Долгое отрицание: как в семьях происходит насилие и почему его часто не замечают

Комната Инес и Паолы на втором этаже. Спустилась только Инес, младшая. Флоранс зовет Паолу, но та не идет, и тогда она предлагает нам с Инес пойти наверх поиграть. «И скажи сестре, чтобы пришла поздороваться с Жоржем!» У них двухэтажная кровать и красивые одеяла в цветочек, и они обе очень славные. Они расспрашивают меня обо всем на свете, достают коробки с игрушками, костюмы. Я выбираю костюм Робин Гуда, а Инес надевает красивый наряд Покахонтас. Внизу Флоранс выжимает лаймы, а Монджо показывает ей, сколько рома надо налить в стакан, чтобы приготовить ти’пунш. Они видят нас в костюмах и смеются, предлагают взять наверх закусок и печенья, и мы набираем тарелку. Монджо подает мне оливки и наклоняется, чтобы шепнуть прямо на ухо:

— В следующий раз надень лучше платье, маленькая принцесса…

В ухе тут же опять намерзает ледышка. Мы с Инес поднимаемся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Паола хочет знать, кем я прихожусь Монджо, и я объясняю, что я дочь его лучшей подруги.

— И он увез тебя на выходные? — спрашивает она. 

Я объясняю, что папе пришлось уехать в Соединенные Штаты, а Монджо хотел меня порадовать. Свозить на море и все такое, подышать йодом перед школой.

— Он хоть тебя не обижает? — спрашивает она.

И тут в дверях появляется фигура Монджо.

— Ну что, Паола, не хочешь поздороваться со стариной Жоржем?

Инес продолжает перебирать и предлагать мне игры, а Паола пятится, и взгляд у нее холодный. Она похожа на тех девочек с покрасневшими лицами. У меня сжимается горло, а Монджо шутит над их ковриком в виде схемы парижского метро и спускается в гостиную. Вскоре Флоранс приносит нам ужин, чтобы мы могли поесть, не скучая за столом со взрослыми. Паола какая-то странная, все время смотрит на меня, как будто хочет что-то узнать, не спрашивая. Она предлагает, чтобы я осталась ночевать. Говорит, что Монджо может вернуться в отель, а завтра мы все встретимся на пляже. Инес хлопает в ладоши, отличная мысль: она сбегает вниз и просит маму меня пригласить. Я иду следом и широко улыбаюсь, когда Флоранс соглашается:

— Ну конечно, оставляй ее у нас, Монджо, а завтра встретимся и позавтракаем все вместе на пляже! Ты спокойно выспишься в отеле, а девочки переночуют вместе!

Но я слышу, как Монджо отказывается, он-де за меня отвечает, а моя мама очень «строго» относится к таким вещам.

— Мы можем ей позвонить, Монджо, — говорю я, — она наверняка согласится.

Но он обрывает меня улыбкой, отсылает нас наверх:

— Идите играть, девочки, у вас весь вечер впереди…

Я понимаю, что это «нет».

Вечером в отеле он, немного пьяный, идет в туалет, не закрыв за собой дверь. На мне ночнушка с принтом из клубничных мороженок. Я двигаю ногами в постели, как будто боюсь утонуть. Мне говорили, что, если попадаешь под лавину, нужно плыть брассом, чтобы выбраться. Я думаю об этом, когда он подходит ко мне. Мысленно зову маму, рассказываю ей, что у меня новая подруга, очень славная, что завтра утром я встречусь с ней на пляже, но вот ее сестра какая-то странная. Во всяком случае, Монджо ей не слишком нравится. И это, кстати, взаимно. Перед тем как погасить свет, Монджо говорит:

— Эта Паола настоящая зазнайка, и лгунья к тому же. Мы когда-то жили по соседству, и я точно знаю, что она нехорошая девочка! Поэтому я и не хотел, чтобы ты ночевала у них. И вообще, завтра мы пойдем на пляж в Довиль, он больше и гораздо лучше, так что с ними мы больше не увидимся.

Я молчу. Не могу признаться Монджо, что мне хочется увидеться с Инес. Я вспоминаю их дом, цвет фасада и думаю, что, если мы пройдем мимо него по улице, я запомню улицу, номер и напишу ей. Это будет мой секрет. От Монджо пахнет спиртным. Он шлепает меня по всему телу. Извиняется, когда слышит, что я плачу. Когда люди влюблены, то шлепки и пощечины — это ласки. Слова — всего лишь поэзия.

***

Монджо и мама забронировали один и тот же отель в Трувиле. Он — пять лет назад. Она — сейчас. Я запомнила картину в холле: бегущая собака в костюме-тройке. Когда мы приехали, мама попросила дополнительную комнату, не для Монджо, конечно, а для меня. Она оказалась на другом этаже, и маме это не понравилось, но я заверила ее, что все в порядке.

— Если что, есть телефон, — подхватывает Монджо, толкая ее локтем.

— Я сумасшедшая мать, — шутя извиняется она.

