Четверть века назад, в апреле 1985 года, пленум ЦК КПСС, на котором впервые в качестве генерального секретаря председательствовал Михаил Горбачев, положил начало грандиозным переменам во всем мире. Фигура Горбачева всегда будет вызывать споры, потому что невозможно определить мотивы его действий. Равно убедительно можно доказать, что советский президент был а) ренегатом, предавшим тех, кто его взрастил; б) последним, кто старался вдохнуть жизнь в рассыпавшиеся идеи; в) наивным мечтателем, не понимавшим, что происходит; г) великим провидцем, наметившим контуры будущего; д) бездарным политиком, который загубил собственное детище; е) мудрым государственным деятелем, спасшим страну от междоусобного кровопролития. Каждый из тезисов можно столь же обоснованно опровергнуть.
Михаил Горбачев — уникальный исторический деятель, который смог сделать то, что сделал, потому что он не имел стратегии и представления о цели преобразований — ни в стране, ни в мире. Зато следовал нравственному чувству, непонятно как сохранившемуся в человеке, который прошел партийную иерархию снизу доверху. Номенклатурная школа, конечно, сказывалась, последний генсек был искушен в аппаратных интригах, но так и не обрел обязательной для политика способности переступить через моральные ограничения. Поэтому проиграл все — партию, идеологию, власть, страну. Но поэтому же до сих пор пребывает в состоянии душевной гармонии, уверен в своей правоте и, несмотря ни на что, производит впечатление счастливого человека.
Горбачевская эпоха представляется далекой, но она оказывает огромное воздействие на отечественную политику, правда, совсем не то, на которое рассчитывали идеологи перестройки. Результат «нового политического мышления» парализует волю российского руководства, заставляя предпочитать стабильность назревшим переменам, а испытанный консерватизм — необходимым новациям.
Психологически это можно понять. Люди, определяющие сейчас развитие России, были свидетелями коллапса беспрецедентного масштаба — геополитического, социально-экономического, ментального. Они воочию видели, как быстро способна поляризоваться политическая среда, как энтузиазм и благие намерения инициаторов демократизации привели к раскачиванию и слому системы. Если бы советская власть пала в результате жесткой попытки закрутить гайки (такое могло случиться, победи во внутрицековской борьбе после «гонки на лафетах» группировка консерваторов, а не реформистов), нынешнее восприятие, возможно, было бы иным. Теперь же в сознании закрепился страх резких перемен, о чем постоянно напоминают архитекторы российской «консервативной модернизации».
Подспудное ощущение того, что по объективным параметрам (экономические дисбалансы, национальное многообразие, невозможность отгородиться от внешних импульсов) современная Россия едва ли менее уязвима, чем был Советский Союз, вновь и вновь заставляют дуть на воду, ставить охранительный пафос выше преобразовательного.
То же относится и к внешней политике. Горбачев верил в возможность «нового мирового порядка» без победителей и побежденных, в рамках которого прекратится конфронтация, а великие державы отбросят эгоизм ради решения глобальных проблем. Преодоление конкретных разногласий в различных регионах мира предполагалось именно как производная этой «большой сделки». Поэтому споры о том, обещали ли президенту СССР не расширять НАТО, лишены смысла. Западные страны не нарушили буквы тогдашних договоренностей, но полностью забыт дух того, о чем, как он думал, договаривался Михаил Горбачев. После распада Советского Союза на Западе восторжествовала логика победы в холодной войне, а победа означает право на трофеи.
Наследие перестройки — это не только глубокое недоверие к Западу, но и убежденность Москвы в том, что в мировой политике нет места ничему, кроме меркантильно понимаемых интересов, а любые красивые идеи лишь оболочка для достижения корыстных целей.
Горбачев и его соратники не устают повторять: идеалы перестройки актуальны и ждут своего часа. Идеалы действительно прекрасны. Но России для нормального развития нужно сегодня не возрождать их, а, напротив, преодолеть синдром перестройки, перестать оглядываться на нее, ища оправдание страху перед свежими идеями и смелыми шагами. Тогда и на эпоху Горбачева можно будет взглянуть без гнева и пристрастия: как на благородную, но завершившуюся неудачей попытку сделать страну и мир лучше. И двинуться дальше.
Автор — главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»