«Его три дочери»: драма о сестринстве с Элизабет Олсен, Наташей Лионн и Кэрри Кун
Три сестры — Кэти (Кэрри Кун), Кристина (Элизабет Олсен) и Рэйчел (Наташа Лионн) — собираются в квартире своего отца Винсента (Джей О. Сэндерс) на Манхэттене. Мужчина умирает от рака, счет уже пошел на дни, и дочери решают быть с ним рядом до самого конца. На первый взгляд, у них нет ничего общего, кроме одного на всех горя. Властная Кэти, живущая в Бруклине, и эмпатичная Кристина, прилетевшая из Калифорнии, предвзято относятся к сводной Рэйчел, любительнице ставок на спорт, которая давно поселилась в квартире отчима. Напряжение между женщинами постепенно нарастает. Смогут ли сестры понять друг друга и вместе пройти через тяжелое испытание?
Камерная драма «Его три дочери» (His Three Daughters) Азазеля Джейкобса — хит прошлогоднего кинофестиваля в Торонто, который покорил аудиторию смотра трогательной правдивостью. Режиссер и сценарист фильма о воссоединении трех сестер перед лицом неизбежной утраты давно зарекомендовал себя мастером семейных историй. Например, в 2008 году Джейкобс привез на «Сандэнс» трагикомедию «Маменькин мужчина» о нью-йоркском невротике, который скрывался от проблем в браке внутри уютной квартиры родителей (все там же, на Манхэттене, где вырос и сам режиссер). Как и в драме «Его три дочери», действие происходило в замкнутом пространстве, что позволило персонажам максимально раскрыться в откровенных диалогах.
Помимо детско-родительских отношений, Джейкобс исследовал проблемы супружества («Любовники» 2017 года) и возрастные кризисы («Уйти не прощаясь» с феноменальной Мишель Пфайффер). Чтобы добиться максимальной натуралистичности происходящего на экране, он делал ставку на живые, в духе мамблкора, диалоги и монологи, а цепляющую искренность его работам в значительной мере обеспечивали яркие выступления маститых актеров и актрис. Такими же получились и «Его три дочери» — это снова сильная комбинация естественных разговоров и мощных женских перформансов.
Это терапевтическое кино, которое деликатно говорит о переживании утраты. Тяжелые события происходят здесь и сейчас — режиссер без лишних предисловий оставляет зрителя наедине с тремя женщинами, которые стараются не сойти с ума, проводя время в одной квартире в ожидании неизбежного. Естественно, у героинь, которые никогда не были особо близки, накопился целый ворох взаимных претензий, и серьезная ссора только ждет своего часа.
В первых сценах портреты героинь пишутся крупными мазками. Ответственная Кэти, негласный матриарх, взваливает на себя решение всех юридических и медицинских вопросов и пытается модерировать коммуникацию: «Если мы в чем-то не согласны, обсуждаем это спокойно, без криков и ругани, ведем себя как взрослые». Пока она занимается бытовыми делами вроде готовки, встревоженная Кристина утирает слезы и пытается, насколько это возможно, поддерживать в доме спокойную атмосферу. Рэйчел, живущей с отцом, в фильме отводится роль «паршивой овцы»: поначалу кажется, что она не разделяет общие переживания и интересуется только ставками и курением травки. Старшие сестры видят в ней взрослого подростка, который набивает холодильник одними яблоками и цинично рассчитывает получить квартиру на Манхэттене в наследство.
Однако режиссер призывает не спешить с выводами: зрителю предстоит узнать героинь поближе, чтобы в корне изменить представление о них. Азазель Джейкобс раскрывает личности сестер через кажущиеся незначительными детали — обрывки телефонных разговоров, неловкие движения. Педантичная Кэти, несущая груз ответственности за всех и вся, обнажает свою уязвимость и хроническую усталость, от бессилия роняя предметы и налегая на вино. Жизнь Кристины оказывается совсем не такой глянцево-идеальной, какой выглядит поначалу, но зато сама она — чуткая мать, которая пересматривает на смартфоне видео с дочерью и звонит, чтобы убедиться, что девочка приняла вечернюю ванну с уточками. А за внешним равнодушием Рэйчел прячется редкий альтруизм.
Взаимодействие героинь с отцом в кадре сводится к минимуму и происходит за закрытой или приоткрытой дверью. Мы слышим, как Кристина что-то напевает старику, подключенному к кардиомонитору, а Рэйчел сообщает ему результаты спортивных матчей; видим, как измотанная Кэти спит на стуле рядом с его кроватью. Режиссер не пытается выжать из зрителя слезу и просто фиксирует тягостную действительность, в которой каждый вдох умирающего может оказаться последним. В одной сцене героини спокойно ужинают, хотя в воздухе висит напряжение, в другой — пьют вино за здоровье отца, потому что ему стало хуже, но он выкарабкался, а в третьей яростно ругаются.
С вязким, мучительным ожиданием резко контрастирует теплая обстановка квартиры, по вечерам озаренной оранжевым светом ламп. Камера оператора Сэма Леви, который работал с Ноа Баумбахом и Гретой Гервиг («Милая Фрэнсис», «Госпожа Америка», «Леди Берд»), аккуратно подмечает малейшие перемены в эмоциональном состоянии сестер. Немного больше операторского внимания достается Рэйчел — медитативные сцены, в которых она долго курит во дворе дома или рано утром бредет по сонным улицам Нью-Йорка в магазин, разряжают давящую атмосферу замкнутого пространства.
История трех сестер, которые впервые за много лет, хоть и не без ругани, открываются друг другу, получается проникновенной и очень личной в том числе благодаря ювелирным актерским работам. Кэрри Кун («Фарго»), Элизабет Олсен («Ванда/Вижн», «Любовь и смерть») и Наташа Лионн («Матрешка») исполняют здесь свои лучшие роли и самоотверженно воплощают объединенных несчастьем женщин, внешне чужих, но на самом деле очень похожих. Эмоционально сложные перформансы трех актрис вряд ли пройдут незамеченными в наградном сезоне.
Драма Азазеля Джейкобса кажется почти что документальной, наполняющая ее безысходность буквально просачивается через экран. Режиссер сразу дает понять, что смерть — неминуемый итог, и заранее готовит зрителя к принятию трагического финала. И все же это очень бережное кино, пусть и на тяжелую тему. Оно стирает границу между героями и зрителем и не отпускает даже после финальных титров.