Верховенство Москвы на постсоветской территории уже никем не оспаривается, но рождает вопросы для нее самой.
Примерно в середине 2000-х годов на западных политологических конференциях стали призывать отказаться от понятия «постсоветское пространство». Считалось, что это словосочетание методологически уже неверно. Мол, оно объединяет в одну категорию страны, не имеющие друг с другом ничего общего, кроме имперского прошлого, в котором их держали вместе насильно. Эпоха российского доминирования закончилась, и бывшие союзные республики переориентируются, каждая по-своему, на других патронов — ЕС, США, Турцию, Китай и т. д. На фоне смены власти в ряде государств (Грузия, Украина, Киргизия, попытка мятежа в Узбекистане) и депрессивного настроя Кремля, где возобладали осадные настроения, казалось, что «новая историческая общность советский народ» действительно уходит в историю. Газовые и фитосанитарные войны, которые Москва вела против соседей, усугубляли ощущение отчаянного бессилия прежней метрополии.
Сегодня все снова выглядит иначе. Территория бывшего СССР, которая еще два с половиной года назад казалась полем битвы крупных игроков за геополитическое влияние, сегодня больше похожа на периферию. Российско-грузинская война показала Западу и Востоку, что Москву рано списали со счетов. Недостаток «мягкой силы», в чем привычно упрекали Россию, оказывается, в некоторых случаях компенсируется готовностью применить силу традиционную. Во всяком случае рисковать чем-то ради доминирования на постсоветском пространстве никто, кроме Кремля, не собирается. А спустя полтора месяца после кавказской войны разразился финансовый кризис, политическим последствием которого стал пересмотр системы приоритетов США и Европейского Союза.
Америке приходится считать деньги, которых не хватает на все сразу, и в новой иерархии прежние фавориты, наподобие Грузии или Украины, далеко от верхушки. ЕС же и вовсе замыкается в себе, пытаясь справиться с валом внутренних проблем. А когда к югу от границ Евросоюза взрывается арабский мир, что пугает неконтролируемым потоком мигрантов, Брюсселю и национальным столицам не до «восточного партнерства». Китай или Турция, напротив, на подъеме амбиций. Но Пекин интересует исключительно экономика, от сферы политики и безопасности он всячески уклоняется. А Анкара, провозглашая «новый османизм», пока не способна претендовать на полноценный патронат, будь то Южный Кавказ или тюркские государства. Экспансионистские устремления есть и у Ирана, но в условиях международной изоляции и специфического политического режима он пока не в силах воплощать их в жизнь.
Государства, образовавшиеся на обломках Советского Союза, пережили за 20 лет независимого существования несколько стадий развития. Первоначальное становление, которое всем далось с огромным трудом, в основном завершилось к началу XXI века. Далее предполагался период окончательного самоопределения с вхождением в более крупные проекты. Но этого не случилось, потому что вместо укрепления и развития международные структуры и институты вступили в эпоху ослабления и эрозии, как и весь мировой порядок, так и не сумевший адаптироваться к новой реальности.
В общем, как говорилось в телевизионной рекламе времен распада СССР, при всем богатстве выбора другой альтернативы нет... Россия — единственная держава, которая воспринимает сопредельные страны как нечто исключительно важное. Из этого, правда, не следует, что у нее есть четкий план действий и программа интеграции. Но зато означает, что других серьезных интеграционных перспектив у постсоветских стран не просматривается, а если бы они и появились, то у России, вероятно, хватит влияния, чтобы их заблокировать.
При этом сама Москва вступила в следующую фазу. До недавнего времени — почти до конца нулевых — цель была одна: отстоять право постсоветского верховенства. Теперь оно де-факто не оспаривается. Но возникли следующие вопросы: зачем и как? Экспансионизм как таковой просто ради статуса уже не выглядит самоценным, а для строительства эффективных экономических объединений (Таможенный союз) и военно-политических альянсов (ОДКБ) у России, как выяснилось, не хватает навыков. Да и «сопротивление материала», то есть строптивость и недоговороспособность партнеров и союзников, явно превышает ожидания.
Постсоветское пространство по-прежнему существует — теперь как общность стран, не определившихся со своим будущим. Россия не исключение. И следующее десятилетие — до 30-й годовщины распада СССР — обещает стать решающим.