Последнее слово народа

В апреле 1993 года в одной московской квартире кошка родила четырех котят — трех белых и одного черненького. Хозяин, узнав о приплоде, поспешил обрадовать шефа: «Борис Николаевич, даже природа за нас: котята по окраске прямо как ответы на референдуме — да-да-нет-да». Владельца кошки звали Сергеем Филатовым, он возглавлял администрацию президента Бориса Ельцина. В те дни все его мысли крутились вокруг референдума, назначенного на 25 апреля.

Россия балансировала на грани гражданской войны. Референдум был последней попыткой покончить с двоевластием без пролития крови. Чуть больше года назад страна сбросила двойное бремя — коммунизма и империи. Но свобода не принесла советским людям счастья. Шоковая терапия и борьба амбиций раскололи новорожденную элиту, получившую власть на блюдечке после банкротства предыдущего режима. «Партия реформ» группировалась вокруг президента, «партия несогласных» — вокруг Съезда народных депутатов, по советской традиции претендовавшего на всю полноту власти.

В новейшую отечественную историю апрельский референдум вошел не только как неудавшийся эксперимент по мирному разрешению непримиримых противоречий. То был первый опыт настоящего — без подтасовок и административного нажима — волеизъявления россиян. Первый и, по существу, последний.

Идея провести референдум возникла в декабре 1992 года, когда противостояние депутатов и президента обострилось до крайности. Всего полтора года назад Ельцин одобрил избрание Руслана Хасбулатова (который до ухода в политику был завкафедрой в «Плешке») председателем Верховного Совета, а депутаты вверили Кремлю огромные полномочия. Ельцин мог в течение года издавать указы, имеющие статус законов. Но либерализация цен разрушила консенсус. Радикальность гайдаровских реформ ошеломила народных избранников. Раздражало и то, что исполнительная власть без оглядки на депутатский корпус занималась перераспределением собственности — величайшим в российской и, может быть, мировой истории.

Гиперинфляция, разрыв хозяйственных связей, всплеск преступности, резкое падение уровня жизни усиливали и вдохновляли оппозицию. На VII съезде в декабре 1992-го Ельцин сделал мелодраматический жест: ушел с заседания и призвал последовать за собой «демократов». Зал покинули единицы. Получив столь явное подтверждение своей слабости, Ельцин отправил Гайдара в отставку и выдвинул в премьеры Виктора Черномырдина, устраивавшего большинство депутатов. Тогда же президент и парламент договорились провести 11 апреля референдум по Конституции, которая должна была установить баланс между исполнительной и законодательной властью. Действовавшая тогда Конституция РСФСР наделяла съезд широчайшими полномочиями. Он мог принять к рассмотрению почти любой вопрос. Ему непосредственно подчинялись Центробанк, Фонд федерального имущества, Госкомстат, Центризбирком и Генпрокуратура.

Депутатам референдум с последующим ограничением их власти был не нужен. В начале марта 1993-го они его отменили. Тогда Ельцин пошел ва-банк — 20 марта объявил о введении Особого порядка управления страной (ОПУС). Он назначил на 25 апреля референдум о доверии президенту и вице-президенту, проектах новой Конституции и нового закона о выборах федерального парламента. В тот же вечер противники Ельцина, вице-президент Александр Руцкой, генпрокурор Валентин Степанков
 и председатель Конституционного суда 
Валерий Зорькин, 
выступили по 
телевидению с осуждением президента. Хасбу-латов едко высмеял «очередной ОПУС» Кремля и собрал экстренный съезд, на котором была предпринята попытка отрешить Ельцина от власти. Глава президентской охраны Александр Коржаков вспоминал, что Ельцин поручил спецслужбам подготовить план действий на случай, «если придется арестовывать съезд». Через сутки, пишет Коржаков, план был готов: «На случай сидячих забастовок было предусмотрено «выкуривание» народных избранников из помещения. На балконах решили расставить канистры с хлорпикрином — химическим веществом раздражающего действия. Каждый офицер, принимавший участие в операции, знал заранее, с какого места и какого депутата он возьмет под руки и вынесет из зала. Борис Николаевич утвердил план без колебаний. Так что, если бы даже импичмент состоялся, президент бы власть не отдал...»

