Почему желание мужа и интересы государства не должны лишать женщину права на аборт

В 1920 году РСФСР стала первой страной, легализовавшей аборты. В сталинские времена прерывание беременности снова подверглось криминализации: в 1936 году постановлением ЦИК и СНК СССР ответственность за искусственное прерывание беременности возлагалась и на саму женщину, и на лицо, проводившее аборт. Запрет абортов был отменен лишь в 1955-м, при этом уголовная ответственность для лиц, проводящих аборты вне лечебных учреждений, сохранялась до 1959 года. Спустя век российское законодательство — пока еще одно из наиболее либеральных в мире, предоставляющее женщинам право самостоятельно решать вопрос о материнстве, включая искусственное прерывание беременности.  

Хорошо забытое старое

Право женщины на аборт в России гарантируется сразу несколькими конституционными положениями и принятым в их развитие федеральным законодательством. В соответствии со ст. 38 Конституции «материнство и детство, семья находятся под защитой государства», при этом статья 41 обеспечивает право каждого «на охрану здоровья и медицинскую помощь». Федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» (далее — Закон об основах охраны здоровья граждан) в ст. 56 закрепляет, что при сроке до 12 недель при наличии информированного добровольного согласия искусственное прерывание беременности проводится по желанию женщины — никаких иных оснований не требуется. Дополнительно закон выделяет социальные показания (сегодня таким является лишь беременность, наступившая в результате изнасилования), при наличии которых прерывание беременности возможно на сроке до 22 недель, а также медицинские показания, при которых аборт проводится независимо от срока.

В последние несколько месяцев вопросы, связанные с правом российских женщин на аборт, вновь оказались не просто в фокусе общественного обсуждения, но и стали предметом различных правовых инициатив. В июле этого года министр здравоохранения Михаил Мурашко выступил с несколькими резонансными заявлениями: стремление женщин сначала получить образование, сделать карьеру, обеспечить себе материальную базу, а потом только озаботиться деторождением чиновник назвал «порочной практикой» и связал с ней такие проблемы, как бесплодие, невынашивание, необходимость обращаться за услугами ЭКО, а также сокращение времени для многодетности. Кроме того, министр сообщил, что считает сокращение абортов ключевой задачей, и предложил ограничить продажу препаратов для медикаментозного прерывания беременности.

В августе глава республики Мордовия Артем Здунов сообщил на своей официальной странице «ВКонтакте», что «Мордовия стала первым регионом России, где приняли закон о запрете склонения женщин к искусственному прерыванию беременности», а также подчеркнул, что пять частных клиник «добровольно отказались от услуг по искусственному прерыванию беременности». 

Это законодательное решение трудно назвать оригинальным: в уже упомянутом постановлении ЦИК и СНК СССР 1936 года, на долгие годы запретившем аборты, содержалась аналогичная норма: «за понуждение женщины к производству аборта» устанавливалось уголовное наказание — тюремное заключение до двух лет. Тем не менее с точки зрения новейшего российского регулирования этот подход действительно обозначил новый тренд.

В конце октября Комитет Госдумы по охране здоровья провел круглый стол по вопросам прерывания беременности, на котором в том числе активно обсуждались поправки в Закон об основах охраны здоровья граждан, предлагаемые РПЦ. Среди них — существенное сокращение срока для аборта по всем основаниям, а также прерывание беременности только при условии получения письменного согласия супруга или опекуна несовершеннолетней беременной. Со стороны участников круглого стола вновь звучали предложения расширить практику привлечения к административной и уголовной ответственности за склонение к аборту. Эту же идею последовательно продвигает патриарх Кирилл: 13 ноября, выступая на XI Общецерковном съезде по социальному служению, патриарх призвал к «существенному пересмотру вопросов суверенизации нашего репродуктивного потенциала» и привел в пример инициативу Мордовии, отметив, что подобный федеральный закон способствовал бы «сохранению и защите репродуктивного здоровья нации». 

Кого касается право на аборт?

Развернувшаяся дискуссия демонстрирует, что в российской политике наметился очередной виток обсуждения давно известной проблемы: чьи интересы должны быть определяющими при регулировании отношений, связанных с искусственным прерыванием беременности.

