Мамаше невмоготу: отрывок из семейной саги о преодолении горя
Писательница Джойс Кэрол Оутс — неоднократная финалистка Пулицеровской премии, лауреатка премии имени О. Генри, Национальной книжной премии США и других престижных наград. В ее новом романе «Ночь, сон, смерть и звезды» глава респектабельного семейства погибает от полицейского насилия, а его вдова и пятеро взрослых детей пытаются справиться с горем и найти утешение. В этом отрывке одна из дочерей, испытав потрясение, начинает бунтовать против роли покорной домохозяйки, которую играла много лет.
Мрачная Беверли звонит сестре. Ты возьмешь долбаную трубку, черт бы тебя подрал?! У меня важные новости, касающиеся нашей матери.
Ярость закипает в ней не хуже, чем в чертовой стиральной машине в подвале дома. Ко рту подступает тягучая черная желчь.
Она опирается обеими руками на белую нагревшуюся крышку стиралки, которая вся трясется, словно обезумела. Она затолкала слишком много постельного белья и грязных детских джинсов и тем самым вывела мотор из равновесия. Такое с ней уже бывало, и, кажется, пора бы сделать выводы, но нет, спешила начать, чтобы поскорей закончить и переложить все в сушку. Беверли ненавидела чертову стиралку... и себя вместе с ней.
Какая же ты сучка, доктор Маккларен! Почему ты мне не перезваниваешь?
Грязные словечки вылетают у нее изо рта похлеще, чем у ее детей-подростков. Словечки шипят, брызжут во все стороны, издают зловонный запах, на удивление ей самой.
Кто бы мог ожидать такого накала от улыбчивой провинциальной мамочки? Такой ярости, такого отвращения? Но проще себя накручивать, чем сдерживать. Попробуй останови понос.
Ни фига, как сказал бы какой-нибудь юный умник.
Она наливает себе еще один бокал вина. Заслужила, блин. А то!
Сегодня четверг. Уборщицы, сестры-гватемалки (не знающие английского, нанятые пожилой гватемалкой с нарисованными бровями), придут только в понедельник.
Семья — это бесконечная стирка. И мамаше все это уже невмоготу.
Завещанные ей деньги недосягаемы. Стив вложил их в ценные бумаги с доходом 3,1% — «лучше не бывает».
Да пошел он на три буквы! Она хотела их потратить на дом, который уже разваливается. Покрасить снаружи, переделать кухню, ванные комнаты... это ее деньги, не чьи-нибудь. Кое-что потратить на себя: волосы, лицо. (Ботокс? Если это не очень больно.)
Бόльшую долю, само собой, надо отложить на высшее образование для детей — одному Богу известно, во что это обойдется, сердце словно тисками сжимает. Ценные бумаги в банке Чатоквы... депозитный сертификат... поди пойми, что это значит. Когда начинались разговоры о высшей математике — проценты от доходов, налоги, — у нее переклинивало мозги.
Уайти смеялся над женой, что та не умеет активировать кредитную карточку, и приходилось это делать за нее — один телефонный звонок. Домашние посмеивались над матерью добродушно, с нежностью (даже Беверли, не способная складывать простые цифры). А вот над самой Беверли ее дети смеялись безжалостно, а Стив не без сарказма.
Мам, включи мозги! (Неужели они и вправду такое себе позволяли?)
Ее пугала мысль закончить свои дни, как Джессалин, заблудшей и потерянной после смерти Уайти. В прошлом идеальная жена, обожаемая мать. Умная, с трезвым рассудком. Никто из детей ни разу не нанес ей обиды. Ни один! А нынче... не отвечает на звонки, не желает видеть никого из близких, проявляет полное безразличие к собственным внукам, которых раньше обожала. И как она при этом извиняется перед дочерью? Беверли, я устала. Какая из меня сейчас «бабушка Джесс»? Я надеюсь, ты меня понимаешь.
Нет, понять такое невозможно! Беверли в жизни не слышала ничего подобного.
Это неестественно и ненормально. Обычно вдова становится еще ближе, а не наоборот. Сверстницы Джессалин живут ради своих внуков, умоляют, чтобы им разрешали проводить с ними как можно больше времени, даже при живых мужьях.
Я устала. Услышать такое от Джессалин Маккларен! Которую смерть Уайти не сломила.
Насколько Беверли помнит, мать никогда не жаловалась.
— Твою ж мать!
