«Я помню музыку Прованса»: как через дневники восстанавливается семейная история
Мне было десять лет, когда захватили Польшу. Для меня Польша — всего лишь слово, которое вписывают в графу «Страны», когда играют в столбики. Поль, полевка, перчатка, Петен, Париж, Польша.
У соседей в саду растет огромный инжир. Под его ветвями — невысокое сооружение, где мы прячемся во время воздушной тревоги: отец притащил сюда три шезлонга, матрас, одеяла, еду и одежду. За годы вой ны это убежище стало нам вторым домом. Не сосчитать, сколько часов мы там провели, в ожидании взрывов, сигналов тревоги и смерти. Недалеко от Сент- Амура была воздушная база, которую часто бомбили немцы и итальянцы. Услышав звон церковных колоколов, мы все бросали и неслись в убежище.
Сегодня по маминой просьбе я делаю мешочки с лавандой. Завыла сирена, а отца нет дома. Сердце быстро забилось. Мешочки рассыпались по полу. Я ищу маму, но ее нигде нет. Соседи бегут друг к другу в убежища. Издалека доносятся крики.
Я мчусь через сад. Мамы нет. Она сегодня раньше вернулась из церкви, и я молюсь, чтобы она уже ждала меня у соседей. Задыхаясь, я сбегаю со всех ног по лестнице в убежище. В полумраке сидит женщина, она прижимает к себе ребенка. Другая крестится, прислушиваясь и глядя на потолок. Люсьена тоже здесь. Она мне улыбается (у нее выпал передний зуб). А мамы нигде нет.
Наш сосед уже закрывает дверь, торопит меня, я ему мешаю. «Где Генриетта? — в ужасе спрашиваю я. — Где моя мама?» Так и вижу его усы и взволнованное лицо: он преграждает мне дорогу. Славный человек был этот Марсель. Я решительно кусаю его за предплечье. Он вскрикивает, я проношусь мимо него в сад, он пытается меня поймать, я убегаю. Небо голубое, но гул приближающихся самолетов разбивает в прах всю летнюю радость жизни.
Мчусь к дому во весь опор, и тут появляется мама. На ней лица нет от страха, она в одной туфле и рваном платье. Потом она мне объяснит, что упала, когда торопилась в укрытие. Я бросаюсь к ней, хватаю ее за руку. Мы бежим, не переводя дыхания. Марсель заталкивает маму внутрь. «Ну слава Бог у», — говорит он. Но в цветнике остался кролик Жанно! Бегу к нему, только успела его схватить, как у меня за спиной раздается взрыв. Сердце чуть не выскочило из груди, я думала, что уже умерла! К счастью, Бог дал мне добежать до укрытия. Cкатилась вниз по лестнице с кроликом под мышкой. Мама схватила меня в охапку и изо всех сил прижала к себе. А за ее спиной Люсьена роняла слезы на шерстку Жанно.
***
Уже почти полдень, когда в дверях «Бастиды у смоковницы» появляется Джулия. На ней джинсы и бабушкин сиреневый свитер, в руках фотография с загадочным посланием, и ей не терпится узнать, что оно значит.
Постояльцы обедают. Из столовой доносится смех. Джулия ищет глазами Жизель, но находит Элиану. Медсестра везет тележку, на которой балансируют тарелки со свининой в горчичном соусе. Пьеро и Фернан сидят рядом с Мадленой и Жизель — все четверо, конечно же, в вязаных шапочках. Два товарища, похоже, отлично проводят время — шум стоит, хоть святых выноси.
— Что происходит? — интересуется Джулия у Элианы.
Она показывает на тарелку Мадлены, которую та внимательно разглядывает. Джулия смотрит и ничего не понимает. Белая скатерть, меню, ваза с искусственными цветами, дощечка с именами постояльцев и цветными кружочками. Розовые — для тех, комуподают вино, синие — для тех, кому следует ограничиться водой. У Пьеро и Фернана — синие. Джулия попрежнему не понимает, что тут такого смешного, как вдруг тарелка Мадлены приподнимается будто сама собой. Широко открытыми глазами старушка обводит соседей по столу.
— Ну что, теперь видели? — спрашивает она с певучим провансальским акцентом.
Пьеро и Фернан старательно смотрят в сторону. Жизель еле сдерживает смех.
— О чем ты, Мадлена, в конце концов? — Пьеро делает вид, что раздражен.
— Тарелка делает мне знаки! Ну, или эта свинья, если она еще жива!
— Что она говорит? — кричит Фернан, прикладывая ладонь к уху.
— Говорит, свинья прыгает у нее в тарелке! — давясь от смеха, отвечает Пьеро.
Фернан прыскает в салфетку, его плечи трясутся от смеха. Глядя на них, Джулия тоже готова рассмеяться. Тарелка Мадлены снова подпрыгивает. Миниатюрная старушка в ужасе взмахивает руками.
— Вот! Вот! Смотрите! Вы что — слепые? Она же так и скачет! Я ухожу, под столом дьявол!
Она крестится и отодвигает стул, а Пьеро, Фернан и Жизель захлебываются от смеха.
— Прекратите ржать как кони! Это не смешно! — негодует Мадлена.
Она поднимает тарелку — на безупречно белой скатерти ничего нет. Элиана ставит на стол хлебную корзинку, кусая губы, чтобы не засмеяться.
— Бедняжка Мадлена, — шепчет она на ухо Джулии. — Они ее совсем довели! Пьеро и Фернан почему-то решили, что сегодня апреля, и не унимаются с самого утра. Сначала повесили над входом гирлянду из трусов, потом бросили петарду в клетку с курами. Директор пытался их унять, но с этой парочкой никакого сладу нет.