Среди участников этих отношений можно выделить четыре ключевых группы субъектов:

• женщины, жизнь, здоровье и социальные интересы (включая право на материнство) которых напрямую связаны с возможностью реализации права на аборт;
• мужчины (в некоторых странах — супруг/ второй родитель/ семья, включая родителей женщины), права которых на отцовство/ продолжение рода также признаются и защищаются законодательством и могут быть затронуты сохранением или прерыванием беременности со стороны женщины;
• плод (эмбрион), право которого на жизнь напрямую связано с беременностью матери и может быть нарушено абортом;
• государство, публичные интересы которого защищаются стимулированием или ограничением рождаемости, иными мерами демографической политики и защиты публичного порядка.

Какие подходы существуют к защите различных интересов при закреплении права на аборт?

Права женщины

Права и интересы женщины неизбежно являются центральными при решении всех вопросов, связанных с искусственным прерыванием беременности.

Число женщин репродуктивного возраста в мире в среднем оценивается в 1,12 млрд, из них 60% проживают в странах, где в том или ином виде признается и обеспечивается право на искусственное прерывание беременности, а 40% — в странах, где это право ограничено.

Наиболее благоприятная для женщин ситуация в государствах, допускающих аборт по заявлению женщины без дополнительных требований. Единственное нормативное ограничение — срок беременности, до наступления которого допускается ее искусственное прерывание. Россия сегодня относится именно к таким странам. Следующим по мягкости является режим, позволяющий женщинам обращаться за искусственным прерыванием беременности при наличии широких социальных и экономических оснований, а также для сохранения здоровья. Некоторые страны считают аборт возможным лишь в случае угрозы здоровью женщины. Причем одни указывают, что искусственное прерывание беременности допустимо для целей сохранения не только физического, но и психического здоровья; в других же аборт возможен исключительно ради сохранения жизни женщины. При этом почти 111 млн женщин вынуждены жить в условиях полного запрета на аборт.

По данным международного Центра репродуктивных прав, все еще существует глобальный тренд на либерализацию норм об абортах, и лишь четыре государства в последние годы заняли не прогрессивную, а консервативную позицию, ужесточив законодательство в этой области, — это Никарагуа, Сальвадор, Польша и США, где за прошедшие полтора года 14 американских штатов фактически запретили аборты.

Права родственников

Поскольку в отличие от здоровья матери физическое здоровье отца ребенка и других членов семьи не затрагивается абортом, правовое значение приобретают иные аспекты: социальный и моральный элемент права на отцовство/ родительство/ продолжение рода, а также связанные с реализацией такого права имущественные и финансовые интересы. 

В ряде стран искусственное прерывание беременности возможно только при наличии согласия второго родителя. Такой подход реализуется, например, в Турции, Японии, Тайване, Кувейте, Марокко, Саудовской Аравии, Индонезии, Сирии, ОАЭ и Йемене. Часть государств распространяет данное требование лишь на женщин, состоящих в браке, — предполагается, что согласие на аборт должен дать именно муж.

Встречается также правило о получении разрешения на аборт со стороны родителей женщины либо об их обязательном уведомлении, особенно если речь идет о несовершеннолетней беременной. Такой механизм отражает как социокультурные особенности, связанные с заинтересованностью семьи в продолжении рода, так и элемент заботы об интересах несовершеннолетних матерей, ответственность за выбор которых разделяют родители/ опекуны. В том или ином виде данное правило применяется в странах, где требуется согласие супруга, а также в Армении, Хорватии, Чехии, Дании, Грузии, Греции, Латвии, Норвегии, Португалии, Лихтенштейне. 

Важно отметить, что необходимость получения согласия любых третьих лиц подвергается широкой критике, в том числе со стороны Всемирной организации здравоохранения, поскольку образует механизм, искусственно затрудняющий реализацию женщиной права на аборт.

Неоднократно предпринимавшиеся попытки выделить наряду с правом женщины на прерывание беременности право мужчины на «финансовый аборт» (под ним подразумевается ситуация, когда мужчина отказывается считать себя отцом и участвовать в жизни ребенка, в том числе финансово, если женщина примет решение о сохранении беременности) не встретили широкого понимания или поддержки. В частности, в известном американском деле Dubay v. Wells суд подчеркнул: заявление истца о том, что «право мужчины отказаться от отцовства аналогично праву женщины на прерывание беременности — ложная аналогия. В случаях, когда отец стремится отказаться от отцовства, чтобы таким образом избежать ответственности по содержанию ребенка», ребенок будет рожден, а значит, существует публичный интерес по защите его прав на содержание со стороны обоих родителей.

