Великие вина заслужили свой статус. Но некоторым из них просто повезло
Лет пять назад, когда в москву приезжала Филиппина де Ротшильд, я спросил ее, что бы она пожелала российским ценителям вина. «Пейте больше великих вин», — сказала она с небрежностью истинной баронессы. И с небрежностью истинной актрисы забыла уточнить, какие вина она считает великими.
Вопрос не праздный. Многие даже полагают, что это краеугольный вопрос современного виноделия, в котором происходит переоценка почти всех ценностей и все больше амбициозных проектов претендуют на hi-end винного рынка. В последнем издании своего легендарного справочника Wine Companion Хью Джонсон пошутил, что для создания «супертосканского» вина достаточно взять один из французских сортов винограда, придумать благозвучное латинское имя и наклеить на бутылку дизайнерскую этикетку. Неплохой путь в бессмертие.
Чтобы вино когда-нибудь было признано великим, все-таки нужны естественные предпосылки. То, что вина с двух соседних виноградников порой получаются совершенно разными на вкус, объясняется не только искусством винодела или инвестиционным потенциалом владельца хозяйства. В виноделии природа также берет свое. Французы, а за ними весь мир совокупность природных влияний на стиль вина называют словом «терруар». В этой совокупности доминирует строение почвы, однако и высота над уровнем моря, и ориентация склона, и особенности климата оказываются очень важны. Полтора века назад Франция первой из стран традиционного виноделия стала выделять свои лучшие вина в особую категорию — Grand Cru. Но со временем во вроде бы стройной системе обнаружились смущающие даже непосвященного условности.
Первая классификация 1855 года в Бордо была по сути классификацией торговых марок, основанной на истории ценообразования медокских шато. Сегодня эта система многим кажется устаревшей и принципиально несправедливой. Например, если Chateau Lafite прикупает к своим владениям соседний участок, ранее принадлежавший ниже котируемому шато, вино с этого участка повышает свой статус. А если Лафит решит расстаться с частью своих виноградников и уступить их менее известному замку, статус вина с этих участков понижается.
На первый взгляд бургундская классификация более справедлива — там ранжируются виноградники, а не марки. Но и в ней находятся предательские червоточины. Для примера возьмем, наверное, самое известное Grand Cru Бургундии — Clos de Vougeot. Это настолько вожделенный виноградник, что его 47 га разделены между 70 собственниками. И каждый гордится, что у него есть свой кусочек Вужо. Однако злопыхатели напоминают, что, когда этот участок принадлежал аббатству, только часть его использовали для производства вина, а делянки, расположенные ниже по склону, были заняты овощами. Понятно, что репутация последних у специалистов гораздо ниже.
Говорят, что настоящий талант находит себе дорогу — это справедливо и в отношении великих вин. В истории каждого из них почти наверняка найдется случай везения, неупущенная возможность заявить о себе.
Бургундская летопись пестрит именами монархов, философов и художников, которые питали слабость к тому или другому апелласьону. Мы знаем, что французский король Генрих IV любил вина Givry, в которых он находил черты сходства со своим характером. Людовика XIV врачи «подсадили» на вина Nuits, «облегчающие работу желудка и освобождающие от меланхолии». Chambertin был предметом страсти Наполеона Бонапарта, и говорят, что привязанность к этим винам он сохранил до последних дней.
Трудно даже предположить, как сложилась бы история Шампани, если бы первое игристое вино, произведенное монахом Периньоном, не было доставлено ко двору Людовика XIV и «король-солнце» не увидел бы в нем символ своей сиятельной власти. Нельзя с уверенностью сказать, какой была бы судьба токая, если бы князь Трансильвании не отправил однажды это сладкое вино в подарок все тому же Людовику XIV, а падкая до французской моды Екатерина II не посылала бы за токайским ежегодный отряд казаков. Даже великий Chateau Lafite, кажущийся сегодня незыблемой ценностью всех времен и народов, в 1755 году был представлен Людовику XV герцогом Ришелье, которому бордоский доктор прописал курс лафита от хвори.
Chateau Petrus стал культовым вином во второй половине ХХ века. Нынешний управляющий шато Кристиан Муэкс как-то вспоминал, что в молодости ему приходилось спрашивать разрешения отца, чтобы продать партию своего вина по восемь долларов за бутылку. (Папа цену одобрил.) За несколько десятилетий цена выросла на два порядка. Но и в истории Petrus был поворотный момент, когда это вино попало в меню одного из приемов английской королевы — и прозвучало.
Рейтинг даже признанных великих вин может подскочить не только от щедрой оценки влиятельного винного критика, но и от благоприятного политического контекста. Ровно это произошло с одним из двух лучших вин Сент-Эмильона, Chateau Cheval Blanc, после того как Владимир Путин посетил шато в ходе своего визита в Бордо. На какой-то период в Москве этого вина просто не стало — всем приличным предпринимателям и чиновникам захотелось почувствовать себя чуть-чуть президентом.
[pagebreak]
Приобретая статус, великие вина сами становятся атрибутами статусного существования. Пить дорогое вино престижно. Однако, покупая даже самое дорогое вино, вы рискуете остаться разочарованным, а иногда, рискнув купить вино недорогое, вы открываете сокровище. Правила здесь нет, кроме, может быть, одного, сформулированного Хью Джонсоном: «Не бывает великих вин, бывают только великие бутылки».