Власть темнит, стремясь примирить Святую Русь с рынком
Несмотря на дипломатические улыбки, Запад представляет себе сегодняшнюю Россию как большую немытую комнату с грязными окнами, тараканами в общем доме Европы. Запад брезгливо раздражен тем, что русские не спешат браться за половую тряпку. Этим и объясняется беспрецедентное падение образа России в глазах наших западных соседей.
Западное терпение, кажется, лопнуло. Против зараженного микробами помещения начинается новый вид холодной войны — имиджевая война, которая, в отличие от классики холодной войны, не рискует перерасти в военный конфликт, однако направлена на отчуждение. Россию наказывают за несоблюдение этической гигиены созданием ее малопривлекательного образа.
Сказать в ответ, что Россия — образцовая страна, значит, прежде всего, рассмешить самих себя. Несмотря на разницу общественных мнений в России, я не знаю ни одного человека, кто бы был доволен коррупцией, бездушной бюрократией, положением дел в армии, здравоохранением, системой образования, дороговизной недвижимости и т. д. Однако Россия, несмотря на ее несчастья, немытой комнатой в общеевропейском доме себя не осознает и не может осознавать. В эпоху глобализации может показаться дурным вкусом вспоминать о культурологической теории Освальда Шпенглера, но вместе с тем Россию нельзя не считать отдельной цивилизацией, которая не относится ни к Западу, ни к Востоку. Она — сама по себе, хотя это не значит, что она вещь в себе.
Если бы у нас были желтые лица с раскосыми глазами, нас бы никто не записывал в Европу, но мы — белые, а значит — свои. Выступая с новой, имиджевой, войной по отношению к России, Запад бессознательно опирается на свой европоцентризм, считая свою цивилизацию престижным клубом, единственной гарантией высокого качества жизни. Россия много взяла от Запада как отстающая в своей методологии цивилизация. Пушкин не зря говорил о том, что Петр прорубил окно в Европу — я это воспринимаю как окно, из которого наконец-то можно было видеть Европу, но отнюдь не как слияние с ней.
Наша беда, как и наше достоинство, состоит в том, что ценности нашей самостоятельной цивилизации находятся в разобранном виде, особенно после того, как они дважды за век, в революцию и перестройку, менялись радикальным образом. Наше умение грешить и каяться, неистово молиться и по-распутински гулять — скорее литературные образы, нежели четкая национальная аксиология. На таких образах нельзя увеличить жизнеспособность страны, провести необходимую модернизацию. Слабость либерального ресурса в России объясняется тем, что он не совпадает с нутряными порывами души, но и на порывах цивилизацию не построишь. Мы оказались пленниками своих фантазий, и власть темнит, стремясь примирить Святую Русь с рынком, национальные обиды с чванством, подсознательным империализмом. А Запад на это: вы — не прозрачны, у вас убивают инакомыслящих, у вас расизм на бытовой почве. Хотите исправиться, говорит Запад, идите к нам, мы вам поможем. Если бы мы туда пошли, это были бы не мы.
Хотя, с другой стороны, Россия, сохраняя за собой свою плохо очерченную, разрушенную бедами самоидентификацию, столь не похожую на японскую верность традициям, постепенно начинает идти — независимо от вектора власти — в ногу с общечеловеческими ценностями, которые, в сущности, являются европейской формулой. Что бы ни говорил Запад о состоянии российских свобод, Россия в последние 15 лет, несмотря на внутренние колебания, оставалась куда свободнее, чем в любой момент своей истории. Свобода, прежде всего частной жизни, приобрела невиданные размеры и едва ли обратима. Общество потребления и философия удовольствия также стали реальностью даже для тех, кто их отрицает. Сознание сегодняшнего российского человека все более приобретает разрывной, сюрреалистический вид. В сущности, это и есть образ реальной, а не воображаемой России. Однако Запад выбирает из противоречивого образа страны в основном то, что кажется ему скандальным и диким.
Я не скажу, что Россия находится сейчас в переходном состоянии или на перевале. Это было бы упрощением. Россия находится в состоянии нутряной, опять-таки имиджевой войны с самой собой, и от того, какую модель жизни выберет новое поколение, зависит не только ее будущее, но и то, будет ли у нее будущее. Было бы слишком неразумным брать у Запада только технологию без идейного наполнения жизни. Этот консервативный цинизм в исторической перспективе не работает. От Запада надо брать достижения общей для всех культуры. Послушное воспроизведение западной жизни все равно у нас не получится. Время утопий кончилось, хотя и осталось много национальных утопистов. Мы — не европейцы, но мы и не скифы. У нас свой дом. Нам надо жить с открытыми окнами.