Бруно смотрел телевизор, дети играли. В дверь позвонили. Анита вытерла испачканные после чистки овощей руки, чтобы ответить в домофон, но Бруно резко подорвался. Не похоже на него.
— Да-да, — ответил он, нажал, чтобы открыть дверь, и как-то странно на нее посмотрел.
Через минуту на пороге стояли двое полицейских: один высокий и кучерявый, второй низкий и даже красивый. С ними была женщина. Бесформенная, как дождливая туча, в неприметном сером платье. Бруно засуетился, пригласил войти. Анита стояла и молча теребила край своего кухонного фартука. Подбежал Миша, попросился на ручки. Добравшись до ароматной шеи мамы, он уткнулся в нее носом и спрятался от чужаков. Он никого не видит, значит, и его не видят.
— Нам поступило заявление, — начал кучерявый полицейский. — Вы синьора Сми... — он слегка запнулся.
— Смирнова, — привычно отчеканила Анита. Ладони вспотели, биение сердца участилось. Анита мягко обратилась к Кате:
— Малышка, пожалуйста, поиграйте в комнате, — и опустила Мишу на пол. Услышав незнакомый язык, полицейские переглянулись. Анита тотчас добавила на итальянском:
— Маме и папе надо поговорить на взрослые темы, пожалуйста, — произнесла она. Катя послушно взяла Мишу за руку и отвела в комнату.
Сама Анита подошла к столу.
— Может, хотите воды? — предложила она.
Полицейские синхронно замотали головами. Тот, который «даже красивый», откашлялся:
— Нам поступило заявление, что вы угрожали мужу ножом, ну и что... — он еще раз откашлялся, — обещали его убить. Последнюю фразу он произнес как-то скомканно, улыбнувшись краем губ, и на секунду Аните даже показалось, что сейчас он рассмеется. Какая-то глупая шутка. Точно! Бруно решил ее разыграть. Анита бросила взгляд на календарь, висевший на холодильнике, чтобы убедиться, что сегодня не первое апреля. Нет, пятое.
— Мы поссорились, с кем не бывает... — сказала Анита тихо и посмотрела на Бруно. Муж стоял в обычной позе, скрестив руки на груди.
— Синьора, будем выяснять. С заявлением поступила видеозапись. Там ребенок, маленький, я так понимаю, ваш сын, — полицейский одернул форму. — Так что дело передано в суд по делам несовершеннолетних, — резюмировал он.
Анита машинально отвечала на какие-то вопросы, а вокруг все плыло, как в тумане. Видеонаблюдение? Бруно поставил видеокамеру, чтобы за ней следить? Когда? И зачем? Суд по делам несовершеннолетних. Социальные службы.
Они будут выяснять, на камере еще вино — может быть, она злоупотребляет? Будут встречи с психологом, экспертиза, расследование, что-бы понять, в чем дело. А потом суд... Слова отдавались болезненным эхом внутри. Какой-то страшный сон. Сердце билось так сильно, что ей хотелось вытащить его наружу и опустить в холодную воду. Она глубоко вдохнула.
«Анита, дыши. Дыши глубже. Это всё не понастоящему...»
Когда полицейские ушли, Бруно подошел к Аните и процедил:
— Ну что, доигралась, вот тебе. Я поставил камеры. И твоя эта sfuriata просто так тебе с рук не сойдет. Теперь у тебя точно родительские права отберут, но если прямо сейчас ты свалишь, может быть, я заберу назад заявление.
— «Свалишь»? — Анита все еще ждала, что он скажет, что пошутил. Она замолчала, подождала секунду.
Бруно стоял, скрестив руки на груди.
Нет, ну не может быть, чтобы он написал на нее заявление. Сейчас он включит телевизор, она уйдет к себе в комнату, примет ванну, ляжет в кровать, почитает на ночь книгу. Позже в кровать вернется он, возможно, чтобы завоевать ее прощение, начнет к ней приставать, а она скажет, что не в настроении. Совсем скоро они помирятся.
Бруно стоял, нахмурившись, и смотрел в пол.
