Я и Оно

На конференцию по робототехнике, которая проходила в Японии, я добиралась 36 часов. Огромный зал оснащен Wi-Fi, докладчик использует для презентации интернет, ноутбуки участников конференции раскрыты, пальцы порхают над клавиатурами. Но аудитория не слушает докладчика. Большинство присутствующих, похоже, пишут электронные письма, скачивают файлы, просто «бродят» по Сети или ищут картинки, которыми можно проиллюстрировать предстоящую презентацию. Время от времени люди все же обращают внимание на докладчика, опуская дисплеи лэптопов в своеобразном цифровом реверансе.

В холле перед залом пленарных заседаний все те же участники конференции говорят по мобильным телефонам, проверяют электронную почту на своих ноутбуках и КПК. Группы людей общаются друг с другом, планируют встречи за обедом, чтобы завязать новые контакты, — ведь в своем старом значении фраза «налаживать контакты» подразумевает совместную трапезу. Но отчетливо видно: общее пространство нужно этим людям лишь для того, чтобы уединиться со своими «личными сообществами». Конечно, приятно собираться вместе, но гораздо важнее оставаться на связи с людьми, определяющими ваше виртуальное Я. Вспоминается Фрейд и его вера в то, что сообществам под силу контролировать и ниспровергать нас, и на ум приходит психоаналитический каламбур: «Виртуальность и недовольные ею».

Я вспомнила этот каламбур много месяцев спустя, во время интервью с бизнес-консультантами, лишившимися, похоже, своих лучших инстинктов — тех, что позволяют им налаживать связи и таким образом повышают их конкурентоспособность. Они клянут революцию, которую произвел смартфон BlackBerry, позволяющий мгновенно получать и отправлять электронную почту в любом месте, где имеется мобильная связь. Они признают неизбежность такой революции, но считают ее разрушительной. Раньше консультанты общались друг с другом, коротая время перед презентациями, — теперь, дожидаясь своего выступления, они пишут электронные письма. Те, кто когда-то даже поездку в аэропорт на лимузине использовал для завязывания контактов, теперь в дороге не отрываются от своих смартфонов BlackBerry. Некоторые люди утверждают, что они просто пытаются эффективнее использовать время «простоя», но при этом выглядят не слишком убедительно. Ни ожидание своей очереди, ни поездка в аэропорт никогда не считались простоем — это рабочее время. Это было драгоценное время, благодаря которому гигантские команды мирового масштаба укрепляли связи друг с другом и шлифовали свои идеи.

Мы живем во времена технологического бума и в большинстве своем воздаем хвалу нашим гаджетам. Конечно, реклама, которая предлагает нам эти гаджеты, призывает нас воспользоваться возможностью работать в красивых, уединенных уголках природы, свидетельствующих о нашем высоком статусе. Мы все время на связи, мы настолько привязаны к нашим сообществам, что в нашем физическом присутствии уже нет никакой необходимости. Сейчас много говорят о «новой эффективности»: мы можем работать в любом месте и в любое время. Но жизнь «на привязи» сложна. Мне представляется полезным оценить, как наши новые замечательные сетевые сообщества изменят нас как представителей человеческого рода.

Вот пять проблем, которые терзают мою душу, опутанную сетью связей.

Меняется представление 
о личности

К 1990-м годам интернет предоставил нам множество виртуальных миров, на которые мы проецировали собственную личность. Участвуя в многопользовательских онлайн-играх, любой человек мог создавать свои аватары, которые использовал в виртуальной жизни. И хотя сюжетная форма этих игр зачастую сводилась к средневековым походам, игроки признавались, что для них эти виртуальные миры были притягательны тем, что давали возможность поэкспериментировать со своей реальной личностью. Неприметный простак мог прикинуться обаятельным красавцем, а интроверт — примерить личину наглеца. Люди строили виртуальные дома своей мечты, которые они не могли позволить себе в действительности. В онлайне они брали на себя ответственную работу, налаживали отношения, заводили партнеров, даже играли трогательные свадьбы. И вовсю занимались виртуальным сексом.

