Последние дни Lehman Brothers

Банкротство инвестиционного банка Lehman Brothers в сентябре 2008 года стало началом наиболее острой фазы глобального финансового кризиса. Один из бывших вице-президентов банка Лоуренс Макдональд вместе с Патриком Робинсоном написал книгу «Колоссальный крах здравого смысла», в которой рассказал о том, как годами накапливались ошибки, приведшие Lehman к гибели. Forbes публикует журнальный вариант одной из глав книги, которая выходит в издательстве «Альпина Бизнес Букс».

…Оставалось последнее средство — продать Lehman Brothers целиком какому-нибудь крупному банку. Но здесь было одно препятствие — генеральным директором Lehman оставался Дик Фулд, и действовать через его голову можно было практически во всем, кроме вопроса о продаже корпорации. Корейский банк развития (КБР) трижды предлагал купить Lehman, последнее предложение было $6,4 за акцию, то есть $4,4 млрд за всю корпорацию. Фулд его отклонил, он соглашался продавать только по $17,4 за акцию. Переговоры заглохли. А поскольку министр финансов Хэнк Полсон относился к Фулду весьма скептически, можно было считать, что Lehman был предоставлен своей судьбе.

С исчезновением корейского покупателя акции Lehman скатились ниже $10. Тысячи сотрудников — владельцев акций с ограниченным правом продажи, выданных в виде премиальных, беспомощно следили за тем, как тают их сбережения.

В понедельник, 1 сентября был День труда, а к следующему уик-энду два крупнейших ипотечных банка мира Fannie Mae и Freddie Mac чуть не обанкротились (Полсон и председатель Федерального резерва Бен Бернанке позеленели от ужаса), и в воскресенье, 7 сентября Полсон их национализировал. Руководство было уволено, 80% акций отошло государству, а правительство гарантировало каждой корпорации по $100 млрд — в случае необходимости. Это было потрясение для всей экономики страны.

Удары сыпались один за другим. Во вторник, 9 сентября один из руководителей отдела инвестиционного банкинга JPMorgan Chase Стивен Блэк в разговоре с Фулдом и финансовым директором Lehman Яном Лоуитом потребовал дополнительного обеспечения на сумму $5 млрд, причем он хотел получить его деньгами. В противном случае кредитная линия для Lehman была бы закрыта. И тогда уже 10 сентября счета Lehman были бы заморожены, а значит, не стало бы денег на повседневные расходы — жалованье, коммунальные платежи и т. п. У Lehman уже давно не было доступа к рынку векселей и однодневных репо.

Гендиректором JPMorgan Chase был 52-летний Джейми Даймон — сын греческого иммигранта, выпускник Гарварда и один из величайших финансистов мира, создатель Citigroup и бывший гендиректор BankOne. На Уолл-стрит ходит легенда, что в октябре 2006 года он позвонил из руандийских джунглей, где выбирал место для кофейной плантации, и распорядился немедленно избавиться от всех высокорискованных закладных, «потому что эта дрянь может пойти прахом».

Перспективы Lehman не давали Даймону покоя уже несколько недель, и его сонар непрерывно пищал, как миноискатель, наткнувшийся на закопанный танк. Еще в июле отдел управления рисками при Даймоне потребовал от Lehman Brothers дополнительного обеспечения займов. Обеспечение на $5 млрд пришло только в августе, причем в виде структурированных ценных бумаг, которые JPMorgan Chase оценил в куда меньшую сумму, чем $5 млрд. Lehman продолжал заверять, что вот-вот привлечет дополнительный капитал, и Даймон, возможно, этому верил.

Четвертого сентября стало понятно, что Lehman так и не нашел денег, и JPMorgan Chase снова попросил выделить $5 млрд, но только деньгами, потому что первый транш ценных бумаг успел обесцениться и стоил не больше миллиарда. Средств не поступило. Так что когда 9 сентября банк Даймона в очередной раз потребовал $5 млрд, это не стало для Lehman сюрпризом. Фулд предложил выделить $3 млрд, что еще сильнее встревожило его кредиторов. После этого Даймон узнал, что на следующий день Lehman собирается объявить об убытках и вести телеконференцию будет сам Фулд. Эта новость мгновенно разнеслась по Уолл-стрит. Одни поверили, что упреждающее квартальный отчет объявление об убытках разрядит ситуацию и в сочетании с обещаниями миллиардных прибылей в будущем выведет компанию из-под удара. Но Даймон был в ужасе. Взяв для поддержки коллегу из Citigroup, он попросил об экстренной встрече с членом правления Lehman Майком Гелбандом, отвечавшим за работу на рынках капитала. Майка попытались убедить, что не нужно заранее объявлять об убытках, потому что в отсутствие дополнительного капитала это только напрасно встревожит рынок.