Депутаты решили не сжигать мостов. Они согласились провести референдум, но сформулировали его пункты по-своему. В новой редакции на голосование выносились четыре вопроса: о доверии президенту, об одобрении социально-экономической политики президента и правительства, о назначении досрочных выборов президента и народных депутатов. Задача у президентской команды была не из легких — убедить людей сказать «да» там, где очевиден был ответ «нет». На подготовку оставалось меньше месяца.

На Старой площади компания подобралась пестрая и довольно случайная. В конце 1980-х никто из «твердых ельцинцев» и вообразить не мог, на какие вершины зашвырнет его судьба. Один из стратегов кампании, Геннадий Бурбулис, до 1989 года преподавал научный коммунизм в институте повышения квалификации в Свердловске. Первый вице-премьер Владимир Шумейко в последние годы советской власти служил директором производственного объединения в Краснодаре. Начальник территориального управления президентской администрации Сергей Самойлов заведовал детским домом в Чите.

Руководитель ельцинской администрации Сергей Филатов тоже попал во власть случайно. Сын рабочих, он долго запрягал. Кандидатскую диссертацию защитил в сорок восемь. В конце 1980-х служил начальником отдела в одном из тысяч московских НИИ. Зато и взлет был стремительным: в 1990-м Филатов — народный депутат РСФСР, в январе 1991-го — секретарь Президиума Верховного Совета (ВС), еще через год — первый заместитель председателя ВС. Сегодня Филатову за семьдесят, но держится он молодцом, весь в делах. В пятиэтажке неподалеку от ВДНХ расположен его благотворительный фонд, помогающий молодым писателям (отец Филатова писал стихи). Этот спокойный, рассудительный человек олицетворяет столичную интеллигенцию конца 1980-х, искренне поддер-жавшую Ельцина. В Кремле он задержался ненадолго — власти были нужны дельцы, а не идеалисты.

Вот и в апреле 1993-го вся черная работа легла не на официального главу ельцинского штаба, а на директора Федерального информационного центра (ФИЦ) Михаила Полторанина. Главный редактор «Московской правды» во времена, когда столичным горкомом КПСС руководил Ельцин, Полторанин в начале 1990-х был одним из самых доверенных советников первого президента России. На посту министра печати он быстро сделался одним из главных аллергенов для оппозиции. «Руководство ВС даже предлагало в 1992-м: если Полторанина отправляют в отставку, они сохраняют Гайдара, — вспоминает бывший министр печати. — Я говорю Ельцину: надо соглашаться, только я им не верю. И точно, в ноябре я ушел, а в декабре депутаты убрали Гайдара». Ельцин и создал ФИЦ ради того, чтобы вывести соратника из-под огня, сохранив его под рукой на высоком посту.

В отличие от прекраснодушного Филатова Полторанин не боялся идти на обострение. Поначалу президентский штаб склонялся к тому, чтобы агитировать россиян ответить «да» на все четыре вопроса. Но Полторанин убедил Ельцина, что депутаты должны уйти, а президент — остаться.

Внутри штаба само собой сложилось разделение труда. Администрация сделала ставку на обработку лидеров общественного мнения, в первую очередь журналистов. По словам Филатова, особенно большой вклад в кампанию внес гендиректор ВГТРК Олег Попцов. Он регулярно собирал региональных телевизионщиков, перед которыми выступали министры. «Я каждый день встречался с журналистами. Мы старались выдать максимальное количество информации», — рассказывает Филатов. Президентская точка зрения в СМИ действительно преобладала. Филатов объясняет это стихийным либерализмом пишущей братии: «Они хотели свободы слова, демократии, экономических реформ». Первый вице-премьер Шумейко разъезжал по предприятиям, обещая директорам и трудовым коллективам, что жизнь скоро наладится.