Чертова стиралка забилась в конвульсиях, взвизгнула, как будто ее душили, и замерла. Все еще на первом цикле. Если Беверли сейчас поднимет крышку, то увидит теплую мыльную воду, в которой квасится куча тряпья. Нет уж, лучше не открывать.
У Джессалин нет времени для своих внуков. Она устала, блин! А мы не устали?
Беверли заслуживала большего, чем дешевое вино за двенадцать баксов, которым Стив угощал гостей, хотя при этом у него в винном шкафу в подвале стояло дорогое шардоне.
Сукин сын. Она хмыкнула, представив себе, как он удивится, обнаружив пропажу нескольких бутылок.
Рассвирепев, он будет винить ее (точно?), а она будет все отрицать. Думаешь, я не знаю, чем ты, блудник, занимаешься?
Начиная с октября, когда умер отец, недовольство Беверли только нарастало.
Поначалу она была охвачена скорбью. С трудом выбиралась из кровати. Почти все время плакала. Потом это переросло в раздражение. Люди с их мелкими проблемами приводили ее в бешенство.
В магазине, стоя в кассу и слыша, как покупатели жалуются на всякую ерунду, она готова была выкрикнуть им в лицо: Вы это серьезно? Вы же ни хрена не понимаете в этой жизни. Еще узнаете, придурки.
Надутые продавщицы в молле, этакие дешевые варианты Бритни Спирс, глазели на складку брюк у нее в паху.
Она окорачивала своих девчонок, позволявших себе снисходительные ремарки в ее адрес.
Ах ты, сучка такая. Ты эти шуточки оставь при себе.
Она приводила их в изумление.
— Папа был такой миляга... Нет больше вашего миляги. Все, забудьте.
(Был ли Уайти Маккларен милягой? Не всегда и не со всеми. Но как правило, да, был.)
(Остановился помочь доктору-индусу... как бишь его? Мурта?.. которого били копы... а в результате избили его самого, еще страшнее. Вот что бывает с милягами.)
Как тут не раскипятиться!
Стив ее уже побаивается. До сих пор она была в его глазах неполноценной, неуклюжей и некрасивой, а сейчас она от него слышит: Бев, что-то не так? Почему ты на меня злишься.
Бев. Она терпеть не может это обращение. Не имя, а что-то оскорбительное, невыносимое.
Когда-то называл ее «дорогая». А сейчас произносит это с оттенком сарказма.
Она сверлит его взглядом. Не отступает. И он еще спрашивает, чтó не так.
— А то ты не знаешь, Стив. — Теперь в ее голосе звучит сарказм.
Думаешь, я не вижу, как ты пялишься на девиц? Вот-вот потечет слюна. Да какая девушка моложе тридцати посмотрит в твою сторону, придурок! Только если ты ей заплатишь.
Вот уж о чем лучше не думать.
Злится на мужа, на дочерей-подростков. Эта злость вскипала в ней годами. Уже и дети от нее шарахаются.
— Солнышко, мама тебя любит. — Наклоняется, чтобы поцеловать дочь, но та увертывается. Никак унюхала запах вина?
Все ее уже достали. Облепили, как сосунки-мартышки. Неудивительно, что груди у нее висят, словно вымена, а ведь ей всего-то тридцать шесть... или уже тридцать семь?.. в общем, еще не старуха, блин.
По дому муж ей не поможет, черта с два. Не моя юрисдикция, сказал он, и ей пришлось уточнять, что он имел в виду. Все эти годы она была слишком кроткой. Но теперь повязка с глаз упала.
Но еще больше она злилась на брата Тома. Придурок похлеще этого. Изображает из себя начальника. Подал в суд на хэммондскую полицию, обвиняя ее в смерти отца! А как насчет ее мнения? Как эта публичность, эти угрозы отразятся на ее детях в школе? Что сделал бы Уайти? А то ты не знаешь!
Он бы уволил распоясавшихся полицейских, дал бы им под зад. Но не стал бы привлекать внимание СМИ. И подавать в суд. Он бы включил свои связи и действовал бы по-тихому. Том желает предать дело огласке... «полицейская жестокость», «расизм»... а Уайти исходил бы из практических соображений.
Судебное дело продвигается, но медленнее, чем хотелось бы. Так ей сказал Том.
Сначала они выдвигают уголовные обвинения. А если их не примут, то подадут гражданский иск.
И на сколько же? На миллионы?
Да, мрачно ответил Том. Даже не сомневайся.
Беверли спросила про двух копов, которые избивали Уайти и тыкали в него шокерами. Они остались на своих местах? Ответ был уклончивый. Не знаю.
Не знаешь? Разве так трудно это выяснить?
Том напрягся. Он терпеть не мог, когда его допрашивают.
Беверли подозревала, что копов никто не отстранил от работы. Может, даже не вынесли им дисциплинарного взыскания. Она не ждала увидеть в свежей газете заголовок: «НА ПОЛИЦЕЙСКИХ, ВИНОВНЫХ В СМЕРТИ МАККЛАРЕНА, ЗАВЕДЕНО УГОЛОВНОЕ ДЕЛО».
Не дай бог увидеть фотографию отца в газете или в «ящике». Какой скандал — Джон Эрл Маккларен был избит полицейскими, которые не знали, с кем имеют дело.
Уайти терпеть не мог тех, кто подавал иски на городские власти, изображая из себя жертв. Зачем мне, покойнику, огромная компенсация? И вам, ребятки, эти лишние деньги ни к чему.
Она слышит отцовский голос, как будто он где-то рядом.
— Папа? Стив забрал мои деньги. Он положил их в чертов банк. Мои деньги!
А зачем ты, солнышко, их ему отдала? Надо было сказать «нет».
— Думаешь, все так просто? Мать-перемать!
Вот это зря. Перебор. Она никогда бы не выругалась матом при живом отце. Его бы это шокировало.
Уайти с женщинами разговаривал как истинный джентльмен. И при жене не сказал бы «фак», даже сквозь зубы.
Уходящее поколение. Уайти любил шутить, что не заморачивается по поводу компьютеров, мобильных телефонов и всяких «электронных гаджетов». Мол, это временное увлечение.
Беверли была немногим лучше. Ничего не знала про новые телевизоры, дурацкие пульты, DVD и прочую хрень. Дети выхватывали у нее из рук какой-нибудь гаджет с криком: Мам, да не так! Вот так!
Гнев, словно желчь, подступает ко рту.
Да пошла эта стиралка куда подальше. Надоела.
Поднявшись наверх, она прополоскала рот и сплюнула в раковину. Кажется, мелькнуло что-то дегтярно-черного цвета.
Налила еще бокал вина. Надо успокоить нервы.
После смерти Уайти она обратилась к психофармакологу в Рочестере, и ей прописали антидепрессант «без побочных эффектов». Вот только алкоголь при этом ей противопоказан.
Прекратить прием таблеток она не может, это привело бы к суициду. Отлеживается в постели и плачет, плачет, потом встает, переедает и набирает лишний вес. В декабре за одну неделю набрала восемь фунтов. Но пить не перестанет: для нее вино — это утешение, а не только опьянение.
Сначала: мне это нужно. А теперь: я это заслужила.
— Лорен? Мне надо с тобой поговорить. Позвони мне.
Старается сохранять спокойствие. Закрылась в спальне. Растянулась на кровати, рядом на тумбочке бутылка, в одной руке бокал вина, в другой мобильник. (Когда дети придут из школы? Есть еще пара часов.)
Ее бесило, что Лорен никогда не перезванивает. Работы выше крыши, блин!
По окончании школьного семестра она планирует поездку на Бали. Уже купила новую машину, потратив часть завещанных ей отцом денег, и поговаривает о внесении залога за квартиру в кондоминиуме в новеньком небоскребе с видом на реку. Больше всего Лорен обожает помыкать своими школьными учителями, особенно старшего возраста, которые рассчитывают на повышение.
— Сучка. Эгоистка.
С детства такая.
Она готова на все, лишь бы получить высокие оценки: задабривать учителей, заниматься плагиатом (позаимствовала фрагмент из книги и пересказала своими словами). То, что она «хороша собой, как огнетушитель» (как остроумно выразился один из дружков Беверли), не мешает ей обзаводиться бойфрендами и подружками, проявляющими к ней (зачастую саркастический) интерес. Несмотря на маленький рост, она всегда преуспевала в спорте. Капитан школьной волейбольной и хоккейной команды. Вице-президент выпускного класса. С такой же осторожностью, с какой другие девушки избегали подхватить герпес или (того хуже) залететь, Лорен избегала учителей в школе и крутых профессоров в университете, теоретически способных поставить ей баллы ниже, чем А. В результате каким-то образом получила степень по «образовательной психологии» в государственном Университете