Представители Lehman возразили, что Фулд намерен продать подразделение по управлению инвестициями Neuberger Berman и получить за него $8 млрд. Люди Даймона ответили, что больше $3 млрд за Berman никто не даст, а Lehman нужно минимум $4 млрд.

На следующее утро ровно в семь утра в конференц-зале четвертого этажа 80 патриотов Lehman собрались обсудить будущее компании. До выступления Ричарда Фулда, призванного улучшить судьбу Lehman, оставалось несколько часов. Собравшиеся напряженно выслушали управляющего директора Тома Хамфри и нового руководителя отдела инструментов с фиксированным доходом Эрика Фелдера, которые кратко рассказали о плане спасения, построенном на создании структуры, куда можно было бы перебросить наш ужасающий портфель коммерческой недвижимости. Мол, когда Lehman переведет свои разорительные обязательства по коммерческой недвижимости на новую компанию, он одним росчерком пера уберет их со своего баланса, и тогда акции банка опять поднимутся до $20.

В зале воцарилась могильная тишина. Неожиданно в ней прозвенел голос, исполненный гнева и раздражения. Посреди зала встал и почти закричал Мо Грайми, руководитель отдела торговли на развивающихся рынках, которому подчинялось более 150 человек.

«То есть как? — рявкнул Мо. — Всего лишь эта ерунда? Какого черта делали эти идиоты из правления последние два месяца? Что, я вас спрашиваю? Не морочьте мне голову. Если у нас ничего другого нет, нам крышка».

В зале начался полный бардак: крики, взмахи рук, разъяренные лица. Но самым свирепым было лицо Мо, и он, надрываясь, орал. «Мы, мать вашу, только переложили доллар из правого кармана в левый, — вопил он. — А долги как были, так и остались, и мы вылетим в трубу раньше, чем успеем глазом моргнуть. Что за галиматья? Рынок сразу поймет, что к чему».

Штука была в том, что убрать коммерческую недвижимость с баланса можно было не раньше января, то есть через четыре месяца, а Lehman нужен был покупатель на всю корпорацию в ближайшие три дня. Из-за этого Мо и завелся: это не могло сработать.

Пока ошарашенные участники телефонной конференции переваривали новость, что в третьем квартале банк потерял $3,9 млрд, Дик Фулд взял слово, чтобы рассказать, как замечательно можно разрулить эту ситуацию.

Он говорил уверенно, но без всякой помпезности. Готовность действовать была налицо, но при этом в поведении Фулда отсутствовал боевой задор, некогда отличавший старого бойца. Он заявил о «решительном сокращении наших активов в сфере коммерческой и жилой недвижимости». О «существенном снижении рисков». И об «укреплении направлений, связанных с предоставлением услуг клиентам». «Это, — сообщил Фулд, — позволит фирме восстановить прибыльность и укрепит нашу способность извлекать из активов доход, пропорциональный рискам». Вину за смятение в рядах клиентов, партнеров и служащих Lehman он возложил на контролирующие органы с их чрезмерной дотошностью.

Переговоры о привлечении дополнительного капитала вышли на конечный этап, а дивиденды снижены до $0,05 на акцию, сообщил Фулд, лишь мимоходом отметив тот факт, что задолженность Lehman составляет $660 млрд. В памяти слушавших Фулда осталось утверждение, что стоимость гигантского портфеля недвижимости Lehman пострадала лишь незначительно. В руководящих кругах фирмы считали, что такого быть не может, да и Даймон этому не поверил. Главный кредитор Lehman теперь был далеко не уверен, что Фулду удастся уцелеть.

Как раз когда Фулд держал речь, на Нью-Йоркской фондовой бирже наши котировки опустились до десятилетнего минимума — всего $7 за акцию. Речь Фулда не помогла, а сообщение о том, что убытки банка за шесть месяцев составили $6,7 млрд, произвело столь угнетающее впечатление, что вред от откровенности Фулда стал очевиден.

На cледующий день, в четверг, 11 сентября JPMorgan Chase обнаружил, что Lehman так и не предоставил требуемый залог в размере $5 млрд. Даймон, который полугодом ранее по требованию ФРС организовал экстренные финансовые инъекции инвестиционному банку Bear Stearns, приказал перекрыть Lehman кредитные линии. Но Фулд, нажимая на все рычаги, остававшиеся в его распоряжении, в том числе вытащив $2 млрд из лондонского офиса, к концу пятницы сумел-таки собрать нужную сумму — на этот раз требовалось уже $8 млрд.

В то время как Фулд был поглощен поиском свободных средств, несколько управляющих директоров занимались подготовкой слияния с Bank of America. Но из этого так ничего и не вышло. На самом деле BofA мечтал о Merrill Lynch, долги у которого были больше, чем у Lehman, но при этом были и 16 000 розничных брокеров с 3 млн брокерских счетов частных лиц. Особенно доходными были счета пенсионеров, суммарные активы которых превышали триллион долларов. В итоге Bank of America отказался от сделки, сославшись на то, что на федеральную помощь рассчитывать не приходится.

Через три минуты после того, как до офиса Lehman дошла новость о провале сделки с Bank of America, банком овладел дух мятежа и сотни людей потребовали немедленной отставки Фулда. Тридцатиметровая южная стена на третьем этаже превратилась в гигантскую доску объявлений, высмеивавших и оскорблявших Фулда и всех виновных в гибели великого банка. Здесь была огромная фотография Дика и экс-президента Lehman Джо Грегори в смокингах, плечом к плечу, с подписью «Тупой и еще тупее». Хэнк Полсон был нарисован сидящим на голове Дика Фулда, а подпись гласила: «Мы достигли полного взаимопонимания с Минфином».

Оставался последний шанс — британский банк Barclays. Впрочем, вел он себя как бессовестный торгаш: хотел получить все надежное, но отказывался от сомнительных активов на $50 млрд.

Уже было известно, что Bank of America вышел из игры, а Министерство финансов помогать нам не собирается. Вокруг нас начали роиться журналисты, словно акулы вокруг тонущего корабля. Перед зданием Lehman на Седьмой авеню расположились телевизионщики с софитами, камерами и микрофонами, рыскали репортеры в поисках объекта для интервью и фотографы, жаждущие заснять кого-нибудь в слезах или утратившим от расстройства дар речи.

Вечерок выдался оживленный, и к часу ночи я успел переговорить с сотней людей. Даже батарейка мобильника разрядилась. В субботу утром двое управляющих директоров Lehman Алекс Кирк и Барт Макдейл в сопровождении главного юрисконсульта Lehman Джима Сири направились в нью-йоркское представительство ФРС. Незадолго до полудня позвонила Кристина Дейли, отвечавшая в Lehman за анализ проблемных облигаций: «Все кончено. Они подают на банкротство».

Между тем переговорщики Lehman все еще вели сражение в бетонной крепости Федерального резерва на Либерти-стрит. Но Хэнк Полсон, видимо, уже давно решил сдать Lehman. Он проявил изобретательность, чтобы спасти Bear Stearns, но не захотел помочь Bank of America, пытавшемуся поглотить Lehman, и теперь не собирался помогать Barclays. Британцы вроде бы еще хотели заполучить часть Lehman, и в субботу утром они все еще утверждали, что сделка возможна, если только они получат одобрение управления финансовых услуг, британского надзорного органа.

Каждые пару часов Фулд звонил Полсону. Министру финансов, который считал, что Lehman сам влез в неприятности, а потому должен покинуть сцену, Фулд был лично неприятен, тем не менее у Полсона оставались опасения, что этот крах может стать прелюдией к мировому банковскому кризису. Хэнк отвел в сторонку Джона Тейна, своего старого друга и коллегу по Goldman Sachs, а теперь гендиректора Merrill, и устроил ему суровую выволочку. После чего Тейн позвонил Кену Льюису, гендиректору Bank of America, и предложил встретиться. Похоже, что все, не сознавая этого, разыгрывали тот же сценарий, что и несколькими месяцами ранее, когда BofA спасал Countrywide, а теперь он же, служа чьим-то интересам, вел к алтарю Merrill.

Положение Lehman от этого не улучшилось. Переговорщики Lehman были повсюду, обсуждали ситуацию с банкирами и юристами. Призвали даже Марка Уолша, отвечавшего в Lehman за портфель коммерческой недвижимости, чтобы помочь Barclays оценить этот самый неподъемный в стране портфель. Сотрудники Barclays с пристрастием допрашивали Барта и Алекса. Один из главных выводов был таков: «Lehman совершенно безумно оценивал свои активы — о чем он там думал, этот ваш Фулд? Ну и типчики, он и Грегори».

К середине субботы в Barclays решили, что меньше всего на свете им нужна коммерческая недвижимость Lehman. Теперь Фулд мог только каждые пять минут названивать домой Льюису, доводя до безумия его семью. Если этот день не оказался самым длинным в истории Lehman, то он точно стал самым длинным днем в жизни Кена и Донны Льюис.

К вечеру субботы телекомпания CNBC уже открыто говорила о гибели Lehman. В воскресенье утром улицы вокруг штаб-квартиры Lehman были забиты репортерами и телевизионщиками. Полиция оцепила тротуар, чтобы дать проход сотням служащих банка, которые стекались в офис. Я смотрел, как из дверей начали по одному появляться с коробками и сумками в руках мои талантливые и трудолюбивые коллеги.

Я увидел окруженного репортерами Джеремию Стаффорда. Один из самых сильных и быстрых трейдеров на Уолл-стрит, которого ждали самые высокие посты в этом мире, теперь стоял среди журналистов в красной бейсбольной кепке, держа под мышкой коробку с личным скарбом. Даже через дорогу было видно, как он сдерживает слезы, объясняя репортеру, что все ожидали подобного финала и, конечно, он с коллегами чувствует свою вину за происходящее. Уходя, он обронил: «Работать здесь было большой честью».

Люди все шли и шли, подгоняемые опасением, что в случае банкротства Lehman власти могут захватить здание и перекрыть вход. Но формальная процедура банкротства еще не началась, и, хотя одни еще надеялись на благоприятный исход, большинство понимало, что все кончено. А почему иначе сотни журналистов оккупировали вход в дом 745 по Седьмой авеню?

Никто не знал и не мог знать, разумеется, что этим утром около 9:30 в одном из обшитых деревом конференц-залов здания ФРС мелькнул последний луч надежды. Полсон и Тимоти Гайтнер, руководитель Федерального резервного банка Нью-Йорка, собрали руководителей ведущих банков и уговорили их профинансировать операцию по приобретению коммерческой недвижимости на балансе Lehman на $40 млрд. Именно об этом мечтали люди из Barclays, так что сделка опять стала возможной.

Барт и Алекс, как и все остальные, были в здании ФРС с шести утра. Майк Гелбанд засел в кабинете фирмы Simpson, Thatcher and Bartlett, юрисконсульта Lehman, и обсуждал вопросы правового и финансового аудита. Около десяти Барт сообщил Майку, что Barclays делает фирме приемлемое предложение.

Майк вздохнул с облегчением. Но через двадцать минут все вновь стало неопределенным. От Барта пришло новое письмо: возникла проблема. Точнее, две. Во-первых, британское Управление финансовых услуг отказывалось одобрить сделку, потому что не хотело нагружать финансы Великобритании американскими трудностями. Полсон лично попытался переубедить Лондон, но безуспешно. Кто-то предположил, что британцы согласятся, если американское Министерство финансов возьмет на себя часть риска, но тут уж Полсон сказал нет.

Еще более насущным вопросом было одобрение акционеров Barclays. Хэнк никоим образом не мог допустить, чтобы британские акционеры отвергли гарантии Министерства финансов США. Договориться обо всем этом нужно было до конца дня. Ведь у банка не было денег, чтобы в понедельник приступить к работе, — нужны были кредиты, а Даймон не соглашался и дальше кредитовать Lehman. Самые влиятельные банкиры Соединенных Штатов застыли перед двумя неразрешимыми проблемами, а Barclays тем временем пошел на попятную.

В ночь с субботы на воскресенье у меня состоялся длительный разговор с аналитиком по кредитным деривативам Питом Хэммэком. Он, как всегда, пришел к логичному выводу, что Полсону придется спасти Lehman Brothers в любом случае. Иначе финансовый мир ждет настоящая катастрофа. «Все сводится к свопам «кредит-дефолт», — рассуждал Пит. — Их выписано на $72 трлн, а держат их семнадцать банков, и только у Lehman их на $7 трлн. Lehman входит в группу основных брокеров — что будет с остальными, если Хэнк позволит нам утонуть? Армагеддон, не иначе». Но это еще не все. «Если у сотни хедж-фондов есть брокерские счета в Lehman Brothers, — продолжал он, — и на каждом по $500 млн, предстоит распродажа акций на $50 млрд. А такая распродажа вызовет цунами. И еще хуже то, что все эти хедж-фонды работают с пятикратным или десятикратным кредитным рычагом. А это значит, что потребуется распродажа акций, облигаций, производных и всего остального на $500 млрд. Это будет мегацунами. У Хэнка просто нет выбора: надо предотвратить катастрофу». Ни один современный рынок еще не сталкивался с распродажей такого масштаба.

Мы с управляющим директором Ларри Маккарти не разделяли мнения Пита. «Нам конец, — сказал Ларри с характерным для него цинизмом, — потому что Хэнк и его люди видели бухгалтерскую отчетность». Лично я думал, что Полсон намерен дать бой в защиту капитализма и предоставить рынкам довершить дело. Единственной проблемой было то, что не выживет никто.

Примерно в восемь вечера воскресенья переговорщики Lehman вернулись из здания ФРС и поднялись на 31-й этаж. Барт Макдейл прошел прямо в заполненный людьми кабинет Фулда и сообщил, что спасательной операции не будет, что все кончено и что Lehman Brothers предписано приступать к процедуре банкротства.

Наш гендиректор был ошеломлен. Предстояло банкротство на $660 млрд, крупнейшее в мировой истории. Хотя все уже практически смирились с тем фактом, что федеральным властям все равно: погибнет Lehman или выживет, было решено сделать еще одну попытку — напрямую позвонить Гайтнеру, главе Федерального резервного банка Нью-Йорка.

Юрисконсульт Фулда Том Рассо набирал номер, и за ним молча следили пятнадцать членов правления. Было 8:20 вечера. Самого Гайтнера не застали, но нашли его заместителя. Надвигалось самое драматичное банкротство в истории финансов США, а найти Гайтнера никто не мог. Ему звонили, оставляли сообщения на автоответчиках.

Но Том словно ушел в подполье. Возможно, это была случайность, но не удавалось отделаться от мрачной мысли, что так все и было задумано.

Тогда решили разыграть последнюю карту. Щекотливое решение, но другого выхода не было. Одним из членов правления был инвестиционный банкир Джордж Уокер IV, выпускник Лиги плюща с дипломом Уортонской школы бизнеса. Он был пятиюродным братом президента Соединенных Штатов Джорджа Буша-младшего — у них был общий прапрадед. Тридцатидевятилетний Уокер не хуже других понимал тяжесть ситуации и перспективы — крах карьеры, потеря личного состояния. К нему-то Гелбанд и обратился с просьбой позвонить президенту, пусть родственник вмешается.

От одной мысли о звонке в Белый дом Уокер вспотел до нитки.

— Не уверен, что это правильно, — сказал он.

Но Гелбанду терять было нечего. Он отвел Джорджа в сторону и откровенно сказал, что, если не позвонить, «мировые рынки накроются».

Джордж побледнел.

— Я не приказываю тебе, — напирал Майк. — У меня нет на это права. Я перед тобой на коленях, Джордж. Пожалуйста, позвони ему, прошу тебя. Это наш последний шанс.

К Майку присоединился Эрик Фелдер, глава отдела инструментов с фиксированным доходом:

— Нас ждет мировая катастрофа, Джордж. Они не понимают, что делают. Я поддерживаю Майка, я умоляю тебя.

Ошалевший Уокер прошагал через комнату, смерил взглядом Дика Фулда, который говорил по телефону, а потом отправился в библиотеку и набрал номер президента США. Майк слышал, как он попросил соединить его с квартирой президента. Было понятно, что оператор старается для члена семьи, но что-то никак не складывается, и наконец в трубке раздается:

— Прошу прощения, мистер Уокер. Президент не может сейчас подойти к телефону.

Уокер сделал все, что мог. И вот теперь все в последний раз собрались вокруг стола Дика Фулда. Знаменитый юрист Харви Миллер вместе с коллегами из Weil Gotshal уже прибыл и готовил необходимые документы о банкротстве. Примерно в два часа ночи заявление о банкротстве было заполнено. Так в понедельник 15 сентября 2008 года умер 158-летний инвестиционный банк. Это было крупнейшее банкротство в истории человечества.