Операция «Антитеррор»

«Сегодня письмо твое будет в руках государя. Вероятно, проект твой осуществится самым тайным образом, средства будут даны…» Какого молодого человека, мечтающего о блестящей карьере, не окрылили бы такие строки? Вот и 32-летний Сергей Витте, будущий министр финансов и председатель совета министров Российской империи, был вне себя от радости. Его дядя, известный панславист и военный эксперт Ростислав Фадеев использовал «доступ к телу», чтобы донести до Александра III идею племянника. А предложил тот ни много ни мало создать тайную организацию, которая возьмет на себя истребление революционеров, только что убивших Александра II.

Мысль о том, что с врагами существующего строя можно и нужно бороться их же, криминальными, методами, была в России вполне новаторской. Со времен Смуты крамолу выжигали огнем и мечом, но в рамках законных процедур. Поручить толпе «прокремлевской» молодежи решение тонких государственных задач? Почему бы и нет, решил государь-император.

Молодой Витте не имел никакого отношения к политике, тем более тайной. Выходец из провинциальной дворянской семьи успешно делал карьеру в Киеве в качестве управляющего Юго-Западными дорогами с завидным окладом в 50 000 рублей (для сравнения: усадьба с домами в Хамовниках площадью 1 га была в те годы приобретена Львом Толстым за 125 000 рублей). Казалось, Витте интересовали только бизнес и актрисы. Но в характере этого высоколобого красавца были две черты, которые приведут его на вершину российской власти: авантюризм и преданность самодержавию. Убийство Александра II народовольцами вдохновило Витте на его первый большой «проэкт» — создание неофициальной структуры, которая будет уничтожать и обезвреживать врагов престола, не связывая себе руки юридическими формальностями.

Царедворцам «проэкт» пришелся по душе. Террор терзал империю полтора десятилетия, не помогали ни традиционные, ни новомодные средства. Очередная волна поднялась в конце 1870-х. В 1878 году Вера Засулич ранила обер-полицмейстера Петербурга Трепова (и суд присяжных ее оправдал!), а Гольденберг застрелил харьковского губернатора князя Кропоткина. В 1879 году Мирский в Москве совершил дерзкое покушение на шефа жандармов Дрентельна. После взрыва в Зимнем дворце, который устроил в 1880-м Степан Халтурин, Александр II назначил министром внутренних дел с диктаторскими полномочиями Михаила Лорис-Меликова.

Для начала диктатор решил усилить политический сыск: знаменитое Третье отделение Собственной его императорского величества канцелярии, предназначенное для защиты монархического строя, со своей задачей явно не справлялось. Донесения «охранки» строились на данных топтунов и агентов, слоняющихся по рынкам и трактирам, толках и слухах, перлюстрации писем. Сведения агентуры из Парижа были, по свидетельству современника, отрывочны, противоречивы, лживы и никак не раскрывали планы революционеров-эмигрантов. Лорис-Меликов упразднил Третье отделение и передал его функции департаменту полиции. Но реорганизация затянулась. К тому же министр собирался бороться с крамолой не только кнутом, но и пряником. Чтобы лишить бомбистов поддержки общества, он стал готовить проекты земской и судебной реформ, ослабил цензуру. Четвертого марта 1881 года Лорис-Меликов должен был доложить Александру II проект конституционных преобразований, вчерне одобренных императором 17 февраля. Но бомба Гриневицкого не только оборвала жизнь царя-реформатора, но и поставила крест на всех проектах Лорис-Меликова.

Цесаревич Александр Александрович не разделял либеральных настроений государя. Смерть отца только укрепила его во мнении, что политика умиротворения ничего не даст. Вожак народовольцев Желябов на допросе 2 марта заявил, что «ежели с восшествием на престол императора Александра Александровича ожидания партии не исполнят», то она будет «прибегать к таким покушениям и против него». Ожидания партии состояли в замене самодержавия народовластием, что для высшей власти было абсолютно неприемлемо. А раз частичные реформы партию не удовлетворят, то не стоит и начинать. Но на кого было опереться новому императору, который не верил ни полиции, ни министру внутренних дел, так ценимому его отцом?

Больше всех государь доверял начальнику своей охраны графу Иллариону Ивановичу Воронцову-Дашкову. Главный охранник империи изолировал царскую семью в Гатчине (в целях безопасности, конечно). Входя к Александру III без доклада, он без устали напоминал и о новых приготовлениях террористов, и о множестве верноподданных, мечтающих взять защиту царя в свои руки. Лучше сорганизовать их негласно и дать им carte blanche. Обстановка требует забыть о формальностях.

Двенадцатого марта 1881 года император благословил проект Витте, получивший название «Святая Дружина». Воронцов-Дашков стал ее предводителем. В руководители рангом пониже спешили записаться другие придворные. Куратором Витте стал близкий к императору граф Павел Шувалов. Последний, по воспоминаниям Витте, «вынул Евангелие и предложил мне принести присягу в верности сообществу». Автора идеи назначили главным в Киевском районе с первым заданием: образовывать пятерки по всем правилам конспирации. «Одна пятерка, — писал Витте, — не должна знать других пятерок; так, например, я должен образовать пятерку, и каждый член этой пятерки должен в свою очередь образовать новую пятерку и т. д. Таким образом, это было секретное сообщество вроде тех сообществ, которые существовали в Средние века в Венеции и которые должны были бороться с врагами и оружием и даже ядом».

Воронцов-Дашков уверял императора, что в «Дружину» устремятся здоровые силы общества, движимые бескорыстием и патриотизмом. Это было невыполнимое обещание. Обвинение в «шпионстве» было способно уничтожить любую репутацию, поэтому в «дружинники» потянулись интриганы, карьеристы и люди без царя в голове. Великая княгиня Мария Павловна как-то устроила графу Шувалову скандал, требуя от того или уволиться из свиты мужа, или «перестать подвергаться нареканиям в шпионстве». Граф уволился, но через два месяца, искусно интригуя, вновь вернулся на место флигель-адъютанта. Другой видный «дружинник» Павел Павлович Демидов, князь Сан-Донато, из патриотических чувств сменил виллу в Италии на работу в МВД в Петербурге. Но соратники видели в нем не детектива, а денежный мешок.

Возглавить «доброе дело» спешили высокопоставленные чиновники. Из профессиональных ищеек в руководстве «Дружины» оказались генерал-лейтенант граф Владимир Левашов, до разгона Третьего отделения служивший там заместителем начальника, и генерал-лейтенант Петр Оржевский, с 1882 года замминистра внутренних дел и командир отдельного корпуса жандармов. В Москве роль смотрящего по делам «Дружины» взял на себя генерал-губернатор князь Владимир Долгоруков. В столичном северо-западном регионе, который в условиях террора считался «местностью № 1», патриотическим подпольем руководил генерал-майор князь Щербатов.

Пустить дело на самотек бюрократы не могли: из незаконной затеи получался не только инструмент влияния на государя, но и источник доходов. Любая борьба, даже пламенная, нуждается в финансировании.

Проблем с деньгами у «Дружины» не было. Император выделил «братьям» 3 млн рублей из личных средств. Воронцов-Дашков, поднявшись из начальников охраны августейшей особы до министра двора и уделов (что-то вроде нынешнего управделами президента), не скупясь расходовал на «Дружину» бюджетные деньги.

Писатель Марк Алданов раскрыл своему приятелю Давыдову еще более экстравагантный источник средств: «Как курьез (и малоизвестный), сообщу Вам, что еврейские миллионеры давали деньги, лет 70 тому назад, и контрреволюционной «Священной Дружине». Она получила немало денег от барона Г. Гинцбурга, от Полякова и от киевского сахарозаводчика (моего деда по матери) Зайцева, который давал деньги на это Витте». Гораций Гинзбург прославился как банкир и золотопромышленник, а еще он знал толк в подкупе власть имущих (например, давал деньги министру внутренних дел Игнатьеву). Взносом в «святую кассу» миллионеры покупали чувство защищенности и пропуск наверх. По некоторым оценкам, до 10% дружинников представляли интересы крупного бизнеса.