Мы расходимся по комнатам. Моя под самой крышей. С какой стати я приехала сюда на выходные с Монджо, моим как бы будущим мужем, и мамой, которая с ним спит? До того, как ложиться спать, еще целый день. Целую субботу терпеть неестественное поведение мамы и грубость Монджо, который уже стучит в мою дверь. Он пришел под предлогом отдать мое полотенце, которое было в маминой сумке. Он садится на кровать и смотрит мне прямо в глаза. Это не взгляд изнутри, нет, так смотрел папа, когда ушел от мамы, взгляд, полный тревоги и боли. Он говорит:

— Алиса, ты знаешь, что нас связывает, и знаешь, что об этом никто никогда не должен узнать, правда? Ты знаешь, что, если кому-нибудь скажешь, твоего отца посадят в тюрьму за то, что он вас бросил, а маму будут судить за плохое обращение с ребенком? Знаешь, что ее наверняка лишат материнских прав, а отца признают несостоятельным, и он не сможет оформить опеку. Тебя отдадут в приемную семью. Алиса, я тебя люблю, ты это знаешь, правда? Но я ничего не смогу для тебя сделать, и нас тоже разлучат. Мы же с тобой знаем, что у нас есть секрет, самый драгоценный на свете. Самый чудесный секрет, какой только ребенок может делить со взрослым… Это секрет всей жизни, твоя мама тоже такое пережила, у каждого человека бывает большая любовь, которая его формирует. Это нормально. Благодаря интрижке с твоей мамой, я стану ближе к тебе. Вот и все. Договорились? Если договорились, иди сюда, сядь. 

Я встаю, как робот с замороженным ухом, и сажусь с ним рядом. От него пахнет мамиными духами, и я боюсь, что она внутри него и все видит.

— Все будет хорошо, — говорит он мне. 

Но мне пятнадцать, и я знаю, что он врет. Кому сказать, что я тоже столько врала? Швейцару? Официанту вечером в ресторане? Нормальной семье за соседним столиком? В дверь стучит мама, и Монджо в панике вскакивает. Я покраснела, меня бросило в жар, я говорю «входи» слишком быстро. 

Потом, когда мы гуляем, она какая-то странная. Она видела? Она поняла? Я как-то смотрела одну передачу о преступлениях. Мать приходит к дочери, но той нет дома, хотя они договорились. Мать удивляется, но у нее есть ключи от квартиры дочери, и она ждет ее. Та все не приходит. Мать успокаивает себя, они, наверно, друг друга не поняли. Она решает подождать еще. Инстинкт ведет ее в спальню дочери. Обычно та убирает чемоданы под кровать; она садится на корточки и протягивает руку, чтобы убедиться, что чемоданы там. Они там, в том числе и розовый несессер, который дочь всегда берет с собой в поездки. Мать идет в гостиную, ложится на диван, решив пока подремать, но сон не идет. Вдруг она вскакивает: ее осеняет. Она возвращается в комнату дочери, засовывает руку под кровать и снова нащупывает то, что нащупала несколькими часами раньше, но не смогла признать: волосы дочери, которая лежит мертвая под кроватью. 

Мама хотела выключить телевизор, причитала, что я слишком мала, чтобы смотреть такие ужасы. Но я уперлась и досмотрела до конца и очень хорошо помню, как мама сказала, что понимает это долгое отрицание. Что на месте той матери она наверняка вела бы себя точно так же. 

На пляже она берет меня за руку, сжимает один раз, и я отвечаю одним пожатием, как будто устала от этой нашей игры в азбуку Морзе. Трех пожатий она не заслужила. Снова пинг-понг: что, если Монджо говорил правду? Что, если из-за нашего секрета маму посадят в тюрьму? И папу тоже? Что, если меня отдадут в приемную семью? По крайней мере, буду подальше от Монджо. Имею ли я право разлюбить его? Больше не хотеть выйти за него замуж? Имею ли я право предпочесть ровесника? 

Монджо бросается песком, засыпал нам волосы. Мама смеется, но как-то невесело. И вдруг прямо перед нами я вижу Флоранс и Клода с Паолой и Инес. Флоранс кидается к Монджо с криком:

— Кого я вижу! Ну надо же! Сколько лет, сколько зим, Жорж!

Монджо знакомит их с мамой, и Флоранс сразу понимает, кто кому кем приходится. Паола держится в стороне, отходит. Мы садимся все вместе, и Клод спрашивает Монджо, не продал ли он свой шикарный байк и ездим ли мы на нем теперь втроем.

— Какой байк? — спрашивает мама. 

Клод имеет в виду «хонду», которая была у Монджо в прошлый раз, когда они виделись со мной, кстати, правда, с тех пор я так выросла. Мы что, ездили тогда на мотоцикле, спрашивает мама. Монджо отшучивается, и мама ничего не говорит при посторонних, но украдкой спрашивает меня, и я говорю правду:

— Да, Монджо просил тебе не говорить, но мы поехали на мотоцикле. И ездили еще много раз…

Мама не участвует в разговоре и, кажется, все сильнее злится, а я рассказываю Инес, как мне было жаль тогда, что на следующий день мы не увиделись, но Монджо хотел показать мне Довиль. Клод и Флоранс тут же приглашают нас на ужин. Монджо смотрит на маму, та кивает. Мы с Инес болтаем о школе. Паола очень худая. Совсем как скелет.

— Ей сейчас двадцать, — объясняет Флоранс маме, — столько проблем, трудный возраст… 

Маме большего и не надо, чтобы забыть про мотоцикл и заговорить с Флоранс о трудностях с дочерью. Инес предлагает пойти к ее друзьям. Они тоже здесь, на пляже, чуть подальше. Мама машет мне рукой: иди. И я ухожу с Инес догонять Паолу. У меня будто гора с плеч свалилась.