Пострадавший похож на лук: как реабилитируют диких животных после жестокого обращения
Лора Коулман родилась на юге Англии, в университете изучала литературу и искусствоведение, окончила магистратуру по истории искусств. В 2007 году отправилась в Боливию и присоединилась к НГО «Комунидад Инти Вара Ясси», которая содержит три заповедника и дает приют животным, пострадавшим из-за нелегальной торговли представителями фауны. С первого дня там она мысленно писала книгу — «любовное письмо, адресованное [пуме] Вайре, джунглям, заповеднику и людям, которые изменили мою жизнь». Этот отрывок — о первых неделях в джунглях и о знакомстве с животными, на чью долю выпало немало испытаний.
Три дня спустя в качестве утреннего задания ко мне приписывают попугая ару. Его зовут Лоренцо. На животе у него желтые перья, а сам он лазурный. В птичнике (который представляет собой ряд соединенных крытых клеток, упирающихся задней стенкой в деревья) живет больше двадцати попугаев этого вида. Птичник расположен достаточно близко к столовой, так что я четко слышу их крики, когда пытаюсь завтракать: «Osito, mi amor! Hola Mila! (Осито, любовь моя! Привет, Мила! — Прим. пер.) Пошел ты, Гарри!» Несколько ар живут в отдельных клетках: Большой Красный, постоянно смеющийся. Он слепой, с легким старческим маразмом. А еще Ромео и Джульетта, которых никто не интересует, кроме друг друга. Они целыми днями чистят друг другу перышки и сплетничают. Остальные признаны пригодными для жизни в обществе других попугаев, так что их поселили в один большой вольер. Заходить в него — все равно что на территорию мафии. Огромные птицы, алые и голубые, сидят, разбившись на группы. Клювы острые, как выкидные ножи, и когда попугаи чувствуют слабину, они налетают, каркают, целят в голову. Мы с Пэдди с воплями выбегаем за дверь. Сэмми, которая нас обучает (меня — работать с Лоренцо, а Пэдди — с остальными попугаями), закатывает глаза.
— ¡Cállate! (Замолчи! — Прим. пер.) — кричит она.
Ары кудахчут, кружась, но возвращаются на излюбленные места, злобно поглядывая на Сэмми. Она же строго смотрит на нас, съежившихся от страха. Два попугая ковыляют по земле. Они абсолютно одинаковые, с изящными масками, расписанными тонкими черными и белыми линиями. У одного, который приближается быстрее, глаза театрально закатываются под верхние веки. Другой неуклюже поводит бирюзовыми крыльями, пытаясь догнать товарища. Выражение лица Сэмми становится мягче.
— Фродо, — говорит она, нагибаясь и позволяя обоим арам забраться к ней на руки. — Это, — приподнимает того, который отставал и умеет смотреть в глаза, — Лоло.
Лоренцо наклоняется очень низко, точно хочет придвинуться к ней как можно ближе, — а потом падает и висит головой вниз, отчаянно держась когтями за ее рубашку. Второй пользуется возможностью: быстро взбирается по спине Сэмми к ней на голову, и оттуда гордо осматривается свысока, точно вскарабкался на Эверест. Мы с Пэдди переглядываемся. Мы уже обсуждали, что не хотим, чтобы у нас на головах кто-то сидел.
— Ну ладно тебе, Шальные Глаза, — воркует Сэмми и прислоняется к одной из платформ, чтобы он мог на нее перебраться. — Выпускать можно только Лоренцо.
Пэдди смотрит на остальных птиц, которые по-прежнему недобро таращатся на нас, точа клювы о решетку.
— Почему?
— Лоло приехал с подрезанными крыльями, Агустино сделал ему протезы, и теперь мы пытаемся снова научить его летать. Это только эксперимент. Но другие попугаи завидуют ему.
Будто услышав ее, попугай по имени Шальные Глаза бросается на Лоренцо, который, не успев выровняться, пугается и падает. Сэмми его ловит, а когда прижимает к груди, чтобы защитить, на его щечках появляется едва заметный румянец. Я слышала, что ары могут краснеть, но никогда не верила.
— Шальные Глаза пытается обдурить волонтеров. Перед тем как выходить с Лоло, убедитесь, что это именно он.
Когда мы с Сэмми выносим Лоренцо (настоящего, как она подтвердила) на дорогу, в моем мозгу возникают всевозможные жуткие сценарии: побег попугаев, смерть от клюва Шальных Глаз. Саманта терпеливо держит Лоло на палке, медленно покачивая попугая вверх-вниз, чтобы дать ему небольшой импульс. Дорога — идеальное место для тренировок: прямая и пустая, как заброшенная взлетная полоса. Бледные пушистые облака лениво проплывают мимо деревьев, дремлющих по обе стороны от нас. Но когда становится понятно, что Лоренцо лететь не собирается, Сэмми приподнимает его крылья, чтобы показать мне пластиковые спицы, которые Агустино приделал снизу. Лоренцо возмущенно клекочет, однако продолжает сидеть на палке. Его когти крепко держатся, будто он боится ее отпустить. Интересно, почему выбрали именно его, а не кого-то другого? Наверное, свою роль сыграли время, деньги... люди. Везение. У Лоренцо буду я целый час перед завтраком. Остальным достанется только Пэдди, и то на полчаса, ведь столько надо сделать! Волонтеров на все не хватает.
Небо такое огромное, такое синее. Мы втроем наблюдаем за стаями диких ар, пролетающих мимо, точно авиазвено. Перья у них ярко-алые, кобальтово-синие, бирюзовые, как море у тропического пляжа. Где справедливость? Я смотрю на Лоренцо. Он провожает взглядом диких птиц, которые так похожи на него, и чувствую болезненный ком в горле.
Когда Сэмми уходит, исчезая где-то в лагере, а полог листьев смыкается за ней, словно ее никогда и не было, Лоренцо в панике топорщит перья на голове. Мы оба с тоской смотрим ей вслед, потом со страхом — друг на друга. Я слегка покачиваю палку, а попугай поворачивает голову почти на триста шестьдесят градусов и визжит мне в лицо так громко, что я его роняю.
Десять минут спустя он сидит на крыше хижины для курильщиков. Он не долетел, а вскарабкался туда, упрямо цепляясь клювом за устилающие крышу пальмовые листья и подтягиваясь. Бесполезная палка болтается у меня в руке. Когда Лоренцо распахивает крылья, он становится яркой вспышкой лазури, почти такого же цвета, как небо. «Пошла ты со своей тупорылой палкой». Он искоса бросает на меня с высоты гордый взгляд, а потом будто забывает о моем существовании и принимается чистить перышки.
Мила устроилась в одном из гамаков с чашкой кофе. Она все это время была здесь и сейчас старается не улыбаться, но я вижу, как собирается складочками кожа в уголках глаз. Время от времени она мягко подбадривает меня, а меня это только сильнее обескураживает, поскольку Лоренцо отодвигается все дальше и дальше. В итоге она на несколько минут удаляется и возвращается с полным карманом арахиса. Я так благодарна, что обнимаю ее.
— Todo es como una cebolla (Все это похоже на лук — Прим. пер.), — говорит Мила, задумчиво стирая с носа раздавленного москита. Счастливый Лоренцо склевывает орехи с ее мозолистой ладони. — Похоже... — она щелкает пальцами, вспоминая английское слово: — на лук.
До того, как приехать сюда, Мила работала официанткой. А потом нашла трех детенышей пумы в картонной коробке. Теперь им три года. Их назвали Инти, Вара и Ясси, и Мила может выгуливать их без поводка. Иногда по ночам она спит с ними в вольере. Так что я с жадностью к ней прислушиваюсь.
— Para mí, los animales rescatados son como las cebollas (Мне спасенные животные напоминают луковицы. — Прим. пер.)
Она внимательно смотрит на меня, чтобы определить, поняла я или нет, но, когда я нервно закусываю губу, Мила вздыхает и начинает медленно говорить на смеси английского с испанским. Думаю, она привыкла объяснять так, чтобы до людей дошло, и когда я сосредотачиваюсь, то обнаруживаю, что понимаю больше испанских слов, чем ожидала. Мила рассказывает, что для нее спасенные животные похожи на луковицы. Ты так стараешься, чтобы снять слой тревоги, а под ним оказывается еще один, а потом еще, о котором ты даже не предполагал.
А мы на самом деле не слишком отличаемся от обитателей заповедника (ведь все мы сломленные и покореженные, каждый по-своему), то и мы похожи на луковицы.
— Y eso es lo que hace el parque, — говорит она с улыбкой. — И вот что делает заповедник, так? Снимает наши слои, — она резко хлопает меня по груди, — твои и мои. Один за другим, один за другим, и мы узнаем что-то новое о себе и о животных, с которыми работаем, cada día. Каждый день. Juntos. Вместе. Мы делаем это вместе. Por eso me enamoré de este lugar. Поэтому я влюбилась, так? В это место. Никогда не знаешь, что случится.
Лоренцо взобрался к ней на плечо и вытирает клюв, облепленный скорлупками от арахиса, об ухо Милы. Женщина снова берет свою кружку с кофе, а у меня остается неуютное и странно волнующее чувство, что, когда я не смотрю, кто-то снимает с меня кожицу. Лоренцо наконец соизволил снова сесть на палку, и теперь с трудом хлопает крыльями. Он теряет равновесие и выравнивается не сразу. Потом мы оба смотрим вверх. Одна-единственная гарпия пересекает небо слева направо. Размер ее оценить трудно, но я знаю, что она огромная. Свинцовые крылья широко раскинуты. Вскоре она исчезает среди дающего приют лесного полога, но кажется, мы с Лоренцо наблюдали за ней очень долго. Наверное, в этот момент у нас обоих возникает чувство приближения к этому ощущению свободы.