На безрыбье

На московском консервном заводе «Меридиан» обстановка тревожная. Вход в административное здание заваривают металлической решеткой. Воинственно настроенные работницы подтащили к окну верхнего этажа пожарный шланг — они готовы окатить из него любого, кто приблизится к корпусу. Два десятка охранников с собаками патрулируют подходы к компрессорной, где хранится 15 тонн жидкого аммиака…

Это картина трехмесячной давности. На «Меридиан» тогда поступила информация, что предприятие готовятся захватить вооруженные люди. Увы, в российской столице бизнес до сих пор ведется с использованием бандитских разборок. Нужно быть готовым ко всему.

«Меридиан», впрочем, не пострадал. Как потом выяснилось, захватчики заранее зарегистрировали по тому же адресу компанию с таким же названием («Меридиан»). Это был формальный повод удержаться на заводе. Но для начала надо было на него проникнуть, а как раз это им не удалось. Бандиты выстрелили по фасаду забаррикадированного здания и удалились. Кто претендовал на «Меридиан», нынешние владельцы завода не говорят (или не знают), но с гордостью бывалых вояк показывают корреспонденту Forbes два пулевых отверстия в окне.

Рыбная отрасль всегда была криминальной. Стрельба, правда, велась на прибрежных территориях — там шла бесконечная война за контроль над выловом рыбы. Теперь же, похоже, боевые действия перекинулись на материк, где производятся пресервы — красиво упакованные в жестяные банки или полиэтилен сельдь в остром соусе, филе лосося, морские гребешки и прочие деликатесы.

Потребление такой продукции, по данным компании «Агриконсалт», растет в России на 15–20% в год; в Москве и Петербурге — еще быстрее, на 33–35%. Выпуск пресервов и нарезок оказался выгодным делом. Вы приобретаете стандартные производственные линии, берете качественное, подготовленное для дальнейшей переработки сырье (оно в большинстве случаев импортное) — и налаживаете работу с розничными сетями. Мороженый лосось стоит около $4 за 1 кг, в виде нарезки — все $13.

«Рентабельность по рыбопродуктам — 10–40%», — уточняет Андрей Евдокименко, член совета директоров оборонявшегося от захватчиков «Меридиана». Почему же тогда этот бизнес развернулся только сейчас? «Просто на эту отрасль бизнесмены обратили внимание после того, как алкоголь, колбаса и прочие более доходные рынки были поделены».

Бизнесмены из группы «Союзпром» (в нее, в частности, входит одноименный банк) обратили внимание на рыбный завод «Меридиан» в 2003-м. Они выкупили акции у прежнего руководства и решили вложить деньги в модернизацию. Представитель нового собственника, член совета директоров «Меридиана» Вадим Лифанов, свой первый день на заводе запомнил на всю жизнь. Сначала его чуть не растерзали рабочие, которым прежнее руководство несколько месяцев не платило зарплату, затем пришлось общаться с электриком, который пришел отключить здание за долги. А под вечер в кабинет позвонил Михаил Ходорковский. Лифанов сильно занервничал — «дело ЮКОСа» было в разгаре. От сердца отлегло, когда выяснилось, что собеседник — тезка нефтяника, торгующий рыбой в США.

Основным продуктом «Меридиана» на тот момент была селедка, отгружаемая на вес. Новые собственники сдали все ветхое оборудование в утиль, и сейчас на заводе производят крабовые палочки, рыбные котлеты и пресервы. За три неполных года группа инвестировала в завод 700 млн рублей. Годовая выручка от производства рыбопродуктов составляет, по оценкам, 600 млн рублей. Добавьте сюда еще и доходы от субаренды — часть административных помещений и холодильников рыбзавода новые собственники сдают внаем.

Крупнейший же игрок на рынке — «Русская рыбная компания». Как и «Меридиан», она находится в Москве; основана братьями Андреем и Максимом Воробьевыми (им сейчас 36 и 30 лет соответственно). История «Русской рыбной компании» совсем иная: она начинала с поставок рыбы из-за рубежа, превратившись со временем в крупнейшего импортера, на ее сырье работает, например, тот же «Меридиан». Пять лет назад «Русская рыбная» открыла собственное производство в Подмосковье — здесь коптят семгу и форель, фасуют дальневосточную красную икру, делают пресервы из сельди под маркой «Русское море». В прошлом году «Русская рыбная» наторговала на $280 млн, из них на долю переработки приходится $80 млн, остальное — импорт. По словам Максима Воробьева, президента компании и обладателя диплома МВА, треть рынка «нарезки» красной рыбы — в его руках. И останавливаться на этом «Русская рыбная» не намерена, до конца 2006-го компания должна достроить завод в Калининграде — там есть таможенные льготы.

Обычно производители рыбных деликатесов предпочитают не связываться с бывшими советскими предприятиями, а создавать собственное производство с нуля. Выбор места редко привязан к источникам сырья, которое все равно импортное. Например, белорусский импортер мороженой рыбы Александр Мошенский в 1998 году построил производство в свободной экономической зоне Бреста. Отсюда пресервы под маркой «Санта-Бремор» возят в Россию (даже на Дальний Восток) и на Украину. В России одним из первопроходцев стал предприниматель Роман Паскаленко. В 1999 году он с двумя компаньонами выкупил в Дубне колбасный цех и начал выпускать там сельдь кусочками под маркой «Раптика». Благодаря мощной рекламной поддержке продажи этой компании ежегодно растут на 30–45%. Сырье полностью импортное.