Полторанина раздражали бюрократические методы агитации. Ну разве можно выдавать за достижение правительства тот факт, что за март потребительские цены выросли «всего» на 17%, как это делал Шумейко на заводах? «На заседаниях штаба у Филатова я просил министров — дайте нам аргументы в пользу правительства. В ответ — ничего, — рассказывает Полторанин. — Тогда я плюнул и перестал ходить к Филатову. Мы стали делать все сами».

Кто был автором знаменитой речовки «да-да-нет-да»? Работавший в штабе политконсультант Марк Урков называет Бурбулиса. «Этот лозунг настолько содержательно, эмоционально и эстетически удачен, что нелепо отказываться от такой славной роли», — скромничает Бурбулис. Впрочем, Полторанин тоже претендует на авторство. У победы всегда много отцов.

Сегодня Бурбулис сидит там же, где и в апреле 1993-го, — в сером здании на Большой Дмитровке. 15 лет назад там размещался Дом российской прессы, сегодня — Совет Федерации. У Бурбулиса, работающего советником спикера Сергея Миронова, кабинет с тесной приемной, помощники, машина, секретарша. Он бодр и свеж, 63 лет ему не дашь. Как и в начале 1990-х, его речь суха и бесцветна: Ельцин ценил его не за витийство, а за аналитический склад ума. Даже если лозунг придумал Бурбулис, донести его до сознания масс могла только пропагандистская машина Полторанина.

Глубокий экономический спад не позволял власти пропагандировать свои достижения. Полторанин решил, что водораздел необходимо провести не на рациональном, а на эмоциональном уровне: вместо дебатов о том, чья политика лучше — правительства или Верховного Совета, нужно сконцентрироваться на том, кто в итоге победит — наши или не наши, как в футболе. Разделить политических игроков на своих и чужих было делом техники. «Не наши» — это, очевидным образом, Хасбулатов и все, кто его поддерживает. Люди Полторанина находили чеченских земляков спикера, которые были готовы рассказывать о нем всякие гадости. Интервью размещались в газете «Куранты». Дальше по договоренности с гендиректором ИТАР-ТАСС Виталием Игнатенко материалы рассылались по всей стране, а газеты на местах охотно их перепечатывали, рассказывает Полторанин. Эти проделки не вызывали отторжения на Старой площади. «Напористые ребята», — характеризует полторанинскую команду Филатов.

Как выглядел компромат в те годы? «Хасбулатов создал свою собственную мощную охрану, вокруг него бряцали оружием боевики из его тейпа, — пересказывает свои «находки» Полторанин. — Мне сообщают — [министр внутренних дел] Ерин передает Останкино под охрану чеченской группе Хасбулатова. Вот вам тихий захват власти». В вину спикеру вменялось и то, что он «отхватил себе брежневскую квартиру». Однажды Хасбулатов не вытерпел и сравнил Полторанина с Геббельсом. «Ельцин посоветовал мне подать в суд за такие слова», — говорит Полторанин. Но директор ФИЦа не послушался. Реплику Хасбулатова он воспринял как комплимент, «ведь Геббельс все-таки был высокий профессионал!».

Это была преступная кампания, — оценивает полторанинскую работу Хасбулатов. — Именно тогда началось противопоставление русского Ельцина чеченцу Хасбулатову». Но на войне все средства хороши, тем более что к идеологическим разногласиям примешивалось много личного.

