Есть ли что-то, что тормозит техническое развитие в России, несмотря на все финансовые средства, авторитарную волю государства и желание снова повторить успехи Петра?
Данная статья подготовлена по материалам совещания экспертов корпорации «Роснано» и Европейского университета в Санкт-Петербурге (сентябрь 2009 года). Полный текст доклада и рекомендации к действию будут опубликованы в конце июня 2010 года, когда будет сдана финальная версия экспертизы ЕУСПб для Роснано.
Большинство экспертов, консультирующих правительство или оппозицию, считают, что основные барьеры на пути российской модернизации — это проблемы политические или институциональные. Главный аргумент примерно таков: перестроим институты, поменяем законодательство — скажем, защитим права собственности и введем политическую конкуренцию — и проблема будет решена. Но есть ли культурные барьеры для модернизации?
В теории повседневных практик разница в культурной идентичности — это не разница ответов на вопрос «что?» (типа «русский — это Х», «немец — это Y»), а разница в методах нахождения ответов на вопрос «что значит быть русским или немцем?». Например, культуры внутри христианства различаются тем, опираются они на исповедальные методы самопознания (и нахождения собственной идентичности) или на покаянные. Первые разработали основатели западного монашества, такие как святые Бенедикт и Кассиан, вторые — такие отцы церкви, как Тертуллиан и Иероним.
Этот контраст — ключевой для Европы, что показали труды как зарубежных теоретиков типа Мишеля Фуко, так и лучших отечественных типа замдиректора Института русского языка РАН Виктора Живова. Краткую версию данного тезиса можно найти в моей книге «Обличать и лицемерить: генеалогия российской личности» (2002). Если западнохристианские исповедальные методы самопознания толкают человека к анализу собственных чувств и переживаний (в одиночку с помощью интроспекции или с помощью духовника или психоаналитика), методы самопознания, основанные на восточнохристианских покаянных практиках, заставляют искать значимую самооценку в мнении релевантного для тебя сообщества, которому ты демонстрируешь поступки, свидетельствующие о твоей личности.
Как сформировалась эта центральная роль покаянных практик самопознания для российской культуры? Дело прежде всего в православии, которое было радикализовано советской реформацией повседневных практик построения коллектива и личности. Дискурс был атеистический, но форма, как заметил еще Николай Бердяев, была религиозной. Создать коллектив на каждом предприятии — это задача эпохальная, сродни идее сектантов основать монастырь в каждой деревне. Православных культур в мире много — например, Греция вообще не пошла по пути подобного радикализма. И только в СССР заставили каждого пытаться соответствовать святому облику строителя коммунизма, т. е. требовали святости в повседневной жизни и поддерживали это всепроникающим горизонтальным надзором, когда за тобой следил прежде всего сосед или коллега, а потом уже органы.
И после падения СССР методы самопознания, основанные на покаянных практиках, не ослабли, а лишь трансформировались. Например, бандиты носили цепи и ездили на «бумерах» и «мерсах» не только из-за показного потребления, характерного для «новых богатых», но и воспроизводя покаянные механизмы самопознания. Целью — как и традиционной восточной версии христианства — было также укрепить свою личность, утвердить себя через одобрение своих достижений релевантным сообществом.
Как все эти механизмы формирования и познания личности связаны с практиками научного сообщества? Посмотрим, прежде всего, на историю советских успехов и постсоветских неуспехов. С точки зрения теории культурных практик советские истории успеха в организации науки — это а) использование методов горизонтального контроля для дисциплинирования ученых и б) использование методов покаянного самопознания личности для того, чтобы разбудить соревнование между изобретателями внутри «невидимого колледжа», коим является научная дисциплина.
Чем же тогда объясняются постсоветские неуспехи, если эти факторы сохранились? Новая социология науки и техники, сформировавшаяся за последние 20 лет (Бруно Латур и Мишель Каллон во Франции и их последователи по всему миру), утверждает: создание нового изобретения завершает процесс построения сети разнородных элементов, когда точки сети связываются связками переноса — перевода (одной ситуации в другую, одного элемента из одного места в другое). Процесс научного открытия похож на построение газопровода или линии электропередач, нитки этого особого «газопровода», по которому течет формирующаяся истина, связывают столы и терминалы ученых, между которыми перемещаются материальные носители с их идеями.
Но такой «газопровод истины» состоит не столько из мест по производству и переработке идей на основании опытов. Он также связан с научными и опытно-конструкторскими разработками, без которых нельзя поменять реальность. Нынешний же провал НИОКР в России произошел за счет нехватки денег после 1991 года на оборудование и, как следствие этого, за счет неудач в построении таких сетей производства истины (и новых механизмов, на ней основанных). Но дело, конечно, не только в деньгах: до 80% успешной советской науки имело гарантированный рынок в рамках военных разработок. Когда военная сфера НИОКР почти что полностью рухнула, оказалось, что ученые не умеют и не хотят искать внедрения для своих изобретений. Раньше внедрение было гарантировано тем, что придет Королев или Курчатов и скажет, что искать, а потом внедрит найденное. Теперь же нет таких всемогущих людей из военки, а новые предприниматели тоже не взяли на себя эту функцию. Им легче заработать другим способом.
Вкратце получается, что нет конечного звена сети инфраструктуры для переноса идей — т. е. внедрения, так как на последнем этапе уже почти не осталось желающих довести дело до промышленного образца. Диагноз: слишком много Кулибиных и слишком мало Королевых, а Эдисоны не появились.
Какие культурные механизмы разбудило и интенсифицировало в 1990-е годы отсутствие денег на науку? Ученые занялись игрой в признание, не заботясь о технических и производственных аспектах внедрения своих изобретений. Эдисон мог быть уверен в своей богоизбранности (т. е. в своей «крутой» протестантской идентичности), только когда его лампочка стала коммерчески успешной, а не светила лишь в его лаборатории. Наши Кулибины могут веками прозябать в научных институтах, зная, что их ценят как отличных специалистов среди небольшого количества ученых (и их идентичность стабильна, опирается на это признание). Они считаются «крутыми», так как изобрели, сказали, показали. Но не внедрили! Последний элемент не важен для нынешнего российского ученого, он не сказывается на его самооценке, основывающейся на оценке тебя значимым сообществом других таких же ученых в НИИ или другой академической организации.
В протестантизме и реформированном под его влиянием католицизме познание себя основано на интроспекции, которая анализирует объективные технические или экономические критерии твоих достижений. У нас же православные практики конструирования самооценки могут иногда опираться вообще только на мнение группы, не скованное никакими техническими или экономическими показателями. Как писал еще Джордж Кеннан, известный дипломат и автор теории сдерживания мировой экспансии СССР, самая важная сторона жизни в Советском Союзе — это то, что социальная реальность там не зависит от Бога или от технически проверяемых критериев; вся жуть советской действительности проистекает из того, что реальным там является то, за что группа проголосовала.
Возможно, как раз из-за этих наших культурных особенностей инноватор в России чувствует себя иначе, чем в тех же США. Среди развитых стран только в России можно высказать идею, быть вследствие этого признанным в научном сообществе, но никогда даже и не пытаться ее внедрить на практике.
Поэтому надо рассмотреть другой сценарий: как трансформировать культуру академического сообщества, сделав внедрение центральным для научной идентичности и тем самым установив мостик с передовым бизнесом и с заинтересованным в инновациях обществом, — для того чтобы не строить анклавы очкариков, непонятных обществу, а создать широкую коалицию модернизаторов?
Автор — ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге