Трезвый расчет

«Это еще не Дураково, это Придурково», — Михаил Морозов то ли шутит, то ли дает непредвзятое определение своим подопечным. На Land Rover Морозова мы объезжаем дозором территории основанной предпринимателем реабилитационной общины «ТИЛЬ» («Терпение, Искренность, Любовь») — калужские деревни Дураково, Дулово, Трубино. За окном автомобиля проплывают каменные дома-крепости, огороды, теплицы, фермы — здесь живет и трудится сотня алкоголиков и наркоманов. В деревенской глуши под присмотром Морозова они приходят в себя после многих лет неправедной жизни.

Встречи с Михаилом Морозовым я безуспешно добивался с октября 2004 года. Предприниматель говорит, что это было испытание: «Если вы так настойчивы, значит, вас послал Бог». Лишь через год глава «ТИЛЬ» посоветовал мне испросить благословения на интервью у его духовника — викария патриарха, архиепископа Орехово-Зуевского Алексия. После часовой беседы отец Алексий дал разрешение на разговор, но предупредил: «Не нужно о нем писать в пасторальных тонах и делать «миссионером». У всех есть мотивация, какой-то свой интерес, и Морозов не исключение».

Михаила Морозова и впрямь не назовешь ни аскетом, ни религиозным фанатиком. «Я не назову себя верующим, я доверяющий. Я доверяю Богу», — говорит он. В Дулове у Морозова — огромный дом с фотомастерской, коллекция старинных фотоаппаратов; в гараже — 12 внедорожников Land Rover, не считая автомобилей других марок. «В юности мне нравились такие машины, а теперь появились и возможность, и необходимость», — поясняет предприниматель.

Детство у Морозова было трудное: его отец много пил. Мальчика воспитывал любимый дядя, профессиональный фотограф. Он и заинтересовал Морозова фотографией, но успехов воспитанника увидеть не успел: после бурного застолья с друзьями пошел купаться на Москву-реку и утонул. Закончив педагогический институт и отработав два года учителем биологии в школе, в начале 1980-х Морозов поступил на службу фотографом в организацию «Техвнешреклама» при Государственном комитете по экономическому сотрудничеству (ГКЭС).

Деньги он зарабатывал частным порядком. Сначала делал фотокопии икон (в «Техвнешрекламе» была отличная производственная база), с легализацией кооперативов приступил к производству слайдов, карманных календарей, кошельков и сумок из кожзаменителя. Самым успешным проектом стали пластмассовые значки с фотографиями звезд эстрады и рока — этой продукцией были завалены лотки на московских рынках. «Себестоимость — пять копеек, а продавали по рублю. В день я зарабатывал по 5000 рублей», — вспоминает предприниматель.

Легкие деньги тратил на развлечения и походы в рестораны. Как результат — со временем дела пошли хуже. Морозов пил и вечером с друзьями, и утром для поднятия настроения. Рушился не только бизнес, но и вся жизнь: конкуренты наседали, имущество пропивалось, жена грозила разводом. Он давал себе клятвы завязать, но затем напивался от «такого стресса». «Пьяница пьет, если хочет, а алкоголик пьет всегда, независимо от своего желания. Весь смысл жизни свелся к тому, чтобы напиться», — говорит Морозов. В 1991 году, собрав последние деньги, он лег на лечение в московскую клинику, работающую по методике американского Общества анонимных алкоголиков.

Из клиники Морозов вышел новым человеком — и в новую страну. СССР больше не было, бизнесом называли уже не торговлю значками, а приватизацию нефтяных месторождений. Надо было искать себе новое занятие. Рядом с мастерской Морозова в Сабурове находился храм святителя Николая. Фотограф зашел в церковь раз, другой — и вспомнил об иконах. Сегодня его компания «ТИЛЬ» — один из крупнейших производителей дешевых печатных икон для православных христиан (производство располагается в Москве). Эту продукцию каждый видел, к примеру, в автомобилях таксистов. По оценке директора Института изучения религии в странах СНГ и Балтии Николая Митрохина, в России ежегодно продается церковной утвари и икон на $100 млн. Не менее 10% этого рынка занимает «ТИЛЬ». Впрочем, производство икон — только одно из занятий Михаила Морозова. С 1995 года он еженедельно ведет собрания анонимных алкоголиков (АА) в Новоспасском монастыре рядом с метро «Пролетарская» в Москве.

Несмотря на то что Морозов не пьет уже 14 лет, в беседе он постоянно называет себя алкоголиком — это один из принципов АА. Все члены общества считают себя неизлечимо больными. Посетитель собраний АА должен признать, что пьет из-за своего эгоизма. Нужно победить собственное «я» — после этого наступает временная ремиссия, продолжительность которой зависит от самого человека. Чтобы постоянно напоминать себе, что болезнь никуда не ушла и бороться с ней нужно каждую минуту, алкоголик ходит на собрания АА, общается с «коллегами» и рассказывает новичкам историю своего выздоровления.

