Каждый раз они возникают случайно и выживают каким-то чудом. Несмотря на то что они действеннее, гуманнее, красивее, толковее и дешевле обычных детских домов.
Впервые я попал в детскую деревню SOS-Томилино лет пятнадцать назад. Тогда деревня казалась чудом и прообразом светлого будущего. Десяток кирпичных коттеджей на ухоженной территории. Разновозрастные дети, которые не бросались ко мне обниматься с криком «Папа!», как делают обычно младшие детдомовцы, и не смотрели на меня волком, как обычно делают старшие. Обычные вежливые дети, приглашали в гости, разговаривали, накрывали на стол, пекли печенье.
Тогдашний директор SOS-Томилино прогуливался со мной по территории и рассказывал, как устроен этот невиданный детский дом. Вот стоит коттедж, в коттедже живет воспитательница. Воспитательницу тут называют «мамой». Она подписывает договор, согласно которому берется за зарплату воспитывать постоянно пятерых-шестерых сирот, проживая с ними под одной крышей. Она отказывается иметь собственную семью, у нее либо нет родных детей, либо дети уже выросли и живут самостоятельной жизнью. У нее нет проблем с жильем, где-то есть у нее квартира, она не претендует на свой коттедж в качестве жилплощади. Пока воспитывает детей — живет. Перестала работать «мамой» — уезжает. У нее могут быть выходные и отпуска. На этот случай в каждом коттедже живет еще вторая женщина, которую тут называют «тетей», «маминой помощницей». Работать «тетей» — это, как правило, что-то вроде стажировки, прежде чем начнешь работать «мамой». Разница между детдомовской воспитательницей и «мамой» в деревне SOS в том, что между «мамой» и шестью ее детьми возникает долговременная связь, близость, доверие, узы. Отношения «мамы» и детей не регламентированы рабочим днем. А что до выходных и отпусков, так ведь и биологическая мать может оставить своих детей ненадолго, если есть на кого, и поехать в отпуск.
Другие дети
Директор рассказывал мне о детях. Дело, говорил он, в том, что в обычных детских домах барачного типа санитарные и пожарные нормы регламентируют жизнь так, что детям ничего нельзя. Еду готовят в столовой, посуду моют посудомойки, продукты закупает завхоз, одежду закупают централизованно. Дети в обычных казарменных интернатах доживают до 17 лет, так и не узнав, как варить макароны — в горячую воду их надо кидать или в холодную. И про одежду и обувь дети не знают, что ее можно не только мерить, но и выбирать.
Здесь же, в деревнях SOS, никакой лишней обслуги нет, никакой столовой, никаких уборщиц. «Мама» ведет себя как в обычной многодетной семье: распределяет обязанности среди детей или назначает дежурных. Дети вместе с «мамой» сами готовят, моют посуду. Девочки учатся варить суп и печь пироги, мальчики — скалывать ломом лед на дорожках и сверлить стены, если надо повесить полочку. Сами стирают, сами моют окна. Сами вместе с «мамой» или вместе со старшими отправляются в магазин за одеждой. Совместно решают, что лучше купить в этом месяце — дрель, самокат или роликовые коньки. Одним словом, готовятся к будущей самостоятельной жизни и не приучаются к иждивенчеству.
В школу, рассказывал мне директор, дети из деревень SOS ходят в обычную. Не как в большинстве интернатов, где школа внутри и дети-сироты бесконечно варятся в своей среде. Нет, обычная школа. Они учатся с семейными детишками, ходят к школьным товарищам в гости, приглашают их к себе, знакомят с «мамой». Играют, записываются в кружки, влюбляются в старших классах. Притаскивают из школы всевозможные детские моды: мечтают о бакуганах в младших классах и об айфонах в старших. Все искусы нормального взросления, когда надо понять, что деньги, талант и красоту Бог раздает людям не поровну, что у каждого человека есть сильные стороны и слабые — дети из деревень SOS осваивают не в замкнутой среде интерната, благоприятной для создания стай по законам джунглей, а в свободной среде обычной школы и почти общепринятой семьи.
И еще, говорил мне директор, содержание ребенка в детской деревне SOS обходится дешевле, заметно дешевле, чем в обычном нашем детском доме. Это было невероятно. Ребенок живет в добротном коттедже, получает домашнее воспитание и кучу всяких неоценимых подробностей жизни в семье. А стоит это дешевле, чем казарменный детский дом.
Хорошая работа
Я пошел в один из домов, в семью, которая была дежурной в тот день и в обязанности которой входило принимать журналистов, государственных чиновников, бизнесменов — возможных спонсоров и прочих любопытствующих, потому что 15 лет назад принято было любопытствовать, отчего это мы строим детские дома казарменного типа задорого, тогда как можно обустроить семейные детские дома задешево. Меня встретили пятеро детей и женщина лет сорока с лишним. Старшая девочка провела меня по комнатам, показала пианино и с гордостью сыграла на нем ноктюрн Шопена. Средняя девочка показала кукол Барби и по секрету сообщила, что ее тоже учат играть на пианино «Старинную французскую песенку», а она пианино ненавидит, зато любит шить куклам платья. Старший мальчик рассказал мне про школу ландшафтного дизайна. Младшие мальчики вернулись домой с футбола: у одного был распухший нос, потому что попали мячом в лицо, другой был в радикально разодранных штанах. Их «мама» смеялась и журила мальчишек, что опозорили ее перед корреспондентом.
Леча разбитый нос, отправляя в стирку разодранные штаны и требуя немедленно убрать с обеденного стола элементы ландшафтного дизайна, женщина рассказывала, рассказывала, рассказывала мне про склонности и особенности своих детей, а я смотрел на нее как на героиню. Я думал: запереть себя ради сирот, лишить себя личной жизни, кино, театра, сна, секса, наконец, путешествий по миру — ну разве не подвиг! В этих примерно выражениях я и написал тогда первый свой репортаж о детских деревнях SOS.
Когда статья вышла, женщина эта позвонила мне, благодарила, но удивлялась — чего это я записал ее в подвижники. Ей, повторяю, было тогда за сорок, мне не было и тридцати. Я искренне не мог представить себя на ее месте. Теперь могу. Теперь за сорок и мне. Лучшим занятием на свете я считаю возню с детьми. Без крайней необходимости я не выхожу из дома. В кино и театры хожу не чаще раза в год. Про секс искренне думаю, что его можно отложить ради чего угодно на любое время. А от путешествий меня тошнит, после того как я три раза объездил весь мир «с «Лейкой» и блокнотом». Наконец-то я понимаю, почему по правилам детских деревень SOS «мамой» может стать только одинокая женщина старше сорока, не обремененная семьей и не имеющая проблем с жилплощадью. Я стал отчетливо понимать, как эта жизнь «мамы» может быть совершенным счастьем. Несмотря на это понимание, в «мамы» меня тем не менее не возьмут, даже не по гендерному признаку, а потому что я обременен семьей, и чем больше семья, тем острее проблемы с жилплощадью.
Пятнадцать лет спустя
Пятнадцать лет спустя я опять приехал делать репортаж про детскую деревню SOS-Томилино и опять гулял по саду с директором. Директор был новый. Я не знаю, сколько директоров успело смениться за эти годы. Но говорил директор все то же самое, что и прежний. Все те же слова: дети тут социализируются и понимают, что яйца можно не только варить вкрутую, но еще и жарить. Дети ходят в обычную школу, научаются общаться со старшими и с младшими, могут выбрать себе будущую профессию. И, да, детская деревня SOS продолжает быть дешевле казарменного детского дома! Новый директор повторял мне все это, как будто с тем, прежним директором они сговорились талдычить одно и то же.
Из новых сведений была только статистика побегов. Выяснилось на опыте, что из соседнего казарменного детского дома кто-нибудь из детей бежит минимум раз в месяц. Тогда как из SOS-Томилино за 15 лет не бежал ни один, если не считать побегами пару волнительных случаев, когда подростки уходили в гости к школьному приятелю, заигрывались в World of Warcraft, забыв предупредить «маму» о том, где они.
Из нового: в семьях были внуки. Я разговаривал с женщиной, которая выпустила 20 детей. Старшие вырастали, она брала маленьких, взрослели, набирала новых. Девочки выходили замуж, мальчики женились. Рожали своих детей. Теперь приезжают показывать бабушке внуков (эти два слова точно уж пишутся без кавычек: за два поколения проклятие сиротства совершенно сошло на нет).
Еще за 15 лет выяснилось, что, несмотря на очевидные преимущества детских деревень SOS, государство даже и не думает расформировывать казарменные интернаты и строить вместо них детские деревни. Наоборот, казарменные детдома укрупняются, то есть становятся все в большей степени казармой.
А про благотворителей и спонсоров выяснилось, что находится довольно много людей, которые, насмотревшись на жизнь в деревне SOS, загораются этой идеей, решают построить такую же деревню у себя на родине и даже строят, вложив немалые деньги в коттеджные поселки. На это спонсоры находятся. Но совершенно не найдешь спонсоров и благотворителей, готовых финансировать эксплуатацию детской деревни. Ремонт водопроводных труб, обновление коммуникаций, штукатурка, психологи, педагоги, юристы, занимающиеся уж как минимум выбиванием из государства положенной детям-сиротам жилплощади, — на это денег никто не дает.
Выяснилось, что совсем уж не найти благотворительных денег, чтобы содержать дом временного проживания — общежитие для выпускников, где молодые люди первое время после выпуска живут вроде как уже и самостоятельно, но все же еще под присмотром педагогов и неподалеку от «мамы».
Выяснилось за 15 лет, что загореться нестандартной идеей, вложить денег и отгрохать для сирот образцово-показательную деревню — возможно. Надарить детям дорогих подарков, включая машины и компьютеры, — возможно. Вручить директору правительственную грамоту и снять про детскую деревню для иновещания документальный фильм — возможно (чем, собственно, я и занимался в последний свой приезд). А вот финансировать год за годом без перебоев тихую профессиональную работу — нельзя. И нельзя раз и навсегда просто сесть с калькулятором и посчитать, который из социальных проектов эффективнее — детская деревня или казарменный детский дом. В показания калькулятора обязательно вмешиваются непредсказуемые какие-нибудь факторы — патриотизм какой-нибудь, политическая какая-нибудь конъюнктура, а то и волатильность цен на недвижимость в ближнем Подмосковье.