Охранник царя обещал, что движение будет массовым. Значит, «Дружине» требовалась пехота. Привлекать офицерскую и чиновничью молодежь отцы-основатели решили не только идеологией, но и чувством избранничества. Проходивший в полумраке и полушепотом обряд напоминал посвящение в масоны. Идеология «Дружины» исключала отклонение от православия, чем грешили вольные каменщики, поэтому обязательными атрибутами церемонии были не только шпага и клятва на крови, но также крест и Святое писание. Как и масоны, члены «Дружины» обращались друг к другу не иначе как «брат» («сестрам» в их ряды хода не было). В конце церемонии посвященный давал расписку о молчании и обязательство служить сообществу всеми средствами, помогать деньгами. Отныне для целей организации он назывался псевдонимом или номером, без всяких имен и фамилий. Нумерацию знали только в верховном органе — Совете первых старших. Сам Воронцов-Дашков носил номер 106, Витте — 113.

Структуру «Дружины» скопировали у революционного подполья: под Советом первых старших находился Исполком, ведавший агентурой, Организационный и Центральный комитеты. Верноподданные конспираторы «слизали» у бомбистов жесткую дисциплину и подчиненность, расплату кровью за неисполнение приказов.

«Дружина» объявила, что первым делом займется охраной августейших особ в резиденциях и во время поездок по стране. Весной 1881 года филиалы сообщества появились в Москве и Киеве, а летом в Харькове, Нижнем Новгороде, Ярославле, Рыбинске. Дочерние конторы «Добровольная охрана» и «Добровольная железнодорожная охрана» сообщали ЦК о рекрутированных 14 000 «штыков».

К концу лета 1881 года «Дружина» приступила к агентурной работе. Здесь пахло настоящими барышами, «братьям» разрешалось вербовать платных осведомителей среди революционеров, нанимать провокаторов и убийц, вести двойную игру. Замыкались сексоты на агентурные филиалы, названные попечительствами: Санкт-Петербургское, Московское, Заграничное (Париж), Железнодорожное.

Искать живые мишени из революционеров — в России занятие неблагодарное: бомбисты — люди опытные, к тому же на командировочные много не спишешь. Другое дело Европа. Можно оправдать свое предназначение перед императором, сведя счеты с именитыми бунтарями, скрывающимися на Западе. В одну из таких историй как раз и влип Витте.

Будущего премьера послали в Париж для встречи с офицером уланского полка Полянским. Тому была поручена ликвидация известного террориста Гартмана, который пытался пустить под откос поезд Александра II и по некоторым сведениям замышлял убить преемника. «Братья» встретились на террасе Гранд-отеля. «На третий день, — вспоминал Витте, — он сделал мне знак... Я ему в свою очередь ответил знаком; тогда он подошел ко мне и спросил: «Вы, вероятно, приехали меня убить в том случае, если я не убью Гартмана? … Я могу убить его каждый день, но из Петербурга мне дан приказ, чтобы я не делал этого впредь до особого распоряжения…» Витте понятия не имел, кто кого должен убить, еще хуже он понимал свою роль в этом деле. Проболтавшись некоторое время в Париже, он плюнул на сомнительную миссию и уехал домой.

Ничем не закончилась и охота «дружинников» за князем Кропоткиным, духовным лидером русских анархистов. План заключался в том, чтобы нанести Петру Алексеевичу оскорбление и убить его на дуэли. Воплощать план «Дружина» поручила профессиональному бретеру, гвардейцу Горяинову. Но Кропоткина успели предупредить. Возможно, через доктора Владимира Бехтерева, у себя на приеме подслушавшего разговор о планируемом убийстве. По другой версии, жертву спугнул Лорис-Меликов, сливший информацию Салтыкову-Щедрину. Бывший министр внутренних дел придерживался старомодного убеждения, что власть тем и отличается от террористов, что ведет борьбу только законными способами. Его приятель, великий сатирик написал третье «Письмо к тетеньке», где поиздевался над захлестнувшей страну шпиономанией и некоторыми адептами тайного сообщества, например Демидовым (Сан-Донато). Сам Кропоткин сделал комичную зарисовку о «добровольцах», которых заманили в «Дружину» «тройным жалованием»: «Два офицера, например, не зная, что они принадлежат к одной и той же лиге, вовлекали друг друга в вагоне в революционную беседу, затем арестовывали друг друга и к обоюдному разочарованию убеждались, что потратили напрасно время».

