«Да от чего ты можешь уставать?»: почему так важно говорить о сложностях материнства
Сериал «911: служба спасения», который я смотрела в день отравления Алисы, рассказывает о работе бравых лос-анджелесских пожарных, парамедиков, полицейских и диспетчеров. И это занимательно не только потому, что позже я сама встретилась с необходимостью вызова их российской версии, но и из-за героини. В пятом сезоне Дженнифер Лав Хьюитт — диспетчерка Мэдди Бакли — сталкивается, как окажется потом, с послеродовым тиреоидитом (это такое заболевание щитовидной железы). Женщина ощущает упадок сил, и ей все время кажется, что она не справляется с материнством. Удивительно, но вместо «да от чего ты можешь уставать, ты же весь день дома сидишь» партнер поддерживает Мэдди и отдает абсолютно все свободное время разделению забот о ребенке и, что не менее важно, разделению быта.
Героиня не понимает, что именно с ней происходит, и решает выйти на работу как можно скорее: может, любимое дело поможет влиться в ритм, встать в строй, быть бодрее, активнее и веселее? Конечно же, это только усугубляет проблему. Мэдди рассеянна, материнство ее больше тревожит, чем радует.
Никто из близких и друзей не говорит: «А раньше без стиральных машинок и памперсов растили, и ничего, справлялись же». Вместо этого эти странные люди поддерживают Мэдди, выслушивают, советуют специалистов и отдых.
Мэдди никак не легчает. Она решает уйти с работы и обращается к врачу. Он ставит ей последовую депрессию. Ура! Вот он, путь к исцелению. Только оказывается, что даже безусловной любви партнера, поддержки друзей и последних достижений фармакологии недостаточно для одномоментного излечения.
Однажды, купая дочурку, Мэдди на секунду отключается. Как бы засыпает, но всего на мгновение. Будто кто-то выключил и тут же включил рубильник. Этой секунды хватает, чтобы девочка начала уходить под воду. Вытащив ребенка, Мэдди несется в больницу, где ее убеждают, что с малышкой все в порядке: ни воды в легких, ни травмы головы. Но Мэдди уже ощутила это. Ощутила, что может случиться сбой. Нет, не просто «может». Он обязательно случится.
Раньше Мэдди не была уверена, способна ли дать ребенку все необходимое для выживания, а теперь знает, что способна нанести вред. О! Это особенное знание. Оно подтачивает и так хиленькую материнскую уверенность в естественности своей роли. Истончает ее. Делает настолько незначимой, что даже сама Роза Кеннеди (Американка, мать девяти детей, среди которых президент США Джон Ф. Кеннеди. — Прим. ред.) могла бы явиться с того света переубеждать тебя, а ты все равно не поверишь.
Мэдди оставляет ребенка партнеру и уезжает. Она бросает семью.
Раз сбой неизбежен, его нужно проконтролировать.
И дальше происходит невообразимое! Близкие, друзья и отец ребенка не злятся на Мэдди. Да, последний растерян и даже сбит с толку, но все равно общая риторика окружения звучит как «нужно дать ей немного времени, она разберется в своих чувствах и вернется».
Когда мою маму госпитализировали на месяц и отцу пришлось самому собирать меня с сестрой в школу, каждый вечер варить сосиски с макаронами и проверять, убрались ли мы в квартире, бабушка требовала от ее лечащих врачей как-то ужать нужное количество капельниц в меньшее количество дней. Мама отбирала телефонную трубку, и бабушка говорила уже ей: «Наташа, придумай что-то, а то ты вернешься, а он уйдет». Хотя госпитализация матери была запланированной, она предупредила всех учителей, распределила домашние дела между мной и сестрой, провела уроки по плетению косичек для отца.
Папа не ушел из семьи, конечно же. Он переживал за здоровье мамы, возил нас к ней каждые выходные. Но после этого, когда проблемы возвращались или когда подруги звали ее одну на Японское море, в Хэйхэ, на выходные, куда угодно, — она больше не уезжала.
Поэтому я так удивилась событиям сериала. А они оказались прологом к не менее интересной серии, в которой Мэдди проходит обследование в специализированной клинике, там ей и ставят верный диагноз, после чего лечение становится эффективным. В той же серии нам рассказывают истории других женщин, оказавшихся в похожей ситуации.
Осознанно или нет, но за последние годы я посмотрела десятки фильмов и сериалов о женщинах, которые облажались, но все равно продолжили жить. И все эти истории потрясают меня. Особенно тем, что в разделе жанров не указан тег «фантастика». А иначе как объяснить переданные зрителю посылы? Ведь выходит, что женщина тоже человек? Она может ошибаться, не справляться, а то и вовсе быть не приспособленной для материнства? Она может быть испуганной, неуверенной, растерянной. Она может не знать всего или вообще ничего не знать.
Кто-то другой, не тот, из чьей вагины ребенок выпал, может справляться лучше, и мир не рушится?
