Недавно я поставила на себе интересный опыт: решила перечитать книгу, которую первый раз прочитала тридцать лет назад. Это был роман Айрис Мердок «Море, море», переведенный и изданный у нас в 1982 году, ровно через четыре года после того, как он получил в Англии Букеровскую премию. Должна сказать, что я почти не помнила сюжета, кроме того, что главный герой в какой-то момент удерживает у себя в доме объект своей первой любви, причем против ее воли. Но что действительно осталось у меня в памяти, это то, как часто и подробно он описывал то, что ел. Более того, я очень хорошо помню, что мне тогда казалось, что он ест какую-то жуткую еду, просто отвратительную. Каждый раз, когда он в очередной раз перечислял, что там у него было на завтрак, обед и ужин, я просто в ужас приходила. Я даже думала, что это такой литературный прием, что Мердок специально заставляет его есть все это, чтобы подчеркнуть, какой он, мягко говоря, неприятный человек.
Что я вам могу сказать: всем советую перечитывать книги вашей юности, ибо это очень поучительный опыт. Вновь взявшись за «Море, море», я, например, с изумлением обнаружила, что некоторые мои нынешние впечатления совсем даже не совпадают с прежними. А в каких-то случаях оказываются прямо противоположными. И случаи эти касаются, представьте себе, именно еды — ничего ужасного я в ней на этот раз не обнаружила. То есть, дойдя до первого описания трапезы главного героя, я даже предвкушала: «Ну вот, сейчас начнется!» Но нет, еда как еда, вполне себе нормальная. И так со вторым описанием, и с третьим, и т. д. А поскольку книга, понятное дело, не изменилась, получается, что это произошло со мной, причем совершенно незаметно для самой себя. Хотя, справедливости ради надо признать, некоторые кулинарные пристрастия героя поразили меня и сейчас, например любовь к вареному луку и использование консервированного молодого картофеля (я вообще с трудом представляю себе, что это такое). Но ведь у всех у нас свои странности, согласитесь.
«Создатель милостиво наделил нас способностью поглощать пищу. Всякая трапеза должна быть пиром, и да будет благословен каждый новый день, приносящий с собой хорошее пищеварение и бесценное чувство голода», — уже в самом начале романа с апломбом заявляет Чарльз Эрроуби, известный театральный режиссер и драматург, отошедший от дел и переехавший из Лондона на отдаленное и дикое побережье. Там он любуется морем, плавает и ведет дневник, в котором размышляет о жизни, выносит всевозможные суждения и педантично фиксирует содержимое своих трапез. Как большинство успешных режиссеров, он, конечно, тиран, не терпящий возражений, что далее в повествовании проявится в гораздо более важных вещах, чем еда. Так что ультимативные убеждения «осознанного гедониста», а их в романе много, — самое безвредное и очаровательное проявление его эгоцентризма.
«Взгляды, которых я придерживаюсь относительно еды, близки к абсолютным истинам», — изрекает Эрроуби. Вот, к примеру, некоторые из них: «Только глупцы презирают кетчуп», «Из всех сортов яблок я признаю только оранжевый пепин», «Кофе и китайский чай по утрам невыносимы», «Импортного сыра я не признаю, наши сыры — лучшие в мире», «Базилик, вне всякого сомнения, лучшая из душистых травок». Считая себя «просвещенным едоком» и обладателем «аристократического вкуса», он не выносит «лживость легенд, окружающих haute cuisine» и званых обедов с их «дорогой, замысловатой и не всегда вкусной пищей». Сам он превозносит простые радости: «Что может быть восхитительнее горячих гренков с маслом» и «Хорошо сваренная овсянка со сливками и сахарным песком — это ли не блюдо для королей». (Хочется вставить, что тут я с ним совершенно согласна.) Кроме того, он широко пользуется консервами и периодически выдает очень конкретные инструкции: «Когда ешь курагу с печеньем, ее следует предварительно вымочить, а с сыром она идет сухая», «Бананы резать, ни в коем случае не разминать, сливки негустые», «Чернослив промыть, откинуть, добавить лимонного сока или апельсиновой воды, только не сливок». Неудивительно, что когда-то Эрроуби даже собирался написать кулинарную книгу, собрав рецепты, по которым все бы готовилось ровно четыре минуты и ни одной больше.
Я, кстати, пока читала, все время думала: откуда Мердок все это взяла, у кого подглядела? Не похоже на то, что все это придумано. Особенно если учесть сентенцию Эрроуби: «Пища — тема серьезная, и на эту тему писатели, между прочим, не лгут». И точно, покопавшись в интернете, нашла статью из «Оксфорд Таймс», автор которой пишет, что именно в такой манере ели в знаменитом оксфордском доме писательницы и ее мужа литературоведа Джона Бейли на Чарльбури Роуд, по свидетельствам тех, кто там бывал, а также ее биографа Питера Дж. Конради. Герой «Море, море» замечает, что друзья называли его обеды пикниками. «Вот именно, хорошие, замечательные пикники, — ворчит он. — Но добавлю к слову, что у меня гости сидят за столом, никогда не держат тарелку на коленях и всегда к их услугам салфетки, настоящие, а не бумажные».
По мере развития сюжета и накала страстей. Эрроуби все реже и реже документирует свои трапезы, не до этого ему. И мне — кто бы мог подумать! — стало их не хватать. Вот что с нами делает время: мы незаметно меняемся и то, что раньше казалось отталкивающим, становится привлекательным.
А в качестве рецепта хочу предложить вам рисовый пудинг, поскольку Чарльз Эрроуби и по его поводу имел что сказать: «Приготовить отличный рисовый пудинг не так уж трудно, но многие ли это умеют?» Я считаю, что очень даже умею, так что судите сами.