Сегодня даже люди, не имеющие никакой технической подготовки, запросто сочетают реальную жизнь с виртуальной. В созданном компанией Linden Lab виртуальном мире, получившем название Second Life («Вторая жизнь»), вы можете зарабатывать реальные деньги, заниматься настоящим бизнесом. Одиноким людям, стесняющимся выражать свои чувства, онлайн-жизнь обеспечивает среду, в которой можно оставаться одиночкой, но уже не быть одиноким, наслаждаясь иллюзией дружбы, не требующей длительных, глубоких отношений.

С конца 1990-х годов новые виды коммуникации дают нам возможность проводить эксперименты со своим виртуальным «вторым Я». Правда, теперь эта метафора считается старомодной. Наши новые онлайн-связи способствовали созданию мира, в котором уже имеет смысл говорить о новом состоянии самой человеческой личности. «Я говорю по мобильному; я в интернете, общаюсь по «аське»» — эти фразы предполагают новое состояние субъекта: он связывается с обществом с помощью технических устройств.

Не теряем ли мы время?

Личность, рост которой зависит от умения выполнять множество задач и быстро на все реагировать, измеряет свой успех количеством сделанных телефонных звонков, ответов на электронные письма и сообщения. Уважение к самому себе зависит у человека от того, что предложат ему высокие технологии и как они облегчат ему жизнь. Мы вязнем в противоречии: утверждая, что наш мир становится все сложнее, мы тем не менее создали коммуникационную культуру, которая оставляет нам все меньше времени на то, чтобы посидеть и подумать, ни на что не отвлекаясь. Мы привыкли получать мгновенные сообщения и как можно быстрее реагировать на них. Дети, которые растут в таких обстоятельствах, могут никогда не узнать, что бывает и по-другому. И это ставит перед всеми нами вопрос: а достаточно ли времени мы оставляем на действительно важные дела?

Мы тратим многие часы на электронную переписку. Один из знакомых признается: «Я смотрю на часы, чтобы узнать точное время. Я смотрю на BlackBerry, чтобы обрести смысл жизни». Вы только вообразите себе: пользователь BlackBerry смотрит на экране BlackBerry фильм о своей жизни — и при этом ощущает себя зрителем, который смотрит фильм о жизни «вообще». Люди отстранились от собственного жизненного опыта и переживают лишь из-за того, что версии их жизней прокручиваются перед их взглядом быстрее, чем они успевают их разобрать. Уже в ходу термин «BlackBerry-зависимость». Вместе с тем современная жизнь выработала в нас самодисциплину, превратила нас в людей, которые все время помнят о правилах, о сроках и о своих обязанностях. Работающие в круглосуточном режиме технические устройства, от которых никуда не деться, вывели процесс наблюдения человеком за собственным поведением на новый уровень.

Пользователи BlackBerry говорят, что у них возникает ощущение, будто это устройство покушается на их время. «Мне не хватает времени, чтобы остаться наедине с собой», — жалуется один из них. «Я искусственно выкраиваю время на то, чтобы подумать», — признается другой. Такие формулировки исходят от Я, обособленного от технологий, способного отложить технические устройства в сторону, чтобы действовать без оглядки на предъявляемые ими требования. Но это Я вступает в конфликт с реалиями жизни среди мониторов, лэптопов, КПК, мобильных телефонов и смартфонов. Мы учимся воспринимать себя как киборгов, слившихся в единое целое с этими устройствами. Скажем без обиняков: чтобы выкроить больше времени, нужно выключить все устройства, выйти из режима «все время на связи» и порожденной им культуры. Но это нелегкая задача, поскольку мы все чаще воспринимаем эти устройства как части нашего тела и «приставки» к нашему разуму.

Одна женщина, телепродюсер, для которой связующим звеном с внешним миром были мобильный телефон и КПК Palm, вдруг обнаружила, что местом обитания ее собственного Я стало… внутреннее пространство карманного компьютера: «Когда сломался мой Palm, это было равносильно смерти. Я была не в силах это вынести. Мне казалось, что я сошла с ума».

Подростковая зависимость

Дети свои мобильные телефоны получают от родителей. Взамен они должны отвечать на звонки своих пап и мам. С одной стороны, это дает тинейджерам новые привилегии. С другой, они лишаются опыта пребывания в одиночестве, когда рассчитывать нужно только на себя, — ведь чтобы получить родительский совет, достаточно нажать на клавишу быстрого набора. Это, конечно, позволяет подростку чувствовать себя более комфортно в полном опасностей мире, однако цена, которую ему за это приходится платить, — утрата самостоятельности. Раньше в жизни любого городского ребенка 12–14 лет наступал момент, когда ему впервые приходилось выбираться в город одному. Это был своеобразный ритуал, который давал подростку понять: «Ты предоставлен самому себе и за все отвечаешь сам. Если тебе страшно, ты должен пережить это чувство и справиться с ним». Мобильный телефон смягчает этот момент. Дети по-другому воспринимают себя, когда родители всегда под рукой.

Для подростков естественно желание делиться идеями и мнениями со сверстниками. Но когда технологии дают нам возможность обмениваться мыслями и чувствами мгновенно, это может привести к новому виду зависимости. В эмоциональном смысле жизнь по принципу «я хочу позвонить другу, чтобы поделиться своими чувствами» может трансформироваться в жизнь по другому принципу: «мне нужно испытать хоть какие-то ощущения, надо бы кому-нибудь позвонить». В обоих случаях это мешает подростку учиться быть наедине с собой и управлять своими эмоциями.

А ведь подростковый возраст — это еще и время размышлений о самом себе. Мы же общаемся друг с другом при помощи мгновенных сообщений, «контрольных» звонков с мобильных телефонов и смайликов. Мы используем их для того, чтобы оперативно сообщить о своем эмоциональном состоянии. Они не предназначены для диалога о сложности чувств, которые вы испытываете. Культура, формирующаяся вокруг мобильного телефона, — это, конечно, коммуникационная культура, но не обязательно культура осознания самого себя, которая основана на чувствах, переживаниях, необходимости иногда делиться с кем-то этими переживаниями, переосмысливать их по-новому с течением времени. Когда же обмен мнениями сводится к стенографии из смайликов, ответы на вопросы «Кто я?» и «Кто ты?» форматируются под маленький экран мобильника и в ходе этого процесса предельно упрощаются.

Виртуальность и недовольные ею

Виртуальная жизнь в пространстве блогов приятно будоражит, но наша хрупкая планета нуждается в том, чтобы мы предпринимали реальные действия. Нас должно тревожить, что, налаживая глобальные связи, мы устанавливаем личные контакты лишь с очень узким кругом людей.

Привыкнув жить на публике, мы стали виртуозами саморекламы. «За нами все равно все время наблюдают, так к чему нам уединенность?» — идеи вроде этой уже стали привычными. Говоря так, люди подразумевают: «Если я не делаю ничего плохого, то какая разница, кто за мной наблюдает?» Такие умонастроения делают нас беззащитными перед манипуляциями политиков. В июне прошлого года я присутствовала на Webby Awards — церемонии награждения лучших и самых влиятельных интернет-сайтов. Томас Фридман получил награду за выдвинутую им идею плоского мира экономических и политических возможностей — мира, в котором школьник из Бруклина соревнуется с ровесником из Бангалора. А главным прорывом года было признано сообщество блогов MySpace.

Церемония проходила как раз в тот момент, когда в центре внимания прессы оказался скандал, разразившийся в связи с прослушиванием телефонных разговоров, организованным правительством. Когда во время церемонии был поднят вопрос о незаконном прослушивании телефонов, большинство собравшихся интернетчиков отреагировали вполне равнодушно. «Любая информация — это хорошая информация», «Информация должна быть свободной», «Если вам нечего скрывать, то вам и нечего бояться», — раздавалось со всех сторон.

Во время коктейля, предшествовавшего церемонии награждения, один из интернет-светил развлекал всех веселым рассказом о паноптиконе философа Мишеля Фуко. Тот использовал предложенный еще в XIX веке архитектурный проект идеальной тюрьмы, психиатрической лечебницы или школы: архитектурное сооружение, напоминающее лежащее на земле колесо, в центре которого — башня, из чьих окон проглядывается все, происходящее в открытом для обозрения «ободе». При этом самих наблюдающих не видно. Фуко предложил паноптикон в качестве метафорического образа, символизирующего то, как современное государство дисциплинирует своих граждан. Когда паноптикон используется в качестве модели тюрьмы, в центре кольца размещают стражу. Поскольку каждый заключенный (гражданин) знает, что охранник может наблюдать за ним в любой момент, вопрос о том, действительно ли он смотрит на тебя — и есть ли там вообще охранник, — теряет смысл. Архитектурное сооружение само по себе дисциплинирует граждан. «Точно так же, — разглагольствовал тот мой собеседник во время коктейля, — кто-то может все время наблюдать за тобой в интернете. И не имеет никакого значения, если кто-то время от времени действительно следит за тобой». Фуко использовал идею паноптикона для критики общества, построенного на жесткой дисциплине. А тут паноптикон стал оправданием для шпионажа за гражданами, устроенного правительством США. И все люди вокруг меня одобрительно кивали.

Старшеклассники и студенты без стеснения делятся в своих интернет-дневниках личной информацией — начиная от музыкальных пристрастий и заканчивая деталями сексуальной жизни. Похоже, молодых людей совсем не тревожит, что некое тайное правительственное агентство знает, кому они звонят и какие сайты посещают. Людям в какой-то мере даже нравится выставлять себя напоказ. Если слежка не воспринимается как преступление, то это скорее похоже на ее легализацию.

Расщепленное внимание

Современная деловая жизнь полна примеров, когда, встречаясь с кем-то, люди игнорируют своих живых собеседников, предпочитая общаться с теми, кто в этот момент находится в онлайне, поскольку для них та, удаленная, аудитория более значима. Студенты шлют друг другу электронные письма во время занятий; университетские преподаватели пишут электронные письма, пока сидят на заседаниях своих кафедр; родители отправляют электронные письма во время разговора с детьми; люди пишут электронные письма, гуляя по улице, сидя за рулем автомобиля и во время семейного ужина. Мы на самом деле можем одновременно говорить по телефону, проводить деловую встречу и отправлять электронные письма. Если раньше мы «расщепляли» себя, чтобы присутствовать одновременно в нескольких мирах, украдкой, то теперь эта привычка становится нормой. Ваш сотрапезник на секунду опускает взгляд — и вы понимаете: под столом он проверят почту на своем смартфоне.

«Чувствуешь себя так, будто тебя переключили на режим ожидания, — один из моих студентов описывает ощущение, которое он испытывает, когда идет по улице с приятелем, которому только что позвонили на мобильный телефон. — Понимаете, я не могу никуда отойти. Я не могу ничем себя занять. Меня просто прервали на полуслове, и я должен держать в памяти, о чем я говорил, чтобы не потерять нить разговора, когда мой собеседник снова вернется к нашей беседе».

Обычные телефоны соединяли нас с друзьями, семьей, коллегами по учебе и работе — и лишь недавно стали инструментом навязывания рекламы. Теперь все сложнее, наши приборы связывают нас с людьми и объектами, которые их представляют: автоответчиками, интернет-сайтами и онлайновыми дневниками. Иногда нам приходится общаться с безымянными аватарами, которые скрывают подлинное лицо собеседника, и это дает нам возможность делиться самыми сокровенными мыслями с незнакомцами. Точно так же мы заказываем еду, электронику и билеты на самолет. В интернете мы даже взаимодействуем с ботами — антропоморфными программами, способными вести с нами беседу на какую угодно тему. Участвуя в онлайновых играх, мы объединяемся в одну команду с «внеигровыми персонажами» — системами искусственного интеллекта, не привязанными к реальному игроку. Правила игры подразумевают, что мы должны верить этим персонажам, способным в ходе игры спасти наши вымышленные жизни. Если мы вверяем себя «внеигровым персонажам», то есть компьютерным программам, — значит, мы всего в шаге от того, чтобы начать доверять приятелям-роботам.

Когда моей дочери Ребекке было 14 лет, мы отправились в Американский музей естественной истории на выставку, посвященную жизни и деятельности Дарвина. У входа — клетка с двумя галапагосскими черепахами; одну из них не видно, а вторая отдыхает, застыв посреди клетки. «Могли бы использовать вместо них роботов», — говорит Ребеккка, считая, что организаторы выставки осрамились, раз привезли черепаху издалека только для того, чтобы она сидела неподвижно в клетке. А еще Ребекка переживает, что черепаху лишили свободы, заперев в клетку, но ее при этом совершенно не трогает то, что черепаха настоящая, живая. Мы пришли в музей зимой — люди мерзнут в длинной очереди к кассам, поэтому мой вопрос, обращенный к дочери: «Тебе все равно, живая это черепаха или нет?» — вызывает оживление в толпе. Большинство из тех, кто голосует за роботов, разделяют мнение Ребекки, считая, что для такого антуража тратиться на живую черепаху не стоило. Девочка лет двенадцати категорична: «То, что здесь делают эти черепахи, могли бы делать и роботы». Отец девочки непонимающе смотрит на нее: «Но ведь весь смысл в том, что они — настоящие».

Когда в Орландо открылся парк развлечений «Царство животных», населенный живыми зверями, первые посетители жаловались на то, что обитатели парка не так «реалистичны», как звери-роботы в других уголках Диснейленда. Крокодилы-роботы бьют хвостами и вращают глазами, а живые рептилии, как и галапагосские черепахи, обычно заняты собой и на публику не играют.

Тогда я задаю публике, собравшейся в музее, другой вопрос: «А если в клетку вместо живой черепахи посадить робота, нужно ли проинформировать людей о том, что животное не настоящее?» Не обязательно, отвечают мне несколько детей. Сведения о том, живое это существо или нет, можно указать в качестве «дополнительной информации», для ясности. Но в чем тогда предназначение живых существ?

Двадцать пять лет назад японцы осознали, что в стране складывается критическая ситуация с демографией и что стране всегда будет не хватать молодых людей, которые могли бы заботиться о стариках. Но вместо того, чтобы увеличить число социальных работников, ухаживающих за стариками, за счет иностранцев, японцы решили оснастить дома престарелых роботами. Роботы нравятся и врачам, и медсестрам, и родственникам стариков. В самом деле, гораздо спокойнее, когда старушка мать, оставшаяся дома одна, играет с роботом, а не сидит, уставившись в телевизор или, того хуже, в стену. Роботы нравятся и очень многим старикам — думаю, потому, что те понимают: у них просто нет другого выбора. «Она лучше настоящей собаки, она не опасна, она не предаст тебя. И она не может внезапно умереть» — так отозвалась одна женщина о собаке-роботе Aibo, созданной Sony.

Может ли подобная роботизация, даже сослужив в краткосрочной перспективе добрую службу старикам и детям, оказаться вредной для нашей нравственности и, следовательно, нашей жизни? Ответ на этот вопрос не зависит от того, на что способны нынешние компьютеры или какими способностями они будут обладать в будущем. Он зависит от того, какими будем мы, какими людьми мы становимся, устанавливая столь тесные отношения с машинами.