— Это и мой дом, я не хочу никуда уходить... — произнесла Анита осторожно.
— Ты слышала? Они будут выяснять, потом расследование, потом суд. У тебя заберут детей, ты не поняла?
Анита замотала головой.
— У матери не могут забрать детей, только если она не больная какая-то или не наркоманка... — повторяла Анита заученную фразу, услышанную много раз.
Бруно посмотрел на нее брезгливо:
— Если не больная, да, ты права. Но ведь только больная кидается на мужа с ножом, ты больная точно... и я это докажу... лучше уходи прямо сейчас. — Он подошел к ней совсем близко, так, что на мгновение Анита подумала, что вот, вот этот момент розыгрыша, вот сейчас все решится, он просто ее поцелует, но вместо этого он процедил сквозь зубы: — Будь проклят день, когда я женился на такой никчемной и больной на голову бабе, — и, смачно плюнув ей в лицо, он вышел из комнаты.
Анита стояла с плевком на лице несколько секунд, резко схватила кухонное полотенце, терла сильно и быстро, пока лицо не начало жечь. Она схватила плащ, сумку и выбежала на улицу. Смеркалось. Улицы пустовали, кто-то ужинал, кто-то готовился ко сну.
Она шла. Внутри все горело. Пекло. Она чувствовала себя вулканом, который каждый раз попадался им на Сицилии. Анита дымилась, как Этна. Плакать не хотелось, хотелось орать, вместо этого она зарычала, как дикий зверь. Увидев скамейку, женщина села и закрыла ладонями глаза. Постепенно внутреннее пламя утихало, осталось лишь выжженное черное поле и безобразные кратеры. Она открыла сумку, чтобы достать сигареты, и увидела зайку Кати. Дочка не успела выложить игрушку после работы. Анита обняла мягкие заячьи уши и тихо заплакала.
* * *
Она проснулась по привычке в шесть утра. Потянулась, встала, чтобы пойти будить детей, и тут же села обратно на диван-кровать. Острая боль, которая ночью спала вместе с ней, проснулась и дала о себе знать. Заскулила грустным воем так, что хотелось достать это плачущее создание наружу, обнять и завыть еще сильней. Анита подобрала ноги, сжала кролика Люсю, обняла колени и заплакала... Слёзы падали на длинные пушистые уши игрушки, мочили тряпичные вставки с маками. Анита качалась из стороны в сторону. Как они там сейчас? Чем позавтракают, утрут ли сопли Мише, как он оденет Катю, чем покормит на ужин?
Анита продолжала качаться, как если бы убаюкивала ребенка. Она качала белого кролика Люсю, а на самом деле качала себя, маленькую Аниту, гладила кролика и прижимала его к груди.
«Я с тобой, моя девочка, я рядом...»
Прямо сейчас Анита хотела оказаться в объятьях тети Маши, она бы зарылась в знакомый с детства запах и сидела бы рядом на диване. Они укрылись бы пледом, и тетя Маша гладила бы Аниту своей мягкой рукой.
— Будешь кофе? — Галин голос вывел из состояния транса. — Тебе надо поесть. Я сделаю яичницу.
Меньше всего Анита ожидала помощи от Гали. В тот вечер на звонки не ответили ни Кристина, ни Снежана. Галя ответила сразу.
— Конечно, приезжай, — сказала она. Галя присела на край дивана, погладила Аниту по голове. Тогда ее приютила тетя Маша. Сейчас ее приютила Галя. У Гали те же добрые глаза.
— Анита, одна ночь — ничего страшного, но тебе надо вернуться домой... так будет лучше. Иначе они расценят это как abbandono del tetto coniugale, что ты вроде как покинула общий дом, а тебе нельзя... Анита продолжала качаться из стороны в сторону. Галя села ближе и раскрыла объятия. Анита рухнула на ее плечо и заплакала. Галя гладила ее по спине и нежно шептала:
— Все будет хорошо, вот увидишь... твои дети останутся с тобой, я уверена... ничего не бойся. Ты не одна.