Оказывается, так можно.
Не обязательно взбираться на постамент, обливаться расплавленным золотом и застывать искореженной, искалеченной, разрывающейся от боли, но так ярко сверкающей фигуркой на всеобщем обозрении. Спина неестественно изогнулась, кожа пузырится и пахнет паленой щетиной, но ты терпишь, выдавливая жуткую улыбку. Все ради этой иллюзии, соответствия статусу.
Посмотрите:
я ма-а-ать!
***
После диффенбахии каждое первое воскресенье месяца я вставала чуть раньше. На кухне было по-утреннему свежо, а в детской тихо. Я ощущала что-то хорошее. Было приятно от одиночества, от времени, предоставленного самой себе. Мягкий апрельский свет вместе с небольшим утренним шумом улицы лились в окно. Лишь мусор на полу колол чувством вины, воспоминаниями о произошедшем.
Деньги на несколько контейнеров появились, но в ведрах и ящиках все еще было мало смысла, ведь никто, кроме меня, не знает, куда и что выкидывать. Я приклеила «заламинированные» скотчем самодельные информационные таблички с объяснениями. В то утро контейнер для макулатуры все равно пришлось дополнительно перебирать: муж забыл расправить и сложить коробки от макарон, а дети выкинули огрызки от яблок. Получившуюся стопку я обвязала бечевкой. Один раз принесла в центр сбора в пластиковом пакете и нарвалась на осуждающий взгляд.
Я допила первую кружку чая и сделала бутерброд с колбаской. На очереди самое простое: вложить друг в друга баночки от детских творожков и йогуртов, сложить стопками паучи — уже вымытые, я не ленилась весь месяц. Вкусный завтрак и восхищение самой собой: я даже пританцовывала.
В самом конце шумные этапы: почти все бутылки смял муж, осталась одна со вчерашнего вечера; потом звенящее стекло. Я выносила пакеты к входной двери и, проходя мимо детской, услышала шевеление — идеальный тайминг. Они просыпаются, а я уже закончила и готова накрыть завтрак. Пока дети ели, я еще раз просмотрела их вещички в комоде, будет что — занесем в контей нер «Спасибо».
Крышечки разделила на два пакетика и отдала детям. Сами положат в стеклянный ящик, а потом выберут в том же магазине полезные сладости. Ближайший пункт сбора вторсырья в пяти остановках, но я взяла девочек с собой — заодно погуляем, и не нужно будет два раза выходить. Трамвай долго не ехал, и руки устали все держать и всех ловить. Наконец прибыл наш транспорт с высоченным порогом. Остановка прямо посередине проезжей части.
Я держала под мышкой стопку упаковок от наггетсов, и мне казалось, будто все остальные женщины в вагоне смотрели на меня с осуждением. Может, они своих детей полуфабрикатами не кормят. Я и сама на них смотрела, разглядывала и гадала, сортируют ли они мусор. Одна из женщин поймала мой взгляд и сказала:
— Вы такая молодец! Я вот все никак не начну. — Она ласково посмотрела на девочку, сидящую рядом с ней, чуть старше Дианы. — Настенька как увидит мультик какой-нибудь про заботу о природе, так сразу спрашивает, ну почему мы так не делаем, а я просто не могу. Не успеваю!
Настенька улыбнулась моим дочерям и отвернулась к окну, а ее мама смотрела на нас чуть дольше. Я тоже смотрела на нее. Кожа светится изнутри, лучится. Женщина выглядела так, будто долго выбирала одежду для этой поездки, примерила несколько комплектов серег и остановилась на самых удачных. Погладила эти брюки, прошлась липким валиком по этой кофточке, с брызнула духами эти волосы.
— Наверное, ваши дети вами гордятся, — за кончила женщина и тоже отвернулась к окну.
Я посмотрела на своих детей. Диана выковыривала последнее содержимое ноздрей, а остальное уже давно съела: главная пострадавшая от ухудшающейся экологии, неизбежно влияющей на развитие еще в утробе. Алиса сползла по сиденью и протирала коленями пол, на который, кажется, кто-то харкнул: новое поколение, что и будет жить в загаженном мире, оставленном бессердечными ленивыми взрослыми.
Мы с женщиной вышли вместе. Они с дочерью быстро перебежали через дорогу и остановились у бака на краю тротуара. Женщина запустила руку в свой аккуратный рюкзачок и достала пластиковую бутылку с водой на донышке — дала допить дочери и выбросила. А городские дворники не вываливают мусор из этих баков на пол кухни, не перебирают, не моют и не сортируют. Я видела, как мусоровоз сгребает тщательно вымытые стаканчики из-под йогурта в одну кучу со звонким стеклом из соседнего бака.
Вечером того дня я орала на детей, потому что не выспалась, устала, разозлилась на мужа. Но еще я почувствовала, что посыпалась. Мое представление о правильной жизни хорошей жены и матери обратилось в песок и осело илом под ногами.