«Город дам»: как были устроены женские коммуны в средневековой Европе
В городах, созданных до XX века, человек чувствовал себя как дома. В них он мог работать, жить, развлекаться, преуспевать. Он находил там устраивающий его масштаб, разнообразие в порядке, неожиданное, исключающее скуку, постоянную заботу о красоте. <…> Города прошлого — живые выражения сбалансированного синтеза между человеческими потребностями и средствами их удовлетворения. Они были построены для людей и вокруг них, для разнообразия их способов существования и их потребностей, а вовсе не ради исключительно экономики, которая позволяла им существовать.
Раймонд Лемер
Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим.
Экклезиаст, 9: 7
Исторические вернакулярные районы (то есть районы нетиповой, «стихийной» застройки, у которых в сознании обывателей есть собственная идентичность, часто даже неофициальное, «народное» название — Forbes Woman) всегда чем-то отличаются от соседних — неисторических, невернакулярных. Иногда — явно, ярко. Иногда — нюансами. Каждый ли градолюб может углядеть, учуять эти различия? У меня как-то получается. Ноги приводят.
Но бегинажи влекут сами — в текстах путеводителей сразу отмечаются строки, посвященные этим местам. Вот, например, из заметки про Амстердам на toamsterdam.ru:
«Один из красивейших бегинских архитектурных ансамблей сохранился в самом сердце Амстердама и является его древнейшей достопримечательностью. Амстердамскому бегинажу уже более восьмисот лет. Он представляет собой выстроенный кольцом вокруг общего двора закрытый комплекс зданий, состоящий из жилых домов и келий, внутри двора находятся часовня и сад».
Или вот — на портале travel.ru:
«В наши дни Бегинхоф являет собой ирреальный оазис с крошечными зданиями и садами вокруг ухоженного внутреннего двора, куда можно попасть только через узкий сводчатый проход со стороны площади Спёй. Бегинаж состоит из 47 домов, большинство из которых построено в готическом стиле. <…> Следует обязательно обратить внимание на дом Het Houten Huis, возведенный приблизительно в 1465 году, он является самой старой деревянной постройкой в стране».
Что за необычный «ансамбль»? Как туда не зайти? И когда наконец заходишь — сразу видно, что гайды правы: эта среда — другая. Отличная от своего окружения. Но также и от мест, которые мы называем «архитектурными ансамблями», — Акрополя, Версаля, Дворцовой площади. И этот метафизический переход — мгновенен. Из шумного, людного, гиперживого и анонимизированного центра Амстердама — в альтернативный мир, где правят покой, медленное время, персональность и гомогенность. Таблички на калитках и дверях домиков с именами жителей. Розы в палисадниках. Город здесь будто вывернут наизнанку. Традиционные амстердамские фасады «домов у канала» обращены во двор. Отчего бы?
Эта особенность — нетривиальные обитатели — роднит их с другими вернакулярными районами мира. В данном случае я говорю об уже утраченном, ушедшем субъекте созидания/проживания, но он оставил и отчетливый материальный след, и — каким-то чудесным образом — уникальную атмосферу. И это — бегинки, средневековые феминистки-католички, акторки полурелигиозного движения мирянок, желавшие, оставаясь благочестивыми, служить людям так, как хотят и могут. Они сами выбирали путь автономности — безбрачия, свободы от семейных уз и заботы о детях, — но в любое время могли сменить его, не будучи связанными с церковью формальными клятвами. Их привечали самые развитые города как относительно дешевую рабочую силу для текстильных производств: в Нидерландах бегинки пряли шерсть, в Париже— ткали шелк, в Брабанте— плели прелестные кружева. А еще они посвящали себя общественно полезным делам: занимались благотворительностью, воспитывали сирот, работали в школах, ухаживали за больными и престарелыми. Сегодня бегинок «старой закалки» уже не осталось — последняя из них, Марселла Паттин, умерла 14 апреля 2013 года в бельгийском городке Кортрейк в возрасте 92 лет. Впрочем, в Германии и Канаде образованные католички уже основали новое движение бегинок, цель которого, как и прежде, — добрые дела и воплощение в жизнь духовных ценностей.
Такому необычному, вполне вернакулярному субъекту соответствовала и необычная форма жизни — бегинажи. Collins English Dictionary определяет бегинаж как женский монастырь для членов сестричества бегинок. Но это — не монастырь! Обитательницы подобных общин вели менее контролируемый образ жизни, чем монахини, и имели возможность сочетать духовную практику и профессиональную активность, дававшую им социальную и финансовую защищенность. Иными словами, такие комьюнити, «города дам», как назвал их историк Уолтер Саймонс, предлагали религиозным женщинам и девушкам из низшего и среднего классов альтернативу как замужеству, так и монастырской жизни.
Располагались бегинажи, как правило, недалеко от центра города, реже — на окраинах, но всегда в его пределах, однако существовали сами по себе и устанавливали собственный порядок жизни. В старые времена в Нижних Землях говорили: в каждом бегинаже — свои правила. И это очень вернакулярный принцип!
Принципам вернакулярности вполне соответствует и архитектура бегинажей — простая, функциональная, отвечающая местным традициям. Территориально же они представляют собой как отдельные кварталы, так и замкнутые комплексы-каре с общественным пространством посредине. Мне интереснее те, что побольше, — как в бельгийских Лёвене и Мехелене (это один из самых старых бегинажей, его община существовала уже в 1207 году), напоминающие городки с собственной сетью улиц, площадями, церквями, а порой и производствами. Сейчас из 80 ранее существовавших бегинажей сохранилось около 30, и большинство из них находятся именно в Бельгии. В 1998 году 13 фламандских бегинажей были занесены в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Большой лёвенский бегинаж — один из крупнейших по площади (4,2 гектара) и идеальный по сохранности — расположен по берегам реки Диль, что разделяется на его территории на два протока, образуя остров. Разные части этого плотно застроенного бегинажа — здесь есть даже собственная церковь, Святого Иоанна Крестителя — соединяют три моста.
На нескольких внутренних улицах — около сотни домов, в которых жили когда-то 300 бегинок (пять домов XVI века, три из них — фахверковые, но большая часть относится к «золотому веку» бегинажа — 1630–1670-м годам). Их архитектура традиционна для этого времени и места. В целом «спокойные» краснокирпичные фасады оживляют барочный декор дверных и оконных проемов из известняка песочного цвета, люкарны и ступенчатые фронтоны. Бегинки заботились об уединении, и у многих домов на первых этажах было лишь несколько маленьких окошек — большие, если вдруг такие встречались, обычно закрывали дополнительной стеной. Однако в XIX веке здесь произошли серьезные изменения. У домов появились пристройки, из-за чего размер дворов и садов уменьшился, кирпичные стены были побелены, нарядные фронтоны и слуховые окна устранены, а фасады приспособлены для лучшего освещения комнат. Населенный бедняками бегинаж к 1960 году пришел в плачевное состояние.
Владевшая им комиссия по благотворительности решила продать квартал целиком. Лёвенский университет, остро нуждавшийся в жилье для преподавателей и студентов, купил участок Большого бегинажа по рекомендации группы профессоров во главе с историком искусства и реставратором Раймондом Лемером, которому тут же поручили вести работу по обновлению. Считается, что крупномасштабная реновация бегинажа в соответствии с принципами принятой в 1964 году Венецианской хартии— наиболее влиятельного документа о сохранении архитектурного наследия, одним из основных авторов которого как раз был сам Лемер, — увенчалась успехом. Но не все так просто. Данная работа до сих пор вызывает споры.
Вызов для Венецианской хартии
Реновация Большого бегинажа Лёвена, проводившаяся с 1962 по 1972 год, стала важной вехой в развитии консервационной городской политики. Широко известная как «лаборатория» реализации принципов Венецианской хартии, эта работа была признана Советом Европы образцовой и способствующей продвижению концепции комплексного сохранения. Однако актуальный анализ показывает, что, по сути, здесь осуществлялась решительная переделка отдельных построек — для создания идеального образа доиндустриального города. Руководивший процессом Лемер стремился восстановить максимально близкий к исходному вид зданий за счет устранения следов истории. Но еще больше он заботился об общей ценности района: создал новые места для встреч в его центре, снес поздние пристройки, убрал большую часть стен между участками, а принимая решения по реставрации фасадов, чаще думал не об улучшении здания, а о «сценографии» места. Эти действия кажутся удивительными, если вспомнить о рекомендованном в хартии уважении к исторической многослойности. Восстановление Большого бегинажа, превратившись в пилотный проект европейского масштаба, пример новой политики «возрождения» исторических городских ансамблей, стало скорее вызовом для Венецианской хартии, чем иллюстрацией верности ее принципам. Уже в 1971 году Лемер, бывший тогда генеральным секретарем ИКОМОСа (Международного совета по сохранению памятников и достопримечательных мест), признал непригодность хартии для ансамблей и начал процесс ее ревизии.
Остановиться лишь на одном, к тому же столь «архитектурно возрожденном», бегинаже в книге о вернакуляре — архитектуре без архитекторов — было бы немного странно. В поисках более естественной бегинажной среды заглянем в Мехелен, прославленный своим колокольным литьем, внесенным в список Всемирного наследия ЮНЕСКО собором Святого Румбольда с его могучим, в 197 колоколов, карильоном и уникальными сортами пива.
Мехеленский Большой бегинаж — один из тех 13 фламандских бегинажей, что вошли в список ЮНЕСКО. Он не подвергался тотальной реставрации, находится ближе к городскому центру, и о нем точно можно сказать, что он вернакулярнее лёвенского. А еще он действительно большой для объектов такого рода — занимает площадь 5,4 гектара.
Кроме домов для бегинок в 1276 году здесь построили церковь, и спустя десять лет этот бегинаж получил статус отдельного прихода. Во второй половине XIV века в нем было уже более сотни домов, а своего расцвета он достиг к середине XVI-го, когда кров и стол здесь находили примерно полторы тысячи женщин. Пережив период разрушений и бедствий во второй половине XVI века, мехеленскй бегинаж вновь возродился в начале века XVII: тогда община приобрела новые земли, обнесла участок стеной, а временную часовню заменила барочной церковью. В XVIII-м— новый упадок: к 1800 году здесь осталось всего лишь 265 насельниц. Так и жил бегинаж — волнами… С 1970-х его здания переходят в частные руки и, в отличие от лёвенских, восстанавливаются их хозяевами, что придает среде все большее разнообразие без потери идентичности места.
И вот еще важная история. В XV веке бегинаж содержал на своей территории госпиталь. В 1471 году Карл Смелый, герцог Бургундии, выбравший Мехелен своей столицей, постановил, что бегинкам и офицерам не следует платить никаких акцизов и налогов с пива, сваренного для этого госпиталя. Что свидетельствует о нежной заботе бегинок о пациентах, а правителя — о благосостоянии бегинажа.