— А тарелка? — растерянно спрашивает Джулия.
— Розыгрыш такой же старый, как они сами. Пьеро подложил под скатерть маленький насос и управляет им, сидя на стуле, качает грушу, и воздух приподнимает тарелку. Над вами так не шутили, когда вы были маленькой pitchoune (окситанск. девочкой. — Прим. пер)?
Джулия мотает головой.
— Тогда вам повезло, у нас тут уникальный экземпляр: Пьеро раньше держал магазин розыгрышей. Наши испытания не закончились, уж поверьте!
Трое друзей уже плачут от смеха, не в силах вымолвить ни слова. «Теперь до ночи будут хохотать», — думает Джулия. Не хочется портить им праздник, но она умирает от нетерпения.
— Простите, что отвлекаю, я хотела вам кое-что показать.
И демонстрирует фотографию Жанины с прекрасным незнакомцем, потом переворачивает карточку.
— Вы знаете стенографию?
Мадлена надевает очки и молча разглядывает снимок. Жизель и Элиана, как и двое приятелей, отрицательно мотают головой.
— По правде говоря, ничего не могу сказать, простите. Мне не удалось получить образование, — смущенно признается Мадлена.
Жизель вынимает из кармашка Элианы ручку и переписывает знаки на бумажку. Вдруг в холле появляется Люсьена. Пальто переброшено через руку, она идет от Жанины. Они с Джулией встречаются взглядами. Поколебавшись, Люсьена подходит к ним с хмурым видом. Сама не зная почему, Джулия прячет фотографию за спиной.
— А вот, может быть, Люсьена нам поможет, — говорит Жизель.
Джулия пытается сменить тему, но уже поздно.
— Чем помочь? — неприветливо спрашивает Люсьена.
— Расшифровать подпись. Дайте ей взглянуть! — говорит заинтригованная Жизель.
Скрепя сердце Джулия протягивает снимок Люсьене. Та переворачивает его и бледнеет.
— Ну? — нетерпеливо спрашивает Жизель. — Вы понимаете, что там написано?
Люсьена пристально смотрит на Джулию.
— Может быть, и понимаю, — бурчит она и выходит в сад.
Джулия идет за ней. Люсьена прижимает к себе сумочку и виновато улыбается. Джулия смущена. Она не помнит, чтобы Люсьена улыбалась.
— Мне кое-что напомнила эта фотография.
— Ты знаешь этого мужчину?
— Еще бы мне его не знать!
Джулия садится рядом с ней на скамейку. Люсьена закрывает глаза и некоторое время молчит. Наконец она произносит:
— Не знаю, говорила ли тебе Жанина… Но, пожалуй, время пришло.
Джулия задерживает дыхание. Сердце бьется быстрее. Ей немного страшно, непонятно почему. Люсьена открывает глаза и напряженно смотрит на нее.
— Много ты уже прочла? Покажи мне дневник.
— Он у меня в сумке, — бормочет Джулия. — Зато с собой фотография, вот она.
Люсьена берет снимок своими узловатыми пальцами и переворачивает его. Гладит значки и глухим голосом читает:
— «С Полем в Сен-Мандрье». Это после войны. Господи, какие же они были красивые, молодые…
Люсьена крестится.
— Поль? Кто это, Поль?
Люсьена порывисто вздыхает.
— Кузен Жанины. Она к нему относилась как к брату. Видишь, как они похожи?
Джулия изучает снимок. Может быть, формой рта?
— Они были неразлучны. Поля сбила машина. Жанина так и не оправилась от этой потери.
Джулия смотрит на фотографию с удивлением.
— И что, между ними… Я имею в виду…
Люсьена выпрямляется, широко открыв испуганные глаза.
— Да никогда в жизни! Это же был ее двоюродный брат, peuchère (окситанск. вот так. — Прим. пер.)! Твоя бабушка очень порядочная женщина, и твой дедушка был любовью всей ее жизни. Он был единственным.
Джулия с улыбкой кивает.
— Мы с Жаниной всегда были не разлей вода, — продолжает Люсьена. — И я знаю, что есть вещи, о которых ей не хотелось бы говорить. Например, о Поле. Дневник она начала вести весной. Я подумала: «Vé (окситанск. гляди-ка. — Прим. пер.), Жанина заделалась писательницей». И поддразнивала ее, так, для смеха. Тогда-то у нее крыша и поехала. Такая беда! Как-то захожу к ней, она стоит в халате посреди кухни, молоко убегает из кастрюльки, а она не знает, что делать. Я говорю: «Жанина, милая, что ты творишь?» Она не ответила, но я поняла, что у нее с головой не все в порядке. Я сделала вид, что ничего не заметила, и не стала об этом говорить доктору Пелажио. Дома куда лучше, чем в больнице для умалишенных, поверь мне. Крыша едет — все, пропал человек. В последние недели она становилась все хуже и хуже, бедная Жанина. Té (окситанск. знаешь. — Прим. пер.), сдается мне, в этом дневнике полным- полно всяких глупостей, память-то ее давно отчалила…
Джулия взволнованно хватает Люсьену за руку.
— Пожалуйста, расскажи о ее молодости. Феликс говорит, что воспоминания могут вернуть ей разум.
— Конечно, можно поговорить. У нас было столько хороших моментов! Я каждый день прихожу к моей Жанине. Она очень мужественная женщина. Честное слово, я тебе таких историй про нее могу рассказать!
Она протирает глаза и, взглянув на полуденное солнце, добавляет:
— Меня ждут в гостинице. Поговорим как-нибудь в другой раз. Можно я возьму? — Не дожидаясь ответа, Люсьена кладет фотографию в карман фартука и уходит, едва махнув рукой на прощание.