Таким образом, равенство прав женщины на материнство и мужчины на отцовство обеспечивается возможностью в одинаковой степени влиять на момент зачатия ребенка, но не его рождения. 

Права будущего ребенка

В публичных спорах об искусственном прерывании беременности наиболее остро встает вопрос о признании и защите права на жизнь самого будущего ребенка, даже на стадии, когда он является эмбрионом.

В преамбуле Декларации прав ребенка определено, что ребенок, ввиду его физической и умственной незрелости, нуждается в специальной охране и заботе, включая надлежащую правовую защиту, как до, так и после рождения. В международном регулировании отсутствует единообразие с точки зрения признания права плода на жизнь и, соответственно, восприятия аборта как убийства в юридическом смысле. В решении данного вопроса (включая соотнесение значимости права зародыша на жизнь и права женщины на жизнь и здоровье) ключевую роль играет то, с какого момента национальное законодательство признает за лицом субъектность и наделяет его соответствующими правами, подлежащими защите.

В этом контексте нельзя не упомянуть решение Европейского суда по правам человека по делу Эванс против Соединенного Королевства. Заявительница утверждала, что ее бывший партнер отозвал согласие на хранение и использование ею эмбрионов, зачатых ими совместно. Она посчитала это нарушением права эмбрионов на жизнь. Однако суд признал, что действия мужчины соответствовали законам Соединенного Королевства, а те, в свою очередь, не нарушали Конвенцию о защите прав человека и основных свобод. Аргументируя свою позицию, ЕСПЧ подчеркнул, что момент начала действия права человека на жизнь находится в пределах свободы усмотрения каждого государства. В указанном случае по праву Соединенного Королевства плод не был наделен самостоятельными правами и от его имени не могли заявляться претензии по охране права на жизнь. 

В российском законодательстве закреплен конституционный принцип, согласно которому «основные права и свободы человека… принадлежат каждому от рождения» (ч. 2 ст. 17). В развитие данного положения Гражданский кодекс РФ признает способность иметь гражданские права и нести обязанности в равной мере за всеми гражданами: правоспособность возникает в момент  рождения и прекращается смертью (ст. 17 ГК РФ).

Доктрина пренатальной правосубъектности, гарантирующая право на жизнь еще не родившемуся человеку, находится в прямом противоречии с любыми юридическими механизмами, обеспечивающими право женщины на аборт, в том числе для защиты собственной жизни. Именно поэтому даже в странах, где элементы пренатальной доктрины нашли законодательное отражение, споры по поводу применения данных положений нередко доходят до судов высшего уровня, и последние, как правило, отступают от буквального толкования норм, приоритезируя тем самым права уже родившихся людей над правами тех, кто еще не появился на свет.

Интересы общества и государства

Выделение в отдельную группу публичных (государственных/ национальных) интересов в вопросе регулирования рождаемости связано с тем, что демографическая политика различных стран неизбежно влияет на позицию законодателей по отношению к абортам.

Наиболее ярким является пример Китая, который не только не запрещал аборты, но и фактически навязывал их, а также прибегал к таким радикальным мерам, как принудительная стерилизация. Либерализация законодательства об искусственном прерывании беременности в Китае совпала с политикой ограничения рождаемости: в 1979 году семьям запретили иметь больше одного ребенка, в 2016 году ограничения были снижены до двух детей, и только в 2021-м у китайских семей появилось право рожать до трех детей.

В отличие от Китая для России характерен противоположный подход, связанный со стимулированием рождаемости и преодолением демографического кризиса. Государство использует для этого разные механизмы — от поощрения многодетности с помощью мер материальной поддержки до «огосударствления» частной сферы общественных отношений, включая институт семьи. 

Согласно обновленной Конституции (ст. 67.1), «дети являются важнейшим приоритетом государственной политики России» и «государство, обеспечивая приоритет семейного воспитания, берет на себя обязанности родителей в отношении детей, оставшихся без попечения». Именно поэтому подход, ставящий во главу угла право женщины самостоятельно решать вопрос о материнстве и заботиться о своем здоровье, начинает идеологически контрастировать с законодательными новеллами.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции