиться по-разному, но там есть люди, которые могут на совещании у Путина высказать альтернативную точку зрения. В Белоруссии это невозможно. Есть только официальная позиция и отношение «чего изволите».

Мусиенко: Это голословные обвинения. Я знаю лично множество людей в правительстве, которые годами отстаивают свою точку зрения, хотя и делают это не публично. Но и у вас с премьер-министром публично не спорят.

Романчук: Сейчас в Белоруссии существуют по сути дела два правительства, которые дублируют друг друга, — администрация президента и само правительство. Главы министерств, которые должны принимать решения, на самом деле их не принимают. Министр экономики высылает документы в администрацию президента на согласование, и точка. Никакого влияния на то, какие бумаги выходят оттуда, правительство не имеет. Когда министру финансов звонит замглавы администрации Андрей Кобяков и говорит «дать кредит Беларусьбанку или выделить деньги на госпрограммы», то у министра нет возможности отказаться. Он ведь знает, что это звонят от Лукашенко. А для того чтобы дать деньги, он звонит в Национальный банк и говорит: печатайте. Круг замкнулся. Ну какой может быть переворот с такими людьми? В Белоруссии семь разных спецслужб, которые контролируют каждого чиновника, слушают каждое слово, следят за каждым шагом.

Мусиенко: В последнее время центр принятия экономических решений все-таки перешел к правительству. Его руководитель Михаил Мясникович — опытный чиновник, и сложно себе представить, чтобы Андрей Кобяков ему звонил и что-то требовал. Конечно, какие-то вопросы могут решаться на самом высоком уровне, но это исключительный случай.

Цепляева: В наших молодых демократиях интересно наблюдать за тем, насколько важно для властей общественное мнение. Их особенность в том, что власть может уцелеть, даже если население не будет ее поддерживать. Вспомним историю с переизбранием президента Ельцина: в начале 1996 года его рейтинг был 3%. Будет ли власть в Белоруссии считаться с тем, что людям не нравится предложенное лекарство борьбы с кризисом?

Агибалов: Когда был кризис 2009-го, людям было понятно, что дела плохи во всех странах. Сейчас мирового кризиса нет, на него ничего не спишешь. У всех жизнь налаживается, а в Белоруссии ухудшается. Девальвировать валюту можно, но не каждые же два года.

Жарихин: Скажите это американцам, которые девальвируют свою валюту каждую минуту.

Романчук: 87% белорусов считают, что в Белоруссии кризис. 51% обвиняют в этом белорусские власти. При этом 35% обвиняют непосредственно Лукашенко. Такого в нашей стране еще не было. По моим ощущениям, если Лукашенко на протяжении ближайших 12 месяцев не будет ничего делать, то рост протестных настроений резко ускорится. Будет еще более высокая инфляция, еще более глубокая девальвация, а число людей, находящихся в зоне бедности, по сравнению с началом 2011 года утроится.

Сценарий 3. «В копилку России»

ПРИВАТИЗАЦИЯ БЕЛОРУССКИХ ПРЕДПРИЯТИЙ РОССИЙСКИМИ ИНВЕСТОРАМИ. 
РОССИЯ БЕРЕТ ПОД КОНТРОЛЬ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ПОЛИТИКУ БЕЛОРУССИИ.

Российское правительство и компании не скрывают интереса к белорусским активам — начиная от нефтеперерабатывающих заводов, заканчивая молочными фермами. Половина «Белтрансгаза» уже принадлежит «Газпрому», однако пакет 50% не дает возможности принимать решения. Основной владелец «Уралкалия» Сулейман Керимов проявлял интерес к белорусскому калийному гиганту и главному поставщику валюты «Беларуськалию». Однако активами Россия интересуется давно, а реальные сделки можно пересчитать по пальцам. Лукашенко не раз обвинял российские власти в желании купить активы за бесценок. В разгар кризиса он продолжал настаивать на том, что не допустит обвальной приватизации и найдет другие способы «выкрутиться». В случае продажи активов России Белоруссия закрывает дефицит платежного баланса. «В этом случае в среднесрочной перспективе Белоруссия может показать «здоровый» рост экономики, но не за счет постоянной денежной эмиссии, которая приводит к валютному кризису, а за счет внедрения рыночных механизмов», — говорит экономист «Ренессанс Капитала» Анастасия Головач. Если же продажа активов не сопровождается структурными реформами, то снова возникает проблема дефицита платежного баланса и необходимость новой девальвации.

Оценка экспертов «Средняя вероятность реализации»

Романчук: Как только в Белоруссии начинаешь говорить про необходимость массовой приватизации, тебе сразу отвечают: ты хочешь все продать, как Чубайс.

Мусиенко: Да, «формат Чубайса» нас не радует. Спешить не надо, надо рассмотреть другие опыты. Мое внутреннее ощущение, что крупные, успешные предприятия надо продавать в последнюю очередь. А сначала продавать неэффективные производства.

Цепляева: Под «форматом Чубайса» вы имеете в виду залоговые аукционы? Я вас понимаю. Но меня смущает слово «подождать». Мне кажется, что времени-то у белорусского правительства как раз и нет. Если Белоруссия в ближайшие полгода не найдет дополнительно $3 млрд, чтобы заткнуть дыру в платежном балансе, волнение и социальный протест выплеснутся на улицу.

Вопрос, где взять деньги, стоит очень остро. Приватизировать что-то придется достаточно быстро — за полгода. Это ключевое условие поддержания статус-кво.

Романчук: В Белоруссии в 2009–2010 годах ежегодно продается около 800 предприятий, в среднем за €12,5 каждое. Это небольшие убыточные предприятия. Местная номенклатура распределяет эти активы среди своих. План правительства по приватизации в 2010 году был выполнен на 6%. В 2009 году по рекомендации МВФ и Всемирного банка на приватизацию было выставлено пять предприятий и ни одно не купили. И это понятно: в Белоруссии вообще не защищены права собственности. Кроме того, власти обычно не продают контрольные пакеты, а если и продают, то связывают покупателя обременениями — например, на предприятии нельзя никого уволить. Кроме того, часто устанавливается запредельная начальная цена. Например, «Беларуськалий» оценили в $30 млрд. При этом никто из авторитетных международных структур не проводил оценок этой компании. Просто Лукашенко назвал цифру, которая ему нравится.

Мусиенко: Как раз с продажей «Беларуськалия» спешить не надо. Это прибыльное предприятие, которое приносит валюту и успешно развивается. Согласен, что подходы могут быть разные. Но, на мой взгляд, такая запредельная цена названа специально, чтобы никто его не купил. Давайте разберемся, что такое деньги как инструмент. Была замечательная дойчемарка, французский франк, где они сейчас? А «Беларуськалий» есть и будет.

Агибалов: Массовая приватизация — это плохой сценарий. Предприятия, которые можно легко продать, можно пересчитать по пальцам. Например, белорусскую железную дорогу с удовольствием купит РЖД. Очень хороший актив — Белорусский металлургический завод. Но сценарий масштабной приватизации, когда у государства на руках окажется много денег, может привести к потере интереса к реформам и желанию законсервировать нынешнюю модель. Фактически это просто проедание денег. Интересно, что МВФ ставит главным условием выдачи кредита либерализацию экономики, а ЕврАзЭс — только приватизацию. Посыл ясен: нам безразличны ваши реформы, нам нужны только ваши активы.

Цепляева: А почему Россия должна руководствоваться чем-то другим, кроме интересов своего бизнеса? (смеется)

Романчук: Я считаю ошибочной стратегию приватизации только убыточных предприятий. Государство вообще не должно владеть активами. Нужно приватизировать большой госбизнес, формировать международные акционерные общества. Например, продажа 10–15 крупных компаний позволит Белоруссии получить $55–80 млрд в бюджет.

Цепляева: Вся экономика Белоруссии до девальвации стоила около $54 млрд. А активы на $80 млрд? А как же дисконтирование на политические риски?

Агибалов: Все меняется, а активы остаются.

Цепляева: Это если их не отбирают.

Романчук: В компаниях типа «Беларуськалия» власти могут оставить пакет 25%, чтобы иметь возможность блокировать невыгодные государству решения. Но стратегических предприятий всего около ста. Все остальное нужно продавать как можно быстрее, на открытом аукционе по принципу, кто больше предложит.

Цепляева: Вот и появятся местные олигархи…

Мусиенко: Действительно, в результате приватизации на нашей территории могут родиться порядка 20 новых олигархов. Или реинкарнироваться. Одна из заслуг Лукашенко состоит в том, что в стране есть что делить. При этом нам неважно, кому продавать: России или кому-то еще. Главное, чтобы это был эффективный собственник и выгодная цена.

Агибалов: Отдавать надо в первую очередь не тем, кто даст хорошие деньги, а тем, кто сможет значительно изменить и продвинуть производство. Например, Mercedes или MAN белорусам должен быть гораздо интереснее, чем КамАЗ.

Сценарий 4. «Ни мира, ни войны. 
Решения отложить»

БЕЛОРУССИЯ СНОВА ОТКЛАДЫВАЕТ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ РЕФОРМЫ, 
ОГРАНИЧИВАЯСЬ ПРОДАЖЕЙ НЕКОТОРЫХ АКТИВОВ В ОБМЕН НА КРЕДИТЫ.

Это сценарий, который Лукашенко успешно применяет много лет. Еще в конце 1990-х он обещал перейти на российский рубль. Продаже 50% акций «Белтрансгаза» в 2007 году предшествовало восемь лет обещаний Лукашенко «вот-вот продать». Или политический вопрос — признание Южной Осетии и Абхазии. Обещание не было выполнено. Лукашенко хорошо освоил жанр игры на противоречиях — сначала России с Западом, потом Путина с Медведевым. И все это время в страну стекались кредиты из России на выгодных условиях. Белорусский президент может продолжить эту политику — продать неконтрольный пакет в нескольких предприятиях, много пообещать, получить взамен очередной кредит, выиграть время, а там действовать по ситуации. Получив краткосрочные кредиты и продав небольшую часть госактивов иностранным инвесторам, Белоруссия на короткое время выравнивает текущее сальдо платежного баланса. Однако главная проблема белорусской экономики — ее неэффективность — не решена. «Если ничего фундаментально не меняется, то кризис, аналогичный началу года, будет возникать с завидным постоянством», — говорит экономист «Ренессанс Капитала» Анастасия Головач.

Оценка экспертов «Высокая вероятность реализации»

Мусиенко: Это как раз очень возможный вариант. Почему нет?

Цепляева: Да, такой сценарий совпадает с интересами белорусских властей. Они сделают все, чтобы как можно скорее раздобыть $3 млрд. Но по возможности получить их одним куском, а не частями, как любит давать «Газпром». Получить деньги, сказать людям: мы обещали выход из кризиса, мы сдержали свое обещание. Даже если структурная проблема не будет решена.

Но жесткое условие предоставления кредита ЕврАзЭс — получение Белоруссией в течение трех лет доходов от приватизации в размере $7,5 млрд. Чтобы выполнить это условие, Белоруссии придется фактически продавать по одной компании уровня «Белтрансгаза» в год.

Романчук: Краткосрочный долг Беларуссии в 2011 году составляет $12,2 млрд. Чтобы сохранить стабильность, не меняя социальную политику, не заставляя население ужимать пояса, только в этом году Лукашенко придется продать активов на сумму не менее $8 млрд или получить кредитов на ту же сумму.

Агибалов: Это не совсем так. Всегда есть возможность рефинансировать или отсрочить выплату части краткосрочного долга. У населения есть резервы. В конце года белорусы купили валюту на $1,2 млрд. В марте, в момент начала «валютной» паники, — еще на $800 млн. То есть в сумме около $2 млрд. Можно предположить, что люди держат эти деньги дома. Пока нет массовых увольнений и никто не совершает дорогих покупок. Если будет гарантия стабильности курса, то люди могут начать продавать эту валюту.

Романчук: Тем не менее я уверен, что искомые 3 млрд будут найдены еще в этом году: скорее всего, «Газпрому» будет продана вторая половина «Белтрансгаза». Но это тактический ход. Лукашенко не нужна массовая приватизация под Россию. Стратегически он выберет 20–30 бизнесменов, которые составят костяк белорусского олигархата. С высокой степенью вероятности в этот список попадут Александр Мошенский (молочный и рыбный бизнес), Юрий Чиж и Владимир Пефтиев (многопрофильный бизнес), Анатолий Тернавский (нефтяной бизнес), Анатолий Капский (машиностроение), Александр Шакутин (машиностроение), Сергей Костюченко (банки), Николай Мартынов (легкая промышленность). Эти люди смогут получить госактивы по дешевке. Через них будут привлекаться иностранные инвесторы — из Евросоюза, России, Украины, арабских стран, Китая. В Белоруссии не будет залоговых аукционов, а своеобразный размен: сделаешь это, взамен получишь это. Это просто административная передача активов без конкурса.

Жарихин: Мне кажется, что третий сценарий будет реализован в формате четвертого. Как принято на постсоветском пространстве, провозглашаться будут приватизация и реформы. А на самом деле будет вариант «ни мира, ни войны» с оглядкой на Россию. Недовольство населения можно купировать политическими средствами — подключить спецназ, пропаганду и т. п. А внешнее давление со стороны России, в преддверии президентских и парламентских выборов, ослабнет. Это значит, что кардинальные решения можно пока не принимать. Имеет смысл переждать.

Цепляева: Приватизация — это способ отложить принятие главных, тяжелых решений на более поздний срок. То же самое делает Европа со своими долгами. Будь я советником Лукашенко, я предложила бы ему отфутболивать проблему структурных реформ как можно дальше. Лукашенко долгое время обеспечивал высокие стандарты жизни в стране, поддерживал статус-кво и отодвигал решение проблем в будущее. Но он совсем не преуспел в реформировании. Лукашенко не сможет разрушить все то, что построил за эти годы. И самое разумное было бы доверить это другой команде управленцев.

Мусиенко: Абсолютно не согласен! Почему вообще надо разрушать?

Цепляева: А кто обошелся без шоковой терапии? Можете заменить слово «разрушение» на «реформы».