Экономисты правы: сельское хозяйство — верный путь к разорению
Моему французскому приятелю достался в наследство лес к югу от Лиможа, к северу от испанской границы. Это было в год, когда мир отгородился экономическими барьерами от Европы вообще и от Франции в частности — под предлогом коровьего бешенства. Мой приятель, не будучи в общем человеком ушлым, неожиданно решил воспользоваться создавшейся ситуацией, чтобы патологически разбогатеть. Дело в том, что после запрета на говядину в моду вошло мясо дикой бурой свиньи — существа, остановившегося в своем развитии на полдороге от дикого кабана к домашнему хряку. Идеальным кормом для таких свиней являются желуди, а этого добра у моего приятеля благодаря бабушкиному завещанию вдруг стало в изобилии.
И он, купив дюжину полудиких кабанов, отправил их пастись в свои рощи. А сам уехал в Париж, планируя ближе к зиме вернуться к кабанам, чтобы пощупать наросший за лето жирок.
Вернувшись, приятель обнаружил, что за лето и осень кабаны съели не только желуди, но и сами дубы, после чего удалились в неизвестном направлении. Так что бывший владелец рощ, кабанов, трюфелей и гор мог быть внесен в реестры только как горовладелец. Трюфели в кадастровый план не впишешь: они не подлежат бухгалтерскому учету.
От агрикультурных фиаско никто не застрахован. Большинство экономистов считают, что сельское хозяйство — самый верный путь к разорению. Лучше инвестировать в казино, чем в пшеницу или свиней. Особенно в наших северных палестинах, где счастье зыбко, а погоды вовсе нет.
Доводы звучат убедительные, а вместе с математическими выкладками внушают чувство неполноценности. Однако есть на свете люди, которые вслед за Нассимом Талебом считают экономистов священниками эзотерического религиозного культа, чем-то средним между адептами Ванги и последователями магии чисел — нумерологии, а удачу, равно как и неудачу, в делах выводят из сочетания гения и случайности, если речь о Большом Бизнесе. Или здравого смысла и случайности, если речь — о бизнесе малом.
В конце осени я оказался в городе Суздаль, который благодаря стечению обстоятельств однажды был столицей, а потом, можно сказать, случайно этого статуса лишился. Так вот, в этом Суздале много лет существовала гусиная племенная станция. Две дюжины уникальных пород. Есть чем гордиться и все такое.
Но за время советской власти гусь в гастрономической и экономической плоскости лишился своего полубожественного статуса, которым обладал в XIX веке. И получилось так, что станция занималась по большому счету ненужным делом: Госплан не собирался дразнить гусей и включать их в меню светлого будущего. А потом пришли новые экономические обстоятельства, которые низвели гусеводство практически до состояния крестьянского хобби.
Проблема в том, что гусь не способен быть объектом промышленного производства. Максимальное стадо, в котором гусю уютно, — это тысяча голов, не более. Иначе у него пропадает интерес к жизни и он чувствует себя как монах-схимник в Нью-Йорке. Гусю нужен простор.
Он идеальная фермерская птица. Девяносто девять процентов растущей на территории Нечерноземья разнокалиберной зелени гусь может потреблять в пищу. Гусям не нужны отапливаемые птичники, они легко переносят морозы. Они существа самостоятельные: сами пасутся, сами возвращаются в дом. В условиях русского климата они за полгода набирают до семи килограммов живого веса, а за два года способны набрать пятнадцать. Содержание одного гуся на протяжении года, точнее не года, а только зимы, когда он не может питаться на воле, обходится от 90 до 200 рублей. При этом килограмм гусятины стоит от 250 рублей и выше.
Можно, конечно, еще наращивать гусям печень, но это процесс дорогостоящий и трудоемкий, а рынок преимущественно во Франции, и в него с чужими гусями не войдешь. Так что гусь, праздно шатающийся, дешевый в производстве, мог бы стать идеальным органическим русским мясом. Однако этого не происходит. Племенная станция в Суздале загибается, фермеры разводят гусей по чуть-чуть, потому что не хватает селекционного материала и непонятен рынок сбыта. Хотя здравый смысл вроде бы налицо. Малобюджетная в производстве птица, про химический состав мяса которой диетологи готовы сказать массу комплиментов. Но вопреки здравому смыслу ничего не происходит. Как говорит в таких случаях автор теории «черного лебедя», вполне применимой и к серым гусям, Нассим Талеб, — God knows.
Автор — главный редактор журнала «Афиша-Еда»