Однако уже с первых собраний в Новоспасском монастыре стало ясно, что «завязать» в привычной среде, не меняя друзей и место проживания, могут далеко не все. Поэтому «коллеги» Морозова раз в неделю были анонимными алкоголиками, а в остальное время — обычными алкашами. Тогда-то глава «ТИЛЬ» и вспомнил о своих загородных владениях. За несколько лет до этого Морозов проездом посетил умирающую калужскую деревню Дураково (утверждают, что когда-то местный помещик проиграл деревеньку в «подкидного дурака» — отсюда и название). Соблазнившись ослепительной красоты пейзажами, фотограф купил здесь недостроенную баню с участком земли. Население деревни составляли три старухи, здесь не было ни одного соблазна — ни водки, ни денег. Туда-то Морозов и решил вывезти свой народ.

Сейчас «ТИЛЬ» — это три деревни; все имущество и постройки здесь принадлежат либо самому Морозову, либо ООО «Центр Тиль» (профиль — «физкультурно-оздоровительная деятельность»). За год через «ТИЛЬ» проходит 120 «пациентов», всего в общине побывало около тысячи человек. Поначалу Морозов хотел работать только с мужчинами-алкоголиками. Но теперь берут и женщин, и наркоманов; приняли даже ставшего на путь исправления рецидивиста — до этого он провел в исправительных учреждениях в общей сложности 44 года. Во время нашей встречи Морозову позвонила мать наркомана из Республики Коми. Женщина услышала об «обители» «ТИЛЬ» от священника из Удмуртии, с которым переписывается; батюшка, правда, ничего, кроме названия деревни, не знал. «Представьте себе путь, который проделала эта женщина, чтобы только найти мой телефон. Если Бог их направил к нам, я не имею права отказать», — разводит руками Морозов.

Жизнь в Дуракове не сахар. Общие дома, по 3–5 человек в каждой спальне. Запрещено иметь свободные деньги. Посещать члена общины могут только близкие родственники. Всю корреспонденцию читает лично Морозов; он и решает, следует ли передавать письмо адресату. Денег за проживание в общине не берут, коммунальные платежи, покупку мебели и вещей общего пользования, строительство новых домов обеспечивает Морозов.

Но живет «ТИЛЬ» за счет натурального хозяйства, поэтому каждый обитатель обязан трудиться. Алкоголики и наркоманы выращивают картофель на арендованных у местного колхоза гектарах земли, ухаживают за огурцами и помидорами в теплицах, доят коров, ведут общее хозяйство. И каждый вечер встречаются в комнате для собраний, чтобы поаплодировать друг другу за еще один день, прожитый без спиртного и наркотиков.

Все это обитатели Дуракова делают добровольно — насильно никого в общине «ТИЛЬ» не держат. Гуляя по деревне, мы с Морозовым забрели на птичий двор. Здесь как раз творилась потеха — гвалт, пыль, перья. В небе над деревней появились ястребы, общинники спешно загоняли кур в сарай. Только петух Петька, гордость курятника, никак не давался птичникам в руки. Тогда невысокий тощий паренек присел перед Петькой на корточки, ласково поговорил с ним пару минут — и петух смирно пошел к нему на руки. «Нашли общий язык, — кивнул Морозов. — А когда-то этот парень и сам делал что хотел, несмотря ни на какие преграды».

Я разговорился с парнем, знающим язык птиц. Олегу 25 лет, он наркоман с девятилетним стажем: «Чтобы найти деньги на дозу, грабил прохожих, продавал вещи из дома». Родители сдали Олега в руки Морозову. Через несколько дней наркоман сбежал. Еще через месяц сам вернулся в Дураково: «Я много раз пытался завязать, ложился в платные клиники. Но там ты полежал 21 день — и тебя выбрасывают на улицу, все начинается по-новому. Пока родители возили меня по клиникам, из знакомых практически никого не осталось: одного зарезали, у другого передоз. Я пришел сюда снова, потому что не было другого выхода — только смерть». Теперь вроде все хорошо, вот только домой возвращаться страшно: «Что я там буду делать? Если Михаил Федорович разрешит, я остался бы здесь еще на несколько лет, пока не окрепну…»

Морозов, может, разрешит, а может, и нет. «ТИЛЬ» — не приют и не лечебница. Здесь не гарантируют стопроцентного выздоровления. Морозов говорит: «Моя задача — направить человека. А останется он на верном пути или нет, зависит от самого человека».

Морозов не раскрывает, во сколько ему обходится содержание общины — говорит лишь о «нескольких десятках тысяч долларов» в год. Зато охотно рассказывает, зачем он тратит эти деньги. Здесь действует трезвый расчет: «Завязавший алкоголик постоянно должен себе напоминать, что он тяжело болен. Я не исключение. Понимание того, что, запив, я могу снова все потерять, действует не так красноречиво, как страх того, что может потерять сотня людей, которые сейчас живут в общине, и их близкие. И что не получат те, кто придет завтра».