Нонна Ананиева, совладелица российско-африканской компании Trading Vision, автор книг «Van Cleef & Arpels в летнюю ночь» и «Яхта. История с рассуждениями» рассказывает Forbes Woman про путешествие в Бурунди, куда так редко ступает нога туриста.
Впервые я попала в Африку в 23 года, во времена СССР, студенткой МГУ. Когда я уезжала после девяти месяцев стажировки в Тунисском университете из этой небольшой страны с другой культурой, социальным строем, климатом, я знала, что Африка — это навсегда. Я действительно прожила там потом несколько лет и, в очередной раз уезжая, чувствовала, что вернусь. Мне просто не хватало еще жизненного опыта, хотелось новых знаний и было нестерпимо интересно попробовать новую Москву середины девяностых. Попробовала. Отработала 15 лет в «индустрии люкса», из них девять — директором российского бутика Van Cleef & Arpels. Поездила по миру. Знаю многих интересных людей. Написала три книги. И наконец-то сейчас опять Африка! Восточная. А точнее, более чем скромное по площади государство в центре Африканского континента, граничащее с Конго, Танзанией и Руандой, расположившееся на берегу одного из крупнейших озер мира Танганьики, — Бурунди.
Когда я впервые оказалась в Бурунди, помню, как стояла на пляже, наслаждаясь красотой бледно-голубой воды, синих гор, обрамляющих с двух сторон озеро, чистейшим воздухом и отрешенностью от текущих проблем и забот, и вдруг ко мне подбежали с десяток маленьких бурундийцев с кругленькими шоколадными головками, в абсолютно изодранной одежде, а кто-то и вовсе без нее, окружили и начали смеяться, улыбаться и тихонечко дотрагиваться. Совсем маленькие детки. И так в Бурунди всегда. Когда мы ехали по горной дороге на кофейные плантации, едва остановив машину, сразу попали в окружение детей. Иногда их может быть одновременно человек сорок, одинаковых, веселых, почти одного возраста: от четырех до семи лет. Вылезают из леса, из кустов, раз — и тут. Такие же дети, как везде.
Думаю, что у людей с нормальной психикой, выросших в материнской любви и имевших закадычных дружков в детстве, такие сцены ничего, кроме положительных эмоций, вызвать не могут. Именно они натолкнули меня на мысль, что, если бизнес, которым я стала заниматься в Африке, будет успешным, я обязательно буду тратить какую-то часть своего дохода на специальные программы, направленные на повышение жизненного уровня моих маленьких друзей. Средняя продолжительность жизни местного населения составляет около сорока лет, что является одним из худших показателей в мире.
Зато в Бурунди растет потрясающая, уникальная, с неповторимым ароматом, экологически чистая кофейная арабика. В этих горах на высоте около 2000 м, среди тропических лесов, на плодородной вулканической почве в слепящей глаза изумрудной зелени, чистейшем, насыщенном кислородом воздухе растет кофе, к которому стоило бы приучить нашу публику. Точно знаю, никто не пожалеет. А польза от этого будет обоюдная. Я имею в виду пусть небольшой, но все же вклад в развитие экономики Бурунди и Африки в целом, которой на сегодняшний день достается лишь 1% от мирового инвестиционного потока. И, видимо, отчасти поэтому туристы в Бурунди — пока гости нечастые. Здесь нет роскошных пятизвездных отелей, уютных кафе и маршрутов с сафари. Это другая Африка.
Зато если где про мировой финансовый кризис и не слыхивали, так это здесь. Кризис никак не повлиял ни на количество животных в окрестных лесах и горах, ни на качество фруктов, растущих в Бурунди. Кстати, говорят, что только в этой стране сохранилась праисторическая фруктовая молекула. Я имею в виду уникальный химико-биологический состав местных фруктов, вкусовые качества которых надолго отбивают охоту покупать в московских магазинах ананасы, бананы, папайю или манго. Но это можно понять, только попробовав хоть раз настоящий бурундийский ананас. В соседней Кении, например, фрукты уже другие. Но и Кения совсем другая. У нее все другое — и размер, и уровень экономического развития, и культурные традиции, и климат.
Летая в Бурунди, я часто делаю пересадку в Найроби. Покупаю кенийскую визу за $10 и выхожу в город. В первый раз я взяла такси и поехала в музей знаменитой датчанки Карен Бликсен. Не знаю, как бы я относилась к ее книге «Из Африки», если бы не было знаменитого фильма Сидни Поллака с одним из красивейших актерских дуэтов в лице Мэрил Стрип и Роберта Редфорда.
Я вошла в дом, очень настоящий, энергетически насыщенный, все еще живой, и сразу увидела огромный черно-белый, последний в жизни Карен фотопортрет. Она пожилая, больная, очень худая, уже знающая, что уходит, и неимоверно трогательная.
Я стояла и смотрела. Вокруг было много фотографий: и Стрип, и Редфорда, и Клауса Марии Брандауера, игравшего мужа Карен, Брора фон Бликсен-Финеке. В спальне висит одежда Мэрил Стрип из фильма. Попросила гида подождать, не говорить, но он не останавливался: «Она умерла в 1962 году от сифилиса и от рака легких». На фотографии Карен держит в руках зажженную сигарету. «Ей было 76 лет. Карен с мужем купили дом в 1917 году. Через 8 лет они разводятся, и в 1921 году барон уезжает». «Покажите мне ее друга-охотника», — попросила я и увидела человека, очень похожего на Редфорда.
Я подумала тогда о трех составляющих этого места: человеческая история, талантливая, честная, пронзительная книга и один из лучших фильмов прошлого века. Все! В Кении это было или на Камчатке, в тридцатые годы или восьмидесятые, датчанка она была или уругвайка, разве это важно? Поэтому советую туда съездить. И своими глазами увидеть этот памятник любви и искусству. Кстати сказать, работающий поблизости ресторан Karen Blixen Coffee Garden можно назвать культовым местом местной и мировой богемы.
Ну и напоследок немного оптимизма. Что касается Бурунди — это очень молодая в нашем понимании страна. Местные политики не всегда имеют достаточно опыта, многие из них — бывшие повстанцы и революционеры, и они не всегда лояльны даже своим партиям. Здесь много проблем — голод, сексуальное насилие, болезни. Но по сравнению с тем, что было пять лет назад, перемены разительные. В стране законное правительство, прошедшее выборы, мир и нет этнических конфликтов. Так что я бы не стала сдерживать оптимистические порывы. И прибавьте еще русский язык. Да, да — очень многие грамотные бурундийцы говорят по-русски. Вот такая история. Кофе будем пить?