Филатов и Шумейко до перехода в президентский стан работали на Хасбулатова. «Он нас всех потихонечку убрал, — вспоминает Филатов. — У него было много общего с Иосифом Виссарионовичем — и коварство в сочетании с колоссальной внешней добротой, и умение построить интригу». А поводы интриговать у Хасбулатова были, признает Полторанин. Много и усердно работавший спикер считал, что он заслуживает большего, чем законотворческая рутина. «Его раздражала леность Ельцина, который ездил на охоту, на рыбалку и сваливал все на него, — говорит Полторанин. — Он ведь как первый секретарь обкома работать не привык. Тем более в Свердловске — там военно-промышленный комплекс, министерства союзные вкалывали, считалось, что чем меньше лезет секретарь обкома в дела, тем лучше». В конце 1992-го Хасбулатов просился к Ельцину в премьеры. Но президент отказал — он уже давно жалел, что поддержал кандидатуру Хасбулатова на пост спикера.

Получив запоминающуюся речовку, Полторанин взялся за то, что три года спустя, на президентских выборах 1996-го, коммунисты назовут «зомбированием населения». С утра до вечера четыре заветных слова транслировались по радио. Пугачева пела: «Ой, что ж ты духом пал, пленительный герой? Иль слов таких не ждал от грешницы святой? А может, вопреки себе, смогу тебя я полюбить. Ты, вижу, не такой, как все, а ну, смелее, подходи! Да! Да, да, нет, да. Да, да, нет, да. Лишнее вычеркиваем. Да! Да! Да, да, нет, да!»

Мастера культуры, как и журналисты, играли на стороне Кремля. 22 апреля на Васильевском спуске состоялся концерт «Актеры и музыканты за референдум». В нем приняли участие Геннадий Хазанов, Александр Градский, Михаил Жванецкий, Олег Газманов, Андрей Макаревич, Юрий Любимов. Представление носило характер импровизированного капустника — Константин Кинчев пел подшофе, Ольга Кормухина кричала со сцены: «Я только что христосовалась с президентом. Ребята, он с нами!» Ельцин весь концерт провел за кулисами, ни разу не выйдя к зрителям.

Президент отнесся к референдуму со всей серьезностью. Перед его глазами стоял пример мордовского президента Василия Гуслянникова, которого республиканский Верховный Совет лишил работы, просто-напросто упразднив его должность. Ельцин пошел даже на то, чего прежде никогда не делал, — приоткрыл свою семейную жизнь. По телевидению показали документальный фильм Эльдара Рязанова «День в семье Ельциных». Режиссер сообщил зрителям, что Наина Иосифовна подала к столу остывший чай, а в стуле, на котором он сидел, торчал гвоздь. «Была дилемма: порвать свой новый, привезенный из Америки костюм или пожертвовать репутацией президента, — рассказывал потом Рязанов. — Я выбрал второе, решив: пусть народ знает, что у Ельцина стулья с гвоздями, но он ими дорожит, потому что привез их из Свердловска как подарок сослуживцев». Как писала «Независимая газета», «холодный чай, поданный президенту женой, и гвоздь в стуле, впившийся в известную часть тела Рязанова, обеспечили Ельцину реальный приток голосов на референдуме».

Если президентская партия выложилась до конца, то сторонники Хасбулатова решили, что победа у них в кармане, и агитации почти не вели. Единственным серьезным ударом с их стороны стало заявление вице-президента Александра Руцкого об «11 чемоданах компромата» на крупных чиновников. Но к тому времени Руцкой приобрел в СМИ смешной и жалкий имидж перебежчика, не компетентного ни в чем; журналисты над ним откровенно смеялись (характерное название статьи о вице-президенте — «Гусар от свиноматки»). Сам Руцкой уверял депутатов, что «Бурбулис ищет по архивам справки о его психическом состоянии после давнишнего ранения».

Хасбулатов объясняет пассивность законодателей так: «Я всех ориентировал действовать в пределах закона. Моя инструкция местным Советам была следующая: ни в коем случае не затрагивать лично президента, внимание концентрировать на фактическом провале экономической политики правительства». В критический момент рядом со спикером не было своего Полторанина, который объяснил бы ему, что так политическая победа не делается.

