Феминизм моей матери: как женщины разных поколений строили отношения и искали себя
Кому ты нужна
Светлана Аллилуева училась в школе для высшей советской элиты и зарубежных коммунистических лидеров. С детьми Молотова, Маленкова, Берии, Микояна. С внучкой Максима Горького, с сыном Бориса Пастернака. Родителей ее одноклассников арестовывали — одного за другим. Многие из ее бывших друзей позже станут «врагами народа».
Светлана Аллилуева все детство находилась под охраной — отец приставлял к ней чекистов, которые следовали по пятам. Один из них рылся в ее школьном портфеле и читал личный дневник. За это его отправили в ГУЛАГ — не оттого, что совершил неэтичный поступок, а потому, что все написанное аккуратным почерком дочери Сталина — конфиденциально. Светлана Аллилуева писала в подростковом дневнике и о влюбленностях, и об отце.
Я никогда не писала об отце, пока он был жив. Всегда боялась, что он прочтет, узнает о страхе, который сковывал меня, когда я сердилась на папу.
Когда мне не хватало его внимания, я открывала блокнот на случайной странице и выводила простым карандашом — папа, папа, папа, до тех пор пока страница не станет идеально гладкой, лакированно-серой. За мной по пятам не ходили чекисты, но меня преследовало чувство, что отец читает каждую мою мысль, поэтому я старалась не думать дома о мальчиках, двойках по математике и о том, что наша классная руководительница сошла с ума.
Один из чекистов, приставленных к Светлане Аллилуевой, был тезкой моего отца — имя и фамилия. Я чуть не задохнулась, когда прочитала об этом. Он стал последним охранником, сопровождавшим дочь вождя народов, она с ним подружилась. Ей было семнадцать. Она поступила в университет и попросила отца отменить охрану. «Ну черт с тобой, пускай тебя убьют — я не отвечаю», — сказал Сталин.
***
Когда за ней ходил тезка моего отца, Светлана влюбилась в актера и сценариста Алексея Каплера. Он был старше нее на двадцать с лишним лет. Она полюбила его в 1943-м, в разгар Великой Отечественной (Советский Союз в огне, она — счастлива от любви).
Он писал ей трогательные письма. Они ходили в кино и гуляли по Москве. Он давал ей запрещенные книги — сборники дореволюционной поэзии, читал стихи Гумилева и Ходасевича.
Настольной книгой Светланы стала «Антология русской поэзии от символизма до наших дней», подаренная Каплером.
Об очередном свидании донесли Сталину. Он внимательно наблюдал за первыми отношениями дочери. Каплера отправили в Сталинград как военного корреспондента. Четырнадцатого декабря 1942 года газета «Правда» вышла с рассказом «Письма лейтенанта Л. из Сталинграда», который заканчивался словами: «…сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля». Светлана жила в Доме правительства, Доме на набережной.
Каплера арестовали — пять лет лагерей по обвинению в связях с иностранцами. Тогда Сталин впервые ударил дочь — влепил две пощечины. «Посмотри на себя в зеркало, кому ты нужна! У него кругом бабы, дура!» Это — из ее воспоминаний, из «Двадцати писем к другу», переписываю эти строчки и вижу ее, тридцатисемилетнюю, за пишущей машинкой, дрожащими руками отбивающую каждую букву — к о м у т ы н у ж н а у н е г о к р у г о м б а б ы д у р а.
После тех пяти Каплеру дали еще десять. Светлана начала разочаровываться в отце.
«Я начинала думать о том, о чем никогда раньше не думала: а так ли уж всегда бывает прав мой отец? Думать так тогда, в то время, было кощунственно, потому что в глазах всех, кто окружал меня, имя отца было соединено с волей к победе, с надеждой на победу и на окончание войны. И сам отец был так далеко, так невероятно далеко от меня… Это были лишь попытки сомнений».
— Если бы мой отец был жив, я бы не стала такой, какой ты меня видишь, — отвечала я подруге, когда она сказала, что завидует моей независимости. — Он бы меня подавил.
— Думаю, это была бы интересная конфронтация, — улыбнулась подруга.
И я впервые задумалась о том, что с отцом можно было бы не соглашаться, его можно было бы не делать авторитетом, потому что — скорее всего — он не всегда бывал бы прав.
Он не смог ее подавить, несмотря на то что был Сталиным — человеком, уничтожившим огромное количество людей. Но он сделал ей больно иначе — после смерти отца она доверяла любому мужчине, который хоть намеком выказал расположение к ней. Многие ее обманывали, из-за этих многих она и была несчастна.
Серийная моногамия
Светлана Аллилуева была замужем много раз. В двадцать первом веке такое называют серийной моногамией, абсолютно нормально, когда жизнь человека не ограничивается единственными отношениями.
Первым мужем Светланы Аллилуевой стал Гриша Морозов. Он был старше нее на семь лет. Она влюбилась в него еще в детстве, когда он работал вожатым в лагере, — возможно, об этом она писала в дневнике, который читал один из приставленных к ней чекистов.
