Десятый вал

В конце сентября в Московском Манеже прошел Второй международный салон изящных искусств. Десятки европейских галерей привезли на показ богатой российской публике свои лучшие картины, скульптуры и предметы интерьера. На стенде лондонской Helly Nahmad Gallery уже на второй день четыре картины французских импрессионистов, стоимостью несколько миллионов долларов каждая, были помечены красным кружком «Продано».

Французская семейная фирма J.Feau & Cie доставила из-под Парижа в центр российской столицы весь декор замка XVIII века. Деревянные стенные панели высотой под 4,5 м с дверьми, зеркалами и благородным потертым паркетом встречали посетителей прямо напротив входа в салон.

Посетители могли прицениться к картинам «старых голландцев», скетчам Энди Уорхола, античной скульптуре и византийским гобеленам. Но больше всего европейцы привезли в Москву русского искусства — работы художников-эмигрантов, а также произведения, вывезенные когда-то за рубеж. Что неудивительно: в каждой стране коллекционеры хотят приобщиться к своей истории.

Цены на вновь обретенное русское искусство кусаются. Это в начале 1990-х отличные образцы русской живописи можно было купить за $5000–10 000. К 1999 году цены уже зашкаливают за $100 000. Сейчас они выросли на порядок. Никого больше не удивляют картины Айвазовского стоимостью $2,1 млн или Репина за $2,5 млн.

Почему растут цены? Причин несколько. Первая и самая очевидная — в России появились большие деньги. Удивительно лишь то, что класс состоятельных людей зародился у нас в стране более 10 лет назад, а мода на коллекционирование возникла только сейчас.

Настоящие коллекционеры, впрочем, существовали всегда, вне зависимости от политической и экономической конъюнктуры. Они скупали антиквариат и во времена Советского Союза, и когда он разваливался, и в эпоху сверхприбыльных приватизационных сделок, и в кризисный 1998-й. Любой коллекционер скажет вам, что собирательство — это страсть, и добавит: либо она у вас есть, либо ее нет. Это отличает коллекционера от того, кто погнался за модой. Человек может быть увлеченным собирателем, а коллеги по бизнесу и друзья при этом будут относиться к его страсти совершенно равнодушно. Предприниматель Владимир Логвиненко, составивший внушительную коллекцию древних русских икон и прославившийся скандалом с покупкой полотна Рубенса «Тарквиний и Лукреция», отвечая на вопрос о том, есть ли среди его деловых партнеров коллекционеры, шутит: «Они в основном собирают портреты Джорджа Вашингтона».

Много ли людей, увлеченных собирательством живописи, скажем, в среде музыкантов? «Я их не знаю», — честно признается певец Дмитрий Маликов, коллекционирующий русскую живопись начала XX века.

Среди богатейших бизнесменов России настоящие собиратели тоже редкость. Пожалуй, самая крупная коллекция русской живописи у президента Альфа-банка миллиардера Петра Авена.

Авен рассказывает в интервью Forbes, что он стал покупать живопись, как только появились деньги. Еще школьником познакомился с вдовой Роберта Фалька, участника художественного объединения «Бубновый валет», бывал у нее дома, видел картины и даже уговаривал своего отца, члена-корреспондента АН СССР, купить что-нибудь из наследства Фалька — была возможность. Отец счел такую трату денег баловством.

И напрасно. Сейчас произведения членов «Бубнового валета» стали чуть ли не самым дорогим товаром на русском арт-рынке. «Портрет Денике», написанный Петром Кончаловским, был продан этой весной на аукционе Sotheby’s в Лондоне за $1,4 млн. За три с половиной года до того, когда цены были существенно ниже, небольшой пейзаж Роберта Фалька «Лето» ушел на Sotheby’s за $140‑000.

В загородном доме Авена, под который он приспособил бывшую дачу писателя Алексея Толстого, теперь есть и Фальк, и Кончаловский, и картины других членов «Бубнового валета»: от лоскутных церквей Аристарха Лентулова до сочной «Венеры» Ильи Машкова и «наивных» работ Натальи Гончаровой. Второе направление коллекции Авена — художники объединения «Мир искусства»: Константин Сомов, Валентин Серов, Борис Кустодиев. Свое собрание живописи банкир считает почти завершенным: лучшие художники предреволюционной России, лучшие из имевшихся на рынке работ. Значимость этой коллекции признал авторитетный американский журнал ARTnews, посвятивший Авену обширную статью в августовском номере, где также был опубликован ежегодный список 200 ведущих коллекционеров мира. Ни один коллекционер из России такой чести не удостаивался.

Для Авена коллекционирование никак не мода. Он говорит, что это страсть к классификации. «Это инстинктивная вещь, я получаю чисто физиологическое наслаждение от упорядочивания книг на полке», — делится Авен своими ощущениями. Говоря о художниках предреволюционной России, он сравнивает их картины с поэзией и литературой того времени.

В том же духе рассуждают и другие коллекционеры. «По сравнению с Авеном я школьник», — оценивает свои финансовые возможности певец Дмитрий Маликов. Он начал собирать живопись лишь несколько лет назад, его интересуют художники 1910–1920-х годов, авангард. Что для Маликова собирательство? «Познание мира, — отвечает он, в голосе звучит азарт первооткрывателя. — Ты изучаешь какое-то направление в живописи и узнаешь о литературе, музыке, весь культурный слой того времени. Поверьте, это помогает в современной жизни».

Если говорить о действительно крупных собраниях русской живописи, сопоставимых с тем, что есть у Авена, то их можно найти, например, у живущего в Монако предпринимателя Владимира Семинихина. Его фонд культуры «Екатерина» время от времени устраивает тематические выставки. Большую коллекцию русского искусства собрал и предприниматель Андрей Еремин.

А собственно мода на антиквариат появилась в России не так давно, утверждает старший вице-президент и международный директор русского отдела аукционного дома Christie’s Алексис де Тизенгаузен. Кому как не ему это знать, ведь Christie’s проводит «русские торги» уже 30 лет. В 1970–1980-е годы клиентами аукционного дома был небольшой клуб людей, любителей русского искусства. Первый серьезный всплеск интереса к России на Западе произошел в начале перестройки. Вспоминая то время, Тизенгаузен рассказывает, как росли цены на советский агитационный фарфор — расписанную авангардистами посуду. Очень долго такие тарелки стоили на мировом рынке не более £500. С началом перестройки цены пошли вверх, достигнув нескольких тысяч фунтов. «И русские агитфарфор не покупали, — говорит эксперт аукционного дома, — его покупали американцы и англичане».

Настоящий же бум начался, по словам Тизенгаузена, 3–4 года назад. Вот свидетельство перемен: если в середине 1990-х сотрудникам русского отдела Christie’s совершенно необязательно было знать русский, то сейчас без языка — никак. На оборотной стороне визитки Алексиса де Тизенгаузена написано «Алексей Алексеевич».

Большинство экспертов объясняют возникшую моду на старину совершенно утилитарно. Состоятельные люди построили себе новые дома, и перед ними встал естественный вопрос: чем украсить стены и обставить комнаты? «Я еще в начале 1990-х говорил своим знакомым, что современная мебель обесценивается сразу, как только они выносят ее из салона», — рассказывает Forbes руководитель крупного российского предприятия, работающего на рынке электроэнергетики. Сам он обставил свой дом предметами конца XVIII — начала XIX веков. «Теперь люди просто захотели иметь вещи на стене, — развивает тему Тизенгаузен, — они захотели показать свое состояние, но сделать это со вкусом».

Стремительный рост цен на все русское — это еще и следствие неразвитости рынка. В Европе конъюнктура развивалась веками — большие коллекции создавались, переходили от отцов к детям, выставлялись на продажу. На российском же арт-рынке все еще происходит «первичное накопление»: лучшие вещи, которые хранились в частных собраниях внутри страны и за ее пределами, теперь выкупают по высоким ценам. На фоне общего дефицита качественных предметов искусства дорожают второстепенные и третьестепенные работы.

«Рынок был законсервирован благодаря большевикам, — поясняет Авен. — Русские художники не были оценены миром, не были известны. Сейчас только началось формирование свободного рынка русского искусства». «Восемьдесят лет был провал, — вторит ему Владимир Воронченко, управляющий инвестиционным фондом Aurora, который активно скупает на рынке русскую живопись и антиквариат. — Не было ни людей, покупающих русское искусство, ни денег».

Росту рынка поспособствовала и проведенная правительством либерализация. Авен был одним из инициаторов отмены пошлины на ввоз произведений искусства и антиквариата. С начала 2004 года импортировать картины и старинную мебель можно бесплатно. «Когда упростят процедуру вывоза, рынок вырастет еще сильнее», — предрекает Авен.

Что еще подстегивает цены на русское искусство? Азарт наших коллекционеров. «Они бьются на аукционах до конца: кто круче? — рассказывает Авен. — Если Абрамович захочет купить картину, кто ему сможет помешать?»

Некоторые рекорды, установленные на мировых аукционах, подчас только азартом и можно объяснить. В апреле этого года на торгах Sotheby’s в Нью-Йорке были выставлены две золоченые вазы Императорского фарфорового завода, датированные 1825 годом. Императорский фарфор — самое ценное, что есть на рынке русского прикладного искусства, поэтому эксперты Sotheby’s оценили пару ваз высотой 137 см в $500‑000–800‑000. Но результат превзошел все ожидания. Подстегиваемый другими участниками торгов анонимный коллекционер из России в итоге заплатил за этот лот без малого $4 млн. Кто в состоянии выложить такую сумму? Несколько участников рынка поделились с Forbes предположением, что за покупкой стояла жена московского мэра, владелица ЗАО «Интеко» Елена Батурина. Она увлеченно коллекционирует русский фарфор. По утверждению тех же экспертов, именно благодаря Батуриной цены на декоративные фарфоровые тарелки с тематикой Отечественной войны 1812 года взлетели до $100‑000 за штуку.

«Это новый рынок и новые деньги. Если вы легко заработали $10 млн на какой-то сделке, вы их так же легко и тратите. Вы не считаете каждую копейку, нравится — покупаете», — рассуждает о характере новых русских собирателей Жорж де Барта, владелец швейцарской галереи GdB Fine Arts.

Очередной рекорд русские вазы установили в минувшем октябре. Аукционный дом Sotheby’s проводил распродажу предметов искусства Ганноверской династии, фактически на торги была выставлена целиком обстановка замка Мариенбург — несколько тысяч лотов. И среди всего этого разнообразия — вот показатель интереса к русскому антиквариату! — дороже всего стоили две вазы того же Императорского фарфорового завода. Они были поменьше тех, что продавались в Нью-Йорке, относились к более позднему периоду (1840-е), но тем не менее оценивались экспертами аукциона на уровне €550‑000–750‑000. В ходе торгов цена взлетела до €1,69 млн.

Когда речь заходит о покупателях, подогревающих рынок русского искусства, коллекционеры, галеристы и дилеры вспоминают про фонд Aurora. Его управляющий Владимир Воронченко рассказал Forbes, что фонд намерен вложить $100‑млн в покупку предметов русской старины, причем треть этой суммы была уже потрачена к концу лета. Воронченко не раскрывает состав пайщиков фонда, но участники рынка убеждены, что один из них — миллиардер Виктор Вексельберг, совладелец компаний СУАЛ и ТНК. Воронченко хорошо знаком с Вексельбергом — у них есть совместные бизнес-проекты, именно он консультировал миллиардера при покупке знаменитой коллекции Фаберже у семьи Форбс (российский Forbes издается по лицензии семейной компании Forbes Inc.) в начале 2004 года. Несколько пасхальных яиц Фаберже из собрания российского императорского дома были приобретены, по оценкам, более чем за $100 млн. Именно после этой сделки мировой антикварный рынок стал всерьез воспринимать российских игроков. Теперь знаменитая императорская коллекция находится в собственности культурно-исторического фонда «Связь времен». Заявленная цель этого фонда — благотворительность, он устраивает выставки произведений из своего собрания в России и за рубежом. В то время как фонд Aurora — сугубо коммерческое предприятие. Его учредители надеются, что приобретенные предметы искусства со временем вырастут в цене и пайщики получат прибыль на уровне 20–30% годовых.