К концу апреля стало понятно, что Кремлю удалось невозможное: привлечь на свою сторону большинство избирателей. Противникам Ельцина не оставалось ничего другого, как заранее обесценить свое поражение. За несколько дней до плебисцита Конституционный суд, симпатизировавший съезду, разъяснил, как учитывать голоса: по первым двум вопросам они считались от числа пришедших, по третьему и четвертому от общего числа избирателей. Это нарушило планы Ельцина — теперь обосновать роспуск парламента со ссылкой на «волю народа» было невозможно, слишком высокую планку установил КС.

Несмотря на успешный ход кампании, напряжение на Старой площади не спадало до последнего дня. «Вертикали власти» в 1993-м не существовало — назначенные Ельциным губернаторы не пользовались влиянием на местах, а президенты автономий и вовсе ни во что не ставили центр. Президент Башкирии Муртаза Рахимов, комментируя референдум, мог открыто сказать: «Мне кажется, что Борису Ельцину было бы легче работать, если бы он избавился от фигур типа [пресс-секретаря] Костикова».

Во главе Центризбиркома еще с советских времен стоял Василий Казаков, считавшийся противником демократов. В регионах подсчет голосов контролировали местные Советы. По словам Филатова, рано утром 26 апреля его разбудил звонок Бориса Ельцина: «Какие результаты?» Пришлось объяснять, что первые итоги будут известны не ранее 10:00, и то из Центризбиркома: «Борис Николаевич, надо терпеливо ждать». «В следующие голосования мы уже в 3–4 утра знали все итоги, — рассказывает отставной политик. — А в апреле 1993-го не существовало ГАС «Выборы», не была отработана система передачи информации из региональных штабов».

В любом случае итоги референдума были для президентской команды очень хорошими. Люди ответили «да-да-нет-нет»: поддержали президента, но не согласились с роспуском парламента. Этой победой можно было гордиться: кампания «Да-да-нет-да» принципиальным образом отличалась от «Голосуй или проиграешь» образца 1996 года. Во втором случае звонкий слоган подкреплялся уже отработанными механизмами подкупа, фальсификаций, информационной блокады соперника.

Оставалось правильно распорядиться полученным результатом. И тут возникли проблемы. Верховный Совет, формально инициировавший проведение референдума, предпочел игнорировать его итоги. «Избиратель оказался мудрее и законодательной, и исполнительной власти и сказал: работайте вместе и нечего вам там делить» — так описывает свое понимание итогов референдума Хасбулатов. Один лишь Николай Рябов, заместитель Хасбулатова, который еще в марте громил президента, так «впечатлился», что дальновидно, как оказалось впоследствии, перешел в лагерь оппонентов. Ельцин обещанного решительного наступления также не начал, разочаровав своих сторонников. Полторанин в сердцах ушел в отставку. Вместо атаки на противников президент созвал Конституционное совещание, ни к чему не приведшее. Конфликт, который почти удалось решить ненасильственным образом, все-таки вылился в маленькую гражданскую войну на улицах Москвы в октябре 1993-го.

«Этот референдум не сыграл никакой позитивной роли в истории России», — утверждает Полторанин. Большую часть времени он проводит сейчас на даче в Подмосковье, редко выбираясь в столицу. Референдум 1993 года стал его лебединой песней. «В 1996 году мне передали предложение Ельцина, чтобы я в штабе по выборам президента взял на себя координирующую роль. Я сказал, что сам буду голосовать против и других уговаривать, — рассказывает Полторанин. — Ельцин 1991–1992 годов — одна фигура, а после — совсем другая, со знаком минус».

На вопрос, не жалеет ли он о своем участии в референдуме, Полторанин отвечает неэмоционально, как профессионал: «Мы обязаны были этим заниматься… Раз работаешь в такой структуре, то или работай, или уходи».