Европейская модель интеграции разных культур дала сбой. Копировать ее в России нет смысла
Мультикультурализм в европе — это не выдумки интеллектуалов, а факт нашей жизни. Мы должны построить общество, в котором разнообразие одобряется, уважается и поощряется». Эти слова генеральный секретарь Совета Европы Терри Дэвис произнес в Берлине 22 октября 2005 года. А пять дней спустя в пригороде Парижа начался беспрецедентный бунт выходцев из Африки и арабского мира. Тех самых, на интеграцию которых в постиндустриальную Европу вроде бы и нацелена политика культурного многообразия.
Способно ли современное общество преодолеть этническую и цивилизационную неоднородность? В начале XXI века оказывается, что рецепты, считавшиеся успешными в последние сто лет, перестают работать в условиях глобализации и демографического упадка промышленно развитых стран. России, которой еще только предстоит столкнуться с массовым наплывом иммигрантов, стоит внимательно прислушаться к дискуссиям, идущим в Старом и Новом Свете.
АМЕРИКАНСКИЙ КОТЕЛ
Нынешние европейские дебаты о перспективах мультикультурализма напоминают споры, бурлившие в Соединенных Штатах столетие назад. Тогда развернулась ожесточенная полемика между приверженцами «плавильного котла» и сторонниками «этнического многообразия» (предшественник мультикультурализма).
Термин «плавильный котел» появился в 1908 году — так называлась поставленная на Бродвее пьеса о жизни еврейских иммигрантов в Нью-Йорке. Ее автор, родившийся в Великобритании писатель и социолог Израэль Зангуилл, не сомневался: США — уникальная страна, в которой из сплава национальных особенностей иммигрантов возникает единая нация. Новая идентичность, конечно, первична по отношению к прежним. И задача государства — не сохранять культуру и традиции переселенцев, а способствовать максимальной интеграции, иными словами — ассимилировать приезжих.
Резко против выступил другой еврейский интеллектуал — философ Гораций Каллен, перебравшийся в США из Германии. В статье «Демократия против плавильного котла» он доказывал, что ассимиляция уничтожает саму суть Америки. Ведь величие этой страны основано на том, что она с самого начала стала прибежищем всех гонимых по причине национальной или религиозной принадлежности. Будущее Соединенных Штатов Каллен видел в «сообществе национальностей», в котором каждая этническая группа имеет право и возможность реализовать себя так, как считает нужным.
К написанию программной статьи автора, кстати, подвигла критика, с которой на переселенцев — славян, евреев, ирландцев — обрушивались консерваторы. Вместо того чтобы становиться полноценными американцами, они, мол, воссоздавали в городских предместьях атмосферу стран, откуда приехали. Эти обвинения почти дословно повторяют то, что звучит сегодня в адрес жителей парижских пригородов.
Бурный XX век, казалось, подтвердил правоту Израэля Зангуилла: «плавильный котел» исправно работал, обеспечивая ассимиляцию прибывающих. Однако к концу столетия отлаженная система начала давать сбои. В книге с выразительным названием «Разобщение Америки» социолог Артур Шлезингер замечает, что успехи движения за гражданские права 1960–1970 годов имели и оборотную сторону: рост национального самосознания в различных этнических группах.
[pagebreak]
В результате мультикультурная модель (ее еще называют «миской салата») формируется теперь сама собой по мере роста испаноязычного населения США. Оно уже превратилось в крупнейшее национальное меньшинство, а во второй половине века может, по некоторым прогнозам, превысить численность англосаксов. Трансформация США в страну двух языков (английский и испанский) и двух культур «будет концом Соединенных Штатов, какими мы знаем их последние триста с лишним лет», утверждает Сэмюэл Хантингтон, автор нашумевшей концепции столкновения цивилизаций.
ВЫНУЖДЕННЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ ЕВРОПЕЙЦЕВ
«Мультикультурализм — феномен другой эпохи, и от него пора отказаться. Мы должны укреплять в согражданах иного происхождения общее чувство «британскости». Это заявление Тревора Филипса, чернокожего главы британской Комиссии по расовому равноправию, наделало в прошлом году много шума. Протестовали многие соратники Филипса по лейбористской партии и практически все лидеры этнических общин. Он, однако, продолжает стоять на своем: фактическая сегрегация разрушает общество, лишая его традиционных основ.
Термин «мультикультурализм» родом из Швейцарии, где с середины прошлого столетия так называют культурно-языковое равноправие основных общин конфедерации — немецкой, французской, итальянской. Европа, столкнувшаяся с проблемами иммиграции несколькими десятилетиями позже Америки, концепцию узаконенного многообразия вообще-то не выбирала. Эта модель стала вынужденным следствием событий последней трети XX века.
Распад империй — голландской, британской, французской, португальской, а также бум в развитых странах привели к массовому притоку в метрополии жителей бывших колоний и просто дешевой рабочей силы, в которой нуждались растущие экономики. Немалая часть приезжих и их потомков не становилась полноценными французами, британцами, голландцами, замыкаясь в национальных анклавах. Политика же государства по сути сводилась к социальному умиротворению его обитателей.
Полномасштабную и не укладывающуюся в рамки стандартной политкорректности дискуссию о выходе из мультикультурного тупика первыми в Европе начали голландцы, потрясенные год назад убийством кинорежиссера Тео ван Гога — его зарезал гражданин Нидерландов арабского происхождения. Затем очередь дошла до британцев; организаторы летних терактов в Лондоне — не приезжие, они родились в Великобритании. События во Франции и вовсе похожи на последнее предупреждение.
Как признает один из крупнейших европейских социологов лорд Ральф Дарендорф, «внешний лоск интеграции в мультикультурную среду скрывает молодежь с иммигрантским прошлым, которая потерялась в окружающих противоречиях. Органичного для них всеобъемлющего мира традиций больше нет, но уверенными гражданами современного индивидуалистического мира они еще не стали». Проблема не в занятости и даже не в бедности, полагает Дарендорф, а в отчужденности и утрате национальной идентичности.
Утраченная национальная идентичность — еще не француз, уже не алжирец или марокканец — легко заменяется религиозной. Ислам становится для многих источником новой весьма агрессивной идентичности. Трудно найти среду, более благоприятную для проповедников всемирного джихада, чем мусульманские гетто европейских метрополий.
Вместо прежних колониальных владений Европа приобрела некое подобие «внутренней колонии, населенной молодыми мусульманами», замечает американский исследователь Роберт Лейкен. Они, родившиеся уже в Старом Свете, не собираются приспосабливаться к принятым здесь нормам и правилам, а намерены творить новые.
Есть ли сегодня модель, которая может направить процесс в менее опасное русло? «Некоторые оппоненты мультикультурализма мечтают об обществе без многообразия, но на самом деле они получат многообразие без общества, предвестником которого является ситуация в национальных анклавах», — напоминает шведский публицист Йоран Русенберг.
[pagebreak]
В ОЖИДАНИИ БОЛЬШИХ ПРОБЛЕМ
Хотя российские политики националистического толка поспешили заявить, что Москву ждут события, подобные парижским, ситуация у нас иная. Засилье этнической преступности, о котором чаще всего говорят в связи с «инородцами», — это проблема не столько социальной интеграции, сколько коррупции в правоохранительных органах и их сращивания с криминальными группировками. То же относится и к расхожему аргументу о кавказской «монополии» на рынках — бездействие (а то и содействие) властей является необходимым условием такого положения.
Тем не менее очевидно, что «европейская» ситуация у нас неизбежна. Наряду с развитыми странами Европы Россия переживает серьезный дефицит трудовых ресурсов, и устойчивый экономический рост потребует их «импорта». При этом Россия, как и Франция, — держава со сложным, не преодоленным имперским прошлым. Тяжелые проблемы с постимперской самоидентификацией привели к тому, что чуждыми воспринимаются не только выходцы из других стран или бывших союзных республик, но и нерусские национальности собственно Российской Федерации. Ксенофобские настроения, которые в Европе стали следствием притока иммигрантов, в России были широко распространены еще до начала действительно масштабной миграции.
Нашей стране только предстоит выработать новую национальную идентичность, и от того, какой она будет, зависит и модель возможной интеграции иностранцев. Мультикультурная политика едва ли подойдет России. Во-первых, общество к подобному явно не готово. Во-вторых, даже там, где мультикультурализм является официальной государственной доктриной (Канада и Австралия), все громче звучат голоса ее оппонентов.
«Плавильный котел», несмотря на трудности последних десятилетий, проявил себя более эффективным инструментом интеграции. Но применим ли этот опыт в России? Знаменитый американский политолог Фрэнсис Фукуяма попытался ответить на этот вопрос в отношении Старого Света. «Многие доказывают, что в Европе «плавильный котел» невозможен, потому что идентичность там слишком укоренена в крови, почве и общей исторической памяти. Возможно, это правда, но в таком случае европейскую демократию ждут огромные проблемы». К нашей стране этот вывод, пожалуй, относится в еще большей степени.
Поминать добрым словом империи сегодня немодно. Но — при всех понятных оговорках — и в Советском Союзе, и в царской России была объединяющая идея, под «зонтиком» которой находили свое место представители самых разных культур. Есть ли такая идея сейчас? Нет. Поэтому на российской элите лежит огромная ответственность. От того, сможет ли она найти правильные основы современной национальной идентичности, не противоречащие многонациональному характеру общества, но скрепляющие все его культурно-этнические компоненты воедино, зависит, сформируется ли новая устойчивая нация. В противном случае проблемы, связанные с мультикультурным развитием или сбоями «плавильного котла», покажутся нам незначительными по сравнению с тем, как будет развиваться российский социум.