Считанные единицы

Вы переехали в Москву, потому что стали депутатом. Помните, как это было? 

Т. Н. Ну, конечно, помню: 1993 год, город Анадырь, Чукотский избирательный округ, я депутат Государственной думы Российской Федерации. Такие события нечасто происходят в жизни человека, да и не с каждым человеком. Стала я членом парламента очень неожиданно и для меня, и, конечно, для всей моей семьи.

Вообще-то я приехала на Чукотку в 1981 году, по распределению Хабаровского института народного хозяйства. В те времена выпускнику вуза получить место работы с жильем, предоставлением места в детском саду для ребенка и с очень хорошей оплатой труда было большой удачей. Поэтому у меня даже сомнений не возникало по поводу моей дальнейшей работы. Так началась моя трудовая жизнь на Крайнем Севере.

Начинала экономистом по финансированию народного хозяйства в Анадырском райфинотделе, потом стала заместителем заведующего этого райфо, потом была назначена заведующим финансового управления администрации Чукотского автономного округа, а уже в 1991 году — заместителем главы администрации Чукотки — начальником финансового управления.

Конечно, никогда у меня не то что цели не было стать парламентарием, но даже и в своих фантазиях я так далеко не заходила. При этом у меня есть привычка, выработанная еще с детства, очень хорошо делать ту работу, которой я в данный момент занимаюсь, и еще всегда — внутренне желание, даже потребность, общаться с людьми и делиться с ними тем, что знаешь. Вот, например, я приезжаю в село Майское, маленькое село — 500 человек, где мне необходимо было провести ревизию в сельском совете. Днем я занимаюсь проверкой, а вечером собираю сход местных жителей в сельсовете и рассказываю им о бюджете, что такое смета расходов, просто общаюсь по насущным проблемам. Я даже договорилась с окружным радио, чтобы каждое утро перед работой мне давали несколько минут эфира. Как в народе говорили: сначала в 6 часов играет гимн Советского Союза, а потом выступает Нестеренко. И вот через какое-то время мне звонит губернатор и говорит: «Слушай, Татьяна, тут же у нас выборы в Думу. Пришли ко мне редакторы районных газет, телевидения и радио и предлагают выдвинуть тебя». Я очень удивилась. У меня не было PR-команды, плакатов, брошюр с красивыми фотографиями, то есть всего того, без чего в дальнейшем уже никакие выборы нельзя и представить. Меня просто знали. Как таковой предварительной программы не было, просто я рассказывала людям, что сейчас происходит и что, на мой взгляд, нужно было на Чукотке менять: как сделать более прозрачным бюджет, как отстоять свои права, как организовать общественный контроль. И когда меня разбудили в четыре утра и сказали, что я избрана более чем 80% голосов, я перевернулась на другой бок и продолжала спать и только потом поняла, что случилось. Уже днем я позвонила маме в Находку и говорю: «Мам, ты только со стула не падай. Меня избрали депутатом Государственной думы». Пауза в трубке, и мама говорит: «Таня, что у вас там, на Чукотке, вообще никого нет?» Такая реакция мамы меня даже несколько ошарашила. Потом, конечно, я поняла, что в 34 года я ей казалась еще совсем ребенком.

А дальше, уже депутатом, вы сели писать бюджетное законодательство?

Т. Н. Да, но сначала я опоздала к началу сессии, пурга была на Чукотке 10 дней, и я никак не могла вылететь на первое заседание. А когда прилетела 13 или 14 января, Дума уже работала. Помню, что захожу в зал, а в зале — Гайдар, Чубайс, Жириновский, у меня ноги стали абсолютно ватные, не понимаю, куда мне сесть... Потом привыкла, стала работать в комитете по бюджету и налогам. Мне очень повезло, что руководителем комитета был Михаил Задорнов. И вообще повезло с командой нашего комитета. Виталий Шуба, Оксана Дмитриева, я — мы втроем писали законодательство о бюджете: порядок внесения закона, порядок представления отчетов об исполнении, постепенно стали подбираться к Бюджетному кодексу. Еще, кстати, был закон о Счетной палате, который мы писали в Государственной думе. И когда нас во фракции «Регионы России» просили указать, на какой должности мы себя видим, я тогда — в первый раз говорю об этом — написала: председателем Счетной палаты.