С каждой новой авантюрой «Дружина» все больше раздражала официальных охранителей. Шеф киевских жандармов генерал Новицкий считал, что «темная» организация мешается под ногами и своим дилетантизмом наносит «безусловный вред правительственным полицейским мероприятиям». Один из учредителей политического сыска в Петербурге, жандармский подполковник Георгий Судейкин пошел в своих оценках дальше: «[С «Дружиной»] нужно бороться не меньше, чем с террористами. Революционеры — это люди, люди идеи, а это скопище. Банда! Но эта банда под покровительством! Мне мешают невозможно. Делают доносы, требуют арестов, когда это не нужно. Средств расходуется масса! Жандармское управление тратит много, но мы тратим на дело, и наши расходы ничто в сравнении с их расходами. Там миллионы выбрасываются и все понапрасну».

Впрочем, методы жандармского подполковника и его коллег мало отличались от «братьев» — та же страсть к провокации и двойной игре. Судейкин завербовал народовольца Дегаева. Тот выдал Веру Фигнер и других, мечтая лично возглавить освободительное движение, — жандарм посулил ему в этом всемерную помощь. Взамен инспектор секретной полиции обещал убрать министра внутренних дел Толстого и великого князя Владимира Александровича. По его логике, испуганному царю ничего не останется, как назначить его, Судейкина, аса антитеррора, министром внутренних дел. Авантюра кончилась печально. Дегаев дрогнул, покаялся перед товарищами в двойной игре и, спасая себя, принес в жертву Судейкина. Шестнадцатого декабря 1883 года на квартире Дегаева подполковнику проломили голову ржавыми тупыми ломами.

В провокациях «Дружина» делала ставку на массмедиа. В Женеве запустили газеты «Правда» и «Московский телеграф». «Правда» должна была звать к террору и выманивать к сотрудничеству бомбистов. «Московскому телеграфу» отводилась мягко-либеральная роль, конституционная направленность и игра в противостояние с «Правдой». Попался ли в сети провокаторской журналистики кто-либо из народников или анархистов? Едва ли — провокацией от печатной продукции «Дружины» несло за версту. Студенты Петербургского университета писали: «Обращаем ваше внимание на газету «Светоч». Ее редакция представляет из себя нечто вроде конторы пресловутой «Священной лиги». (Они) стараются завлечь зеленую молодежь и, смотря по качествам, одни передаются в руки правосудия, другие вырабатываются в шпионов». Зато у «дружинников» был повод прокатиться за чужой счет в Женеву.

Все начинания «Дружины» — кроме фандрайзинга, конечно, — кончались пшиком. «[Она] приняла тип бывшего III отделения по части разных доносов и сплетен, — записал в своем дневнике член Государственного совета граф Валуев. — От нее отшатнулись порядочные элементы и вместо них к ней примкнули элементы неприглядные и недобросовестные (…) Св. дружина утратит всякий кредит в глазах людей с толком, хотя, по-видимому, она продолжает действовать с личной для всех действующих выгодой». Из-за того что в «Дружину», по словам Витте, «направилась всякая дрянь», вышел из этой конторы и он. Или уловил веянья от нового министра внутренних дел Толстого? Ярый консерватор, тот признавал лишь подотчетный, государственный политический сыск. В конце 1882 года Александр III санкционировал роспуск «Священной Дружины».

Точка? Запретный плод кажется слаще, неформальные узы крепче. «Братья» помогали друг другу и после закрытия конторы. Кто пришел в нее делать карьеру — сделал. Из «дружинников» в кресле председателя правительства побывали Витте и Штюрмер, министра внутренних дел — Сипягин, министра императорского двора и уделов — Воронцов-Дашков и Фредерикс, председателя Государственной думы — Родзянко. В списках «Священной Дружины» значилось 709 имен, и многие из них потом оказались в фаворе! С одной оговоркой — в фаворе до 1917 года.