Облигации Морозова, квитанции анархистов, крестьянские расписки… Давно утратив первоначальную ценность, эти документы обрели новую. По крайней мере в глазах тех, кто их теперь покупает
Десять лет назад совладелец банка «Центрокредит» Андрей Тарасов выяснил, что он скрипофил. «Мне это слово не слишком понравилось», — смеется Тарасов. Но ничего не попишешь — именно так называют людей, собирающих старинные ценные бумаги. И как раз это хобби не на шутку увлекло банкира.
Получив как-то в подарок несколько дореволюционных облигаций, Тарасов принялся скупать все, что попадалось под руку. Он приобретал выцветшие бумажки, завалявшиеся в московских и петербургских домах и вывезенные эмигрантами за рубеж, постепенно узнавая, что имеет ценность, а что нет. «Помню, еще торговался», — Тарасов рассказывает, как на лондонском развале сбил один фунт с десяти, которые продавец хотел получить за русскую облигацию.
Собирательство дореволюционных ценных бумаг — благодатное дело: в 1914–1916 годах Россия ежедневно тратила на военные нужды 25 млн рублей, и государство то и дело обращалось за материальной помощью к населению, обещая отплатить за нее с лихвой. Последние, предреволюционные выпуски были кульминацией финансовой агонии — в 1915 году дефицит бюджета Российской империи составил 8561 млн рублей, покрыть его частично предполагалось за счет займов на сумму 2500 млн. «Интересно и другое: война в самом разгаре, но свои акции как ни в чем не бывало выпускает, например, Акционерное общество дачной недвижимости», — поражается Тарасов.
Перебирая облигации, расписки и векселя, коллекционер делает для себя открытия. «Эти бумажки как зеркало страны», — уверяет он. И демонстрирует в подтверждение своих слов квитанцию 1870 года о приеме взносов в кассу Международного революционного банка — пирамиды, созданной русскими анархистами под идею свержения царя. А за сухой фразой «облигация 1859 года номиналом в 4 тысячи рублей, выданная на имя А. Морозова» Тарасов видит судьбу Абрама Морозова, повредившегося рассудком владельца Тверской мануфактуры. Закладные Дворянского земельного банка — это первые ипотечные кредиты. Тоже веха в истории.
Советский период также красноречив: «Есть очень много занимательного, некоторые бумаги просто интересно читать». Самое любопытное? Заверенная расписка 1919 года об обмене кобылы на коня. Облигации «номиналом» в один пуд ржи в зерне или в десять фунтов сахара. Или вот бумаги рационализаторского займа «Рабочая смекалка» — за внесенные идеи предполагались выигрыши: две командировки в Москву, кожаный пиджак или шесть кубометров дров.
С коллекционной точки зрения последние примеры — экзотика, не имеющая почти никакой ценности, кроме исторической. Но есть бумаги, в которых ценен не столько текст, сколько внешний вид. К оформлению бумаг дореволюционных компаний финансисты подходили основательно — «дизайн» их порой даже вызывал споры на тогдашних советах директоров. Наглядный пример — акция 1912 года Московского народного банка, сделанная по эскизу знаменитого художника-оформителя Ивана Билибина. Или акция-литография Общества Верхних торговых рядов на Красной площади (нынешнего ГУМа). «С аукционной точки зрения это весьма дорогая бумага, из-за качества печати», — поясняет Тарасов.
Всего в его коллекции свыше тысячи экземпляров. Но банкир не очень доволен темпами, какими развивается собрание. Он давно уже не скупает все подряд — предпочитает теперь бумаги финансового сектора, на которые держатся самые высокие цены. («Виноваты» коллекционеры-страховщики, разогревшие рынок», — сожалеет Тарасов.) Раритеты он отыскивает на заграничных торгах или оставляя заявки на интернет-аукционах. «Количество бумаг, особенно страховых, в свободном обращении в последнее время резко снизилось, а цены выросли — купить что-нибудь за $200, как несколько лет назад, уже не получится». Каков теперь уровень цен? За «хорошую, но неуникальную бумагу» придется заплатить около двух-трех тысяч долларов. Лоты на отдельные экземпляры, особенно страхового сектора, доходят до $10 000.
По-настоящему редких бумаг на рынке осталось совсем немного — дефолт, войны и время вымыли все, что когда-то имело ценность. Из 5000–6000 выпущенных ГУМом акций, например, сохранилось не более ста, об акциях не столь крупных обществ и говорить не приходится. Без проблем можно купить лишь железнодорожные (они ходили десятками тысяч — в России, как и в Америке, для строительства железных дорог очень широко привлекался акционерный капитал) или «трамвайные» бумаги — были случаи, когда на блошиных рынках Парижа их продавали пачками за пару евро. Чего-то более интересного приходится ждать очень и очень долго. «Несколько лет назад на одном из европейских аукционов всплыли три или четыре акции гостиницы «Европейская» 1873 года — в России их цена сразу удвоилась», — говорит коллекционер.
Гордость его коллекции — купленная за €2000 долговая расписка 1717 года, написанная на староголландском языке. В ней подтверждается задолженность «Московской торговой компании», торговавшей с Россией, перед голландцами. «У нас были серьезные проблемы с переводом, — вспоминает Тарасов, — пришлось даже обращаться к специалистам в Голландии». Но теперь он верит: гарантом по долгам мог быть сам Петр I, который незадолго до того как раз заезжал в Лондон и Амстердам налаживать торговлю.
Фантазии увлеченного человека? Вполне возможно. Но если человек имеет не просто страсть, но еще и деньги, любую смелую гипотезу можно проверить. Сейчас Тарасов собирается профинансировать реставрацию бумаг, хранящихся в запасниках Исторического музея, а также готов выплачивать бонусы молодым историкам, которые взялись бы раскапывать в архивах информацию и делать аннотации к его бумагам. «Десятки интриг еще ждут своего часа, чтобы быть разоблаченными», — подбадривает себя банкир. Что ж, пока он снял только первый слой. Следующий шаг — полное раскрытие информации.