В Минфине вы оказались вместе с Задорновым, причем в 1998 году? 

Т. Н. Да, в 1998 году Михаил Задорнов стал министром финансов. И когда я пришла в кабинет его поздравить, он мне предложил стать руководителем казначейства. Если честно, я упиралась до последнего. Задорнов звонил: «Татьяна, приходи немедленно, у нас в банке операции не проходят, нужны твои образцы подписей». А я в Думе «забаррикадировалась» и не иду. Почему? Ответственность большая, страшно опять так резко все менять. Кроме того, я считала, что меня люди избрали на второй созыв, а я не доработала, то есть как будто обманываю их.

А в августе 1998-го уже был кризис. 

Т. Н. Это было очень тяжелое время. Я помню: человек в военной форме чуть ли не на коленях стоит в моем кабинете и умоляет дать деньги, потому что солдаты голодают. А я очень эмоциональный человек, все это пропускаю через сердце. Приходишь утром, смотришь первым делом выписку со счета, остались ли на нем денежные средства. Потому что тогда все фактически приходящие на счет средства тут же списывали исполнительными документами. На одном из совещаний Сергей Дубинин, который тогда был председателем Центрального банка, в очередной раз заявил, что на счете правительства нет ни копейки. И мне Белла Златкис (она тогда в Минфине была руководителем департамента управления внутренним госдолгом) говорит: «Таня, ты опять становишься цвета зеленых стульев».

Сейчас вы тоже становитесь цвета стульев? 

Т. Н. Сейчас лучше. Во-первых, я уже три серьезных кризиса в Минфине пережила, все-таки набираешься опыта и мудрости. А во-вторых, в целом состояние экономики, банковской системы и самого главного, за что мы отвечаем, — государственных финансов, сейчас существенно лучше. За это время мы создали очень сильную систему Федерального казначейства. На­учились управлять ликвидностью Казначейского счета. Собрали в системе казначейства ресурсы не только федерального бюджета, но и бюджетов государственных внебюджетных фондов, внебюджетные средства бюджетных учреждений. Сейчас я с уверенностью могу сказать: такой ситуации, как в 1998 году, в системе государственных финансов быть не может.

Да, у нас возникли новые внешние вызовы. Сейчас мы как раз и работаем над тем, как с ними справляться, какие меры должны быть приняты, чтобы адаптироваться к новым вызовам. Но за прошедшие годы экономика и бюджет накопили запас прочности, и у нас есть запас времени, чтобы принять взвешенные решения, проанализировать последствия каждого шага. А тогда каждый день был шоком. Конечно, и мы с тех пор стали прочнее. Так что я больше не зеленею.

А почему, по-вашему, мы оказались в такой ситуации? 

Т. Н. Причины известны, все риски обсуждались. Минфин много лет подряд говорил о необходимости сбалансировать бюджет при цене $70–80 за баррель. Было много раз просчитано и доказано, что изменения спроса и предложения на рынке нефти могут произойти и к этому надо готовиться. Было много споров, и по итогу для расчета бюджета принята была среднегодовая цена — $100 за баррель. Изменится ли конъюнктура? Надолго ли это снижение цен на нефть? Я в большей степени склоняюсь к тому, что изменение ситуации на рынке энергоносителей — это долгосрочный тренд. Поэтому мы должны понимать, что в ближайшие 5–6 лет у нас будет более низкий уровень цен на нефть. Так что, на наш взгляд, необходимо сбалансировать бюджет 2017 года хотя бы на уровне $70 за баррель. Пока и это очень сложно. Хотя многие эксперты и этот уровень считают оптимистичным, говорят о риске, что цены будут держаться на уровне до $45–50 за баррель и сохранятся на достаточно долгий период.

Вторая причина — это, конечно, санкции. У нас нет опыта работы в условиях санкций. И этот вызов мы обязаны принять и дальнейшие действия предпринимать с учетом этих обстоятельств.

Ну и, конечно, причины структурного характера. Многие реформы были отложены, поскольку их отсутствие компенсировали высокие цены на энергоресурсы на внешних рынках.

А когда решение по Крыму принималось, оценивали, во что оно обойдется?

Т. Н. Если говорить о том, спрашивали ли Минфин, во сколько это обойдется, могу сказать: нет, не спрашивали. Но чтобы ответить на вопрос, адекватна цена или нет, нужно очень много знать. Мы обладаем только тем уровнем компетентности, которым обладаем. Мы же не знаем, какая информация была у первого лица. Я всегда исхожу из библейских истин: они говорят о том, что есть человек, который принимает на себя эту миссию. Он обладает всей полнотой информации и всей полнотой ответственности за это. Поэтому я это не обсуждаю вообще.

Я много ездила и видела, что никогда себя крымчане не ассоциировали с Украиной, это мое внутреннее человеческое убеждение, никто, начиная с таксиста, заканчивая массажистом. Они всегда считали себя, наоборот, несколько отброшенными Россией, считали, что Россия должна быть развернута к Крыму и в конечном счете Крым должен принадлежать России. Это мнение простых граждан, то, что я видела. Все остальное даже не берусь обсуждать.

Еще раз говорю: считаю, что те решения, которые приняты, могут быть приняты только одним человеком. Зная президента, могу сказать: он не принимает решения необдуманно. Но, справедливости ради, для нас всех это тоже было неожиданно, скажем так.

А как вообще сейчас чувствуют себя чиновники? Пытаются перекинуть вину друг на друга? 

Т. Н. Нет, этого я не наблюдаю. Конечно, споры между ведомствами есть, они всегда были. Есть своя позиция у Минфина, своя — у Мин­экономразвития, естественно, что мы отстаиваем свои взгляды, анализируем все спорные вопросы, просчитываем эффективность предложений. Это абсолютно нормально. В конце концов, именно благодаря спорам и появляется объективный взгляд на ситуацию. Другое дело, что я по своему характеру не склонна к компромиссам. На мой взгляд, есть черное, есть белое, не надо серого и его оттенков. Полумерами серьезные проблемы не решить. Мое личное мнение, что сейчас, к сожалению, сработают только жесткие решения, затем их четкая реализация и постоянный контроль.

А есть ли у власти план? Есть понимание, что делать завтра?

Т. Н. План у нас есть, скажу больше, у нас много планов. Я вчера как раз собирала совещание с коллегами, мы обсуждали планы деятельности Минфина. Так что планы есть, но нужно и то, о чем я только что сказала, — четкая реализация этих планов и постоянный контроль за тем, насколько эффективно они реализуются. Если решение принято и план утвержден, то все споры должны закончиться, переговорные процессы — прекратиться и все силы — быть брошены на исполнение этого решения.

Вы сказали, что у нас будет время, чтобы перестроиться. То есть возможности не перестроиться у нас нет? 

Т. Н. Нет. Возможности нет. Мы обязаны это сделать, потому что не перестраиваться — это несколько лет двузначной инфляции, это стагнация или даже рецессия экономики на несколько лет. Мы уже сейчас подготовили предложение — почти на триллион сократить расходы (10%-ное урезание всех расходов). С чем, собственно говоря, уже согласилось правительство.

Помимо этого, нам надо еще хотя бы полтора триллиона сократить в этом году, чтобы выйти примерно на 3–3,5% дефицита и не потратить весь Резервный фонд за 1,5–2 года, чтобы подготовить площадку для более важных и структурных реформ. Поэтому мы будем предлагать, конечно, не начинать никаких новых строек. Мы столько раз говорили о повышении эффективности расходов, что, наверное, набили оскомину этими словами. Сейчас это придется сделать. Профильным ведомствам надо провести ревизию, найти те траты, без которых можно обойтись, найти дублирование функций и безжалостно их порезать, понять, наконец, что мы теперь должны жить по средствам. С этой точки зрения сложившаяся в экономике ситуация — это очень хороший толчок, чтобы навести порядок, сбалансировать финансовую и бюджетную систему, найти новые источники роста, довести до конца намеченные реформы.