Тело, культура, борьба: как разные течения спорили о том, что значит быть женщиной
Мемы из серии «девушки vs. парни», поп-психологические штампы и даже фильм «Барби», в котором кукольный мир радикально менялся в зависимости от того, кому — мужчинам или женщинам — принадлежала власть, апеллируют к установкам, что все представители того или иного гендера одинаковы. Такое приписывание некоторой группе неизменных черт называется эссенциализмом.
Эссенциализм лежал и лежит в основе многих сексистских подходов. Например, биологический эссенциализм предполагал, что женщины становятся женщинами, потому что обладают утробой, грудью и способностью к деторождению.
В широком смысле эссенциализм опирается на три ключевые идеи. Во-первых, он предполагает, что природа состоит из вещей и существ, полностью отличных друг от друга. Например, что люди принципиально не похожи на других животных.
Во-вторых, подобные различия якобы вечны и необходимы. В авраамических религиях различие между мужчиной и женщиной установлено в самом начале времен, при сотворении Адама и Евы. В Новое время вера в это различие трансформировалась, но не изменилась принципиально: теперь его источником стала эволюция.
В-третьих, согласно эссенциализму, каждая вещь или существо имеет некий набор определяющих свойств. Например, согласно рассуждениям философа Рене Декарта, существенное различие между людьми и животными состоит в том, что лишь люди обладают разумом и душой.
В античности убеждение о биологической пропасти между полами поддерживалось, например, верой в то, что женщины вынуждены очищать свой организм с помощью менструации, тогда как мужчины могут выводить все лишнее с потом. Пример из другой эпохи: в 1879 году французский врач Гюстав Лебон объяснял «неполноценность» женщин тем, что их мозг по размеру ближе к гориллам, чем мозг большинства мужчин. Лебон также заявлял, что женщины непостоянны, непоследовательны, им не хватает мышления и логики, они не способны рассуждать.
Представление о слабости женщин сыграло решающую роль в их «заключении» дома: пропагандировалось, что «домашний очаг» — естественная и безопасная для них сфера. А вера в неспособность женщин рационально мыслить подкрепляла ограничения в трудовых, имущественных, избирательных правах.
Тем не менее ранние феминистки и сами были непримиримыми эссенциалистками. Выступая за юридическое равенство женщин и мужчин, многие из них апеллировали к «природе»: человеческой природе вообще (которая равно наделяет всех достоинством и правами) и женской природе в частности. Например, требуя для женщин права опеки над детьми, активистки ссылались на естественную связь между матерью и ребенком. А суфражистка Элизабет Кэди Стэнтон в своем обращении к Законодательному собранию Нью-Йорка в 1854 году описывала женскую мудрость, добродетели, моральное влияние.
В 1949 году Симона де Бовуар опубликовала книгу «Второй пол», в которой высказала мысль: «Женщиной не рождаются, а становятся». Эта фраза стала явным отказом от эссенциализма, осмыслением женщины как продукта общества, а не природы. Де Бовуар не использовала термин «гендер», но ее идея стала зародышем того, что впоследствии разделило пол и гендер в феминистской теории. Феминистки второй волны вслед за писательницей настаивали, что гендерные различия социально сконструированы — и что люди воспроизводили их, потому что другого опыта социального взаимодействия у них просто не было.
Дебаты вокруг эссенциализма
Центральный вопрос феминистских споров по поводу эссенциализма заключался в том, существуют ли какие-то характеристики, общие для всех женщин, объединяющие их как группу.
Некоторые феминистские теоретики 1970-х и начала 1980-х годов, хотя и определяли женственность как социально сконструированную вещь, пытались нащупать некий набор социальных характеристик, которые могли бы быть общими для всех женщин. Варианты включали особую ответственность женщин за домашний, эмоциональный или воспитательный труд (как утверждала Нэнси Хартсок), их конструирование как сексуальных объектов, а не сексуальных субъектов (согласно Кэтрин Маккиннон) или их контекстуальный стиль этического и практического поведения (Кэрол Гиллиган).
Маккиннон активно критиковала молчаливое предположение, будто женщины должны быть как можно больше похожими на мужчин, чтобы достичь социального равенства, — и даже само словосочетание «равенство полов». Равенство предполагает одинаковость, считала она, а пол предполагает различие. Женщинам предложено два возможных пути: быть такими же, как мужчины, или отличаться от них. Проблема обоих предложений в том, что стандартом всегда являлся мужчина. Маккиннон признавала, что этот подход дал некоторые положительные результаты — доступ к трудоустройству, образованию и службе в армии. Однако настаивала: акцент на «равенстве» или сходстве женщин с мужчинами ставит под угрозу существование пространств, предназначенных только для женщин, и не принимает во внимание уникальные биологические потребности женщин.
Критики Гиллиган, Маккиннон и других в ответ отмечали, что эссенциализм репрессивен: одни формы женского опыта становятся нормой, другие — нет. Философ Элизабет Спелман отдельно отмечала, что нормализуются только привилегированные формы женственности — опыт белых женщин среднего класса. Условно говоря, если богатая женщина может себе позволить заниматься благотворительностью, это еще не значит, что любая женщина так или иначе тяготеет к благотворительности.
Другие утверждали: отрицание наличия каких-либо характеристик, которые являются общими для женщин и отличают их от мужчин, лишает мотивации действовать вместе. Кроме того, феминистки-эссенциалистки замечали, что, игнорируя биологическую разницу между мужчинами и женщинами, общество принижает потребности, образ жизни и телесный опыт, характерные для последних.
В 1990-е философы Джудит Батлер, Мойра Гейтенс и Элизабет Гросс последовательно развивали мысль о том, что даже телесные различия в некотором смысле подчинены социальным условностям. Нельзя апеллировать к какому-либо единству женских тел, чтобы зафиксировать определение женщины, поскольку тела — разные, и телесный опыт во многом зависит от социокультурного положения женщины. Количество беременностей, бьюти-практики (в том числе радикальные, вроде пластической хирургии), наличие физических нагрузок — все эти аспекты жизни женщины отличаются в разных обществах. Как только мы рождаемся, то включаемся в заранее написанные сценарии гендера — сценарии, которые мы постоянно и бессознательно воспроизводим в мире, утверждала Батлер.
С этим была не согласна философ и психоаналитик Люс Иригарей. В книге «Время различий. За мирную революцию» (Le Temps de la différence. Pour une révolution pacifique) она отмечала, что у всех женщин есть определенные телесные ритмы, дающие глубокую связь с природой. В представлении Иригарей из этого следовало, что на женщин особенно негативно влияют экологические катастрофы. А радикальная феминистка Мэри Дейли утверждала, что женская природа творит, а мужественность разрушает, что женщины должны сосредоточиться на различиях между полами и гордиться своей биологической способностью стать матерью.
Дебаты вокруг эссенциализма высветили несколько важных проблем. Они поставили под сомнение проект концептуализации женщин как группы. А если женщин нет как группы, то и феминизм им словно бы уже и не нужен.
Компромиссы и примирения
Из-за резкой критики эссенциализма обвинения в нем превратились в своего рода черную метку. Фем-теоретик Наоми Шор жаловалась, что такие обвинения стали «главной идиомой интеллектуального терроризма и привилегированным инструментом политической ортодоксальности… наделенным властью заставить замолчать, отлучить от церкви, предать забвению». В ответ на критику сторонницы эссенциализма начали подчеркивать его политический потенциал.
В конце 1980-х и в 1990-е годы стал популярен «стратегический» эссенциализм. Феминистки признали, что сам по себе эссенциализм ложен, поскольку отрицает реальное разнообразие женской жизни и социальных ситуаций. Тем не менее, решили они, в ограниченном контексте имеет смысл действовать так, как если бы эссенциализм был истиной, чтобы поощрять объединение среди женщин.
«Можно предполагать, что «женщин» не существует — сохраняя при этом политику «как если бы они существовали», — поскольку мир ведет себя так, как если бы они однозначно существовали», — предлагала философ Дениз Райли в книге «Меня зовут так?». Райли признавала, что женщины не являются единой группой и что распространенное в обществе представление о том, что они едины, ложно. Тем не менее эта ложная идея формирует и организует практики и институты, которые формируют женский опыт.
Феминистка и политолог Айрис Марион Янг в статье «Гендер как серийность» пыталась любопытно разрешить проблему столкновения эссенциализма и феминизма. Она различала социальные группы и серии. Участники группы признают значительные области общего опыта и ориентируются на общие цели. Серия не обязательно характеризуется каким-то единством и может быть «обширной, многогранной, многослойной, сложной». Участники серии объединяются пассивно — за счет схожих практик, рутины, образа жизни. Например, люди, стоящие в очереди, — это вынужденно собравшаяся серия, а не объединенная общей целью и идеологией группа. Так вот женщин Янг предлагала рассматривать именно как серию: ее участницы могут не чувствовать никакой связи друг с другом, но на них все равно действует один и тот же набор «феминизирующих» социальных структур.
С момента зарождения феминизма его бесконечно раздирали внутренние противоречия. Активистки, исследовательницы, теоретики расходились во мнениях о контроле над рождаемостью, власти и капитале, сексуальности и отношениях с мужчинами. Неудивительно, что поиск общей платформы в итоге поставил под сомнение саму возможность объединения, — но и расширил наше понимание того, что значит быть женщиной.