[pagebreak]

Почему в переработку не идет российская рыба? Пригодной для изготовления красивой «нарезки» семги и форели в России просто нет — эту рыбу выращивают на специальных фермах в Норвегии. Выловленная же в России сельдь предпринимателей не устраивает — нет стабильных поставок. «Рыба должна быть чистая, белая, без синяков, кровоподтеков, отсортированная», — объясняет Воробьев. Если заказанный из Норвегии контейнер идет сутки, то заказу с Камчатки предстоит более длинный путь — около 10 000 км, а это удорожает килограмм рыбы на 6 рублей.

Но дело не только в качестве и расстояниях — российские рыбаки не горят желанием везти свой улов на родину. Во-первых, современных предприятий для первичной обработки рыбы (например, приготовления филе) на российском берегу почти нет. Во-вторых, рыбаков на берегу не ждут с распростертыми объятиями — считается, что судно, вышедшее за 12 миль от берега, перешло госграницу. Соответственно, при каждом заходе назад судно должно пройти полный пограничный и таможенный контроль. Кому нужна лишняя головная боль? Мурманский рыбокомбинат, например, покупает в Норвегии сельдь, которая перед этим была поймана русскими рыбаками и сразу продана на экспорт. «Рыбаки называют мурманский порт «вражеским», потому что судно, приходящее в него, проверяют 14 организаций, и от каждой инспектор. Теряется три часа. А в Норвегии все делает один человек за 15 минут. Я готов селедку покупать дороже, чем норвежцы платят, — но все равно ее ко мне не повезут», — сетует гендиректор мурманского рыбокомбината Михаил Зуб.

Ежегодный итог путины: 70% улова продается за рубеж. Крупнейшие покупатели нашего минтая — Китай и Корея, треска идет в Норвегию, краб и палтус — в Японию. По данным Ассоциации рыбохозяйственных предприятий Приморья, экспорт рыбы и морепродуктов, добытых судами края в Мировом океане, вырос в 2005 году по сравнению с 2004-м на треть и составил $319,3 млн.

Изменится ли что-то в ближайшее время? Максим Воробьев из «Русской рыбной» готов довести долю отечественных поставщиков в своем ассортименте с нынешних 25% до половины. У компании есть возможность влиять на отрасль. «С 2003 года мы активно взаимодействуем с таможней, совместно разрабатывали нормативные документы, которые позволяют рынку приближаться к нормальному правовому полю. В импорте рыбы таких скандалов, как, например, недавний с мобильными телефонами, нет уже много лет», — говорит Воробьев. В том, что конструктивный диалог с властями его компании удается, сомнений нет: глава семейства Воробьевых Юрий — первый заместитель Сергея Шойгу, министра МЧС, а брат Андрей, депутат, в 2000 году возглавил исполком партии «Единая Россия».

Возможно, не без их участия в 2005 году изменилась и система квот на добычу биоресурсов. Если раньше чиновник определял, кому и сколько ловить, то теперь будет действовать исторический принцип: квота определяется исходя из размера прошлогодней добычи компании. Правила игры стали более понятными.

Когда вопрос о квотах еще только начал решаться, интерес к ловле рыбы проявил один из акционеров «ЕвразХолдинга», крупного производителя стали. В 2003 году он выкупил акции Находкинской базы активного морского рыболовства. Правда, опыт оказался неудачным. Сейчас база перешла в собственность холдинга «Ролиз», президентом которого до избрания в губернаторы Приморского края был Сергей Дарькин.

Еще один крупный игрок — холдинг «Турниф». В 2004 году его акционеры выделили в отдельные компании рыболовство («Турниф» входит в тройку крупнейших приморских добытчиков), два рыбоперерабатывающих предприятия (марки «Рыбка моя», «Соленый ветер») и торговый дом «Восточные рыбные промыслы». Управляет хозяйством фирма «Системные решения». Возглавить ее согласился совладелец московской консалтинговой компании «Бест-тренинг» Владимир Земсков. Ради новой должности он покинул столицу и живет теперь в съемной квартире во Владивостоке.

Пока холдинг развернулся только в пределах своего региона. На Дальнем Востоке местные пресервы стоят 35–45 рублей за 250-граммовую банку, а привезенные из европейской части страны — 60–70 рублей. Но уже в Екатеринбурге ситуация меняется на противоположную — везти дальше дальневосточные пресервы невыгодно. Поэтому «Турниф» вынашивает планы по строительству заводов поближе к потребителю — в Астрахани или Мурманске. «Просто руки еще не дошли, но в ближайшее время ждите нас в Москве», — заявляет менеджер по региональному развитию торгового дома Роман Крячко.

Ставки в этой игре гигантские. По прогнозам Воробьева, в 2010 году россияне будут покупать рыбопродуктов вдвое больше, чем сейчас, — на $10 млрд. Может, тем, кто уже наладил рентабельное производство, действительно впору позаботиться о его защите?