Гриша Морозов подарил ей свободу — ту самую, из советских черно-белых фильмов эпохи оттепели (я люблю черно-белые фильмы эпохи оттепели — за их доброту, чуткость, человечность и независимость). У них собирались друзья — читали стихи и рассказы, обсуждали их, играли на гитаре, пели. Эпоха оттепели начнется после смерти Сталина. Сталин умрет пятого марта 1953-го.
В сороковые годы Светлана Аллилуева, чтобы не смущать гостей, перевешивала портрет отца лицом к стене.
***
Она развелась с Гришей Морозовым. Но до этого родила сына — двадцать второго мая 1945 года. Сына назвали Иосифом, в честь отца и в честь победы. Меня поражает, что отца Гриши Морозова тоже звали Иосифом, но все понимали, в честь какого Иосифа назван сын — иначе и быть не могло.
Я часто думаю об утре девятого мая 1945 года в той квартире, где они жили с Гришей (конечно, ее выделил Сталин). Светлана Аллилуева на девятом месяце беременности. Она почти не общается с отцом. На фоне ее беременности — страшная, кровопролитная война. Ее отец — Верховный главнокомандующий. Она узнает о победе. Звонит отцу, плача от счастья, называет его папой: «Папа, поздравляю тебя, победа!» Он отвечает: «Да, победа, спасибо! Поздравляю тебя! Как ты себя чувствуешь?» Думаю, что это — «как ты себя чувствуешь?» — впервые за всю ее беременность — в тот момент оказалось намного важнее победы.
***
Светлана Аллилуева рассказала о том, почему развелась с мужем, в фильме, который показали в 2008 году по Первому каналу. Фильм называется «Светлана». Там она одинокая, уставшая, раздраженная пожилая женщина. Ее снимают в американском доме престарелых, но — как будто бы — в душной хрущевке, в соседнем подъезде. Она говорит о том, что развелась с Гришей Морозовым, потому что хотела окончить университет, а он надеялся, что жена родит десять детей. «У меня было четыре аборта и один выкидыш. Я сильно заболела».
Интервью берут и у Иосифа Аллилуева. Он — лысый, с седыми усами — поднимает брови: «Моя матушка совершенно невыносимый человек в смысле характера. Она умудрилась рассориться со всеми своими тремя детьми».
О Надежде Аллилуевой, своей матери, Светлана вспоминает: «Она хотела развестись с отцом, пойти учиться и жить в одиночестве. Таким был советский феминизм — развестись и жить в одиночестве».
Я прочитала, что Надежда Аллилуева за четырнадцать лет брака родила двоих детей и сделала десять абортов. Аборты в Советском Союзе были запрещены с 1936 года.
***
Я знаю, что моя мама сделала аборт — втайне от отца и от детей. Мне рассказала об этом тетя — тоже — втайне от матери и моего брата. В каждой семье есть тайны, особенно если один из родственников — авторитарный отец. Тайны его, тайны — от него.
Я не знаю, при каких обстоятельствах мама делала аборт, мы никогда с ней об этом не говорили. Могу предположить, в каком году — в середине девяностых, в безденежье, в страхе перед неизвестностью. Это был не ее выбор — настояла тетя. «Не прокормишь». Не знаю, прокормила бы она или нет, не знаю, каким бы был этот нерожденный человек. Я могла бы сказать: «Таким был первый феминизм для моей матери», но это был не «феминизм».
«Моногамия, мама, — это отношения с одним-единственным партнером — на всю жизнь, а серийная моногамия — когда вы завершаете отношения, заводите новые и знаете, что это может быть не последний человек в вашей жизни, что будут другие, и это нормально, серийная моногамия — новая старая норма». — Я еду в метро и говорю с мамой по телефону. Беспроводные наушники прикрыты волосами, я смотрю на съезжающиеся-раздвигающиеся двери с надписью «Не прислоняться», разглядываю попутчиков и выгляжу как сумасшедшая, которая говорит сама с собой — глядя то на дверь, то на людей. Рассказываю маме о том, почему — по моему мнению, конечно, — некоторые люди выбирают полигамию. Неожиданно вспоминаю о Светлане Аллилуевой, спрашиваю: «Мама, а отец читал «Двадцать писем к другу»? — «Дочери Сталина?» — «Дочери Сталина». — «Да, вроде, ему приносил кто-то, может, даже дарил. В нашей библиотеке наверняка есть книга. А что?»
Хочу рассказать маме о том, какой была Светлана Аллилуева, заодно узнать, что она слышала о ней. А еще спросить, почему мама так и не вышла замуж после смерти отца, зачем сделала аборт, уточнить, что она все-таки думает о серийной моногамии и других видах отношений. У нас редко получается разговаривать спокойно — без ссор и обоюдных обид. Но у меня разряжается телефон.