«Мы очень много приобрели на аукционах в последнее время, практически все дорогие вещи купили мы», — рассказывает Воронченко. Но он не согласен с утверждением, что фонд, взвинчивая цены на аукционах, переплачивает. В мае этого года на торги Sotheby’s была выставлена картина Константина Коровина «Гурзуф летом» с приличной стартовой ценой — $130‑000. В ходе торгов цена увеличилась в несколько раз, и покупатель в итоге заплатил за импрессионистский пейзаж Коровина $1,8 млн. Не стояла ли за этой сделкой Aurora? «Нет, это, пожалуй, единственная вещь, которую купили не мы, — говорит Воронченко. — Она уже настолько была переоценена, что я решил ее не покупать».

Вопрос, где же находится верхняя граница цен на русское искусство, не дает покоя никому. Это похоже на то, как москвичи рассуждают о стоимости недвижимости: упадет — не упадет? И в том, и в другом случае ответ все чаще один: цены будут расти и дальше, особенно на качественный товар. Как говорят галеристы, «на первые имена».

Российский рынок антиквариата принято сравнивать с западным с точки зрения цен. Любой эксперт скажет вам, что точно будет дорожать то русское искусство, которое не имеет аналогов в мире и которое является значимым в общемировом культурном контексте. Это, в первую очередь, русский авангард и такие объединения, как «Бубновый валет» (см. «Что собирать?»).

И наоборот, русская живопись XIX века представляется многим вторичной. Картины Шишкина с детства знакомы каждому, он «создал монументальные и жизнеутверждающие образы родной природы», как пишет Большая советская энциклопедия. Но в контексте мирового искусства он лишь продолжатель европейских традиций. «Шишкин учился в Дюссельдорфе, и его картины стоят теперь в 10 раз дороже, чем картины его немецких учителей», — указывает на диспропорцию цен Алекс Лахманн, один из крупнейших коллекционеров русской фотографии, владелец галереи Alex Lachmann в Кёльне. Для примера: на лондонском аукционе Christie’s в ноябре 2004 года картина «Чернолесье» Шишкина была продана за $1,4 млн.

Впрочем, не все можно мерить мировыми мерками. Как говорит Лахманн, «важен национальный аспект». Билл Гейтс, богатейший человек на планете, в середине 1990-х начал в патриотическом порыве скупать американскую живопись, взвинтив цены на нее до невиданных ранее высот. В 1998 году он приобрел картину американского художника XIX века Уинслоу Хомера, изображавшего, как сказали бы у нас, «жизнь простых тружеников», заплатив свыше $30 млн. Предыдущий, установленный в 1996-м рекорд цены на американскую картину был перебит сразу втрое.

Применительно к российской реальности это может означать, что рано или поздно русские художники, чьи картины стоят сегодня миллионы долларов, перешагнут отметку в $10 млн. Петр Авен не видит причин, почему бы этому не случиться. «Австрийцы покупают Климта, Шиле, Кокошку, и благодаря австрийскому спросу они дороже стоят», — говорит президент Альфа-банка. Действительно, самые дорогие картины австрийских художников Густава Климта и Эгона Шиле были проданы по ценам свыше $20 млн. «А в России, — добавляет со знанием дела Авен, — денег сейчас больше, чем в Австрии».

«Нас удивляют цены на Айвазовского, Шишкина, Коровина, но для западноевропейского искусства это вполне реальные цифры», — уверен Михаил Суслов, гендиректор ООО «Петербургский антиквар», один из самых известных дилеров северной столицы.

«Вы находитесь в самом начале, грядет бум, — прогнозирует владелец швейцарской галереи Жорж де Барта, недавно побывавший в Москве. — Я видел здесь несколько домов, принадлежащих людям, которые заработали большие деньги, — больших домов и совершенно пустых. И мы, торговцы антиквариатом, приезжаем сюда, чтобы показать им, чем эту пустоту можно заполнить». Иными словами, самый утилитарный вопрос: «Чем украсить стены?» пока не решен.