Леонид Невзлин пережил крах группы Menatep, арест друзей и вынужденную эмиграцию. И говорит, что ни о чем не жалеет
Пять лет назад вы входили в десятку богатейших бизнесменов России, могли себе позволить любой атрибут успеха… — Я кибернетик по образованию. Яхты и прочее — я эту возможность уважаю, но не реализую. Если я это куплю, это начнет занимать мое личное время. А у меня личного времени в сутках 24 часа, и зачем мне заниматься тем, что мне не нравится и не интересно? В России у меня никогда не было эйфории по поводу моего состояния. Все время было ощущение угрозы. Потому что страна неадекватная. Социальное расслоение огромное, зависть. Жить спокойно с деньгами в России неправильно и нельзя. А я все время вспоминаю картинку Эйнштейна с высунутым языком — ему, чтобы стать Эйнштейном, всего этого не нужно было. Ни яхт, ничего. Только библиотека и башка. Этому я могу позавидовать.
— Какие у вас были планы на будущее до начала «дела ЮКОСа»?
— У меня свои, за других не отвечаю. Мои планы были: 10 лет — реформа РГГУ, дальше — пенсия, туризм. А до какого периода заниматься ЮКОСом — это были не мои планы, это планы Ходорковского. Я шел бы и дальше за ним, но планов у меня в этом смысле не было. Я как партнер был в основном пассивен.
— Что это значит?
— Все лавры, которые на меня упали в России как на второго при Ходорковском, — это на самом деле отражение лучей его славы. Я выполнял для него свою маленькую партнерскую функцию, и выполнял бы, наверное, еще достаточно долго, если бы все было нормально, но судьба распорядилась по-другому. Поэтому я никогда не обольщался тем, что я великий и грандиозный или очень удачливый и успешный. Я просто оказался в нужном месте, с нужными чертами характера, образованием — надеюсь, что с интеллектом, — и был полезен некоторое время великому человеку, который увидел во мне собеседника и партнера. Думаю, что Миша наделен даром предвидения. Он видит на год, на пять и на десять вперед. И ему, для того чтобы не ошибиться в прогнозах и в реализации, нужны разного рода собеседники. И думаю, что я ему на определенном этапе был полезен своими сомнениями, другим подходом к анализу действительности и прогнозированию будущего.
— Но все это неожиданно закончилось. Мир рухнул?
— Ни депрессий, ни отчаяния с момента отъезда не было. Были негативные эмоции — в день ареста Ходорковского и так далее. Самый тяжелый период был вначале, когда непонятно было, что делать.
— Часто думаете о Ходорковском? Жалеете его?
— Часто. Я немножко себя мучаю тем, что был недостаточно убедителен в отношении Миши, не убедил его, что он не должен был оставаться в России. Хотя, если честно, больше думаю о [Платоне] Лебедеве, потому что он совсем жертва. О Пичугине думаю много (бывший сотрудник службы безопасности ЮКОСа Алексей Пичугин осужден на 20 лет. — Forbes) и о девушке Бахминой, с которой не знаком лично (юристу ЮКОСа Светлане Бахминой также грозит большой срок. — Forbes). С Ходорковским все будет нормально, он знал, на что идет. А эти как кур в ощип попали. Когда он попал туда, я знал, что это не розы нюхать. Будет жить в г…е пока, ничего не поделаешь. Но Миша не тот человек, который вызывает жалость.
— Тогда пожалейте себя, ведь вы тоже жертва обстоятельств.
[pagebreak]
— Как человек футурологического мышления, я всегда думаю о будущем, живя в настоящем. И прошлое для меня является естественной базой, оно мне дало много плюсов и никаких минусов. Я обрел свободу в форме денег — в этом мне досталось больше, чем я рассчитывал, потому что Ходорковский мне отдал контрольный пакет группы [Menatep]. И столько мне никогда не было надо.
— Вы считали, сколько именно денег вы потеряли на истории с ЮКОСом?
— Трудно сказать. Дело в том, что лично я, наверное, ничего не потерял. Если сравнить, за сколько можно было продать, когда на ЮКОС наехали, и сколько я имею в активах сейчас, — это, наверное, сходная величина. Но я не считаю это деньгами, поскольку я бизнесом не занимаюсь. Я не знаю, что там происходит. Брудно (Михаил Брудно, совладелец Menatep Group. — Forbes) занимается, он, по-моему, доволен партнерами и их взаимоотношениями. Он управляет деньгами нашей группы, вкладывает их, в том числе в израильские предприятия. Скажу честно: если бы мне потребовалось быть владельцем контрольного финансирования какого-нибудь крупного университета, это бы я вряд ли потянул. Но на мои идеи и проекты денег мне хватит. А заниматься в Израиле политикой и СМИ я не собираюсь. Надеюсь, судьба защитит меня от необходимости вмешиваться в политику, хоть в местную, хоть в любую другую. Не хочу.
Если говорить о потере статуса… Я так нахально-наивно предполагаю, что в любой нормальной стране, это касается и Америки, и Европы, у меня нет проблемы статуса. Для меня статус — это возможность общаться с тем, с кем я считаю нужным и с кем мне интересно, в режиме диалога, доверия, интеллектуального обмена.
Свобода передвижения? Не хочу хвалиться подробностями, чтобы не расстраивать врагов. Но я теперь могу все больше передвигаться по миру. Что же касается материальных подтверждений статуса, всяких там частных самолетов и яхт — если бы они мне были нужны, я бы подумал над этим. Мне не перед кем хвастать. Я большую часть времени провожу в музеях, в университетах, во встречах с творческой интеллигенцией, мне это интереснее. А в целом — это продолжение жизни очень поучительно, очень полезно для моего будущего.
— Каким вы видите свое будущее через 10–20 лет?
— Наверняка буду или в консалтинге, или в прикладной науке. На фундаментальную у меня уже все-таки нет времени — нужно доучиваться много. Я очень креативен, особенно в гуманитарных областях, и считаю, что идеи мои неплохие, особенно в социальных областях и общественно-политических. Я вполне готов начать этот научный путь снизу, причем не буду ждать 10 лет, я думаю все-таки о ближайших паре лет. Уже сел за работу.
— Чего вы боитесь?
— Боюсь проснуться одним прекрасным утром — а башка не работает... Как жить дальше и зачем? Так мне еще Ходорковский говорил. И еще я хочу, чтобы, как бы ни повернулась моя жизнь, в ней всегда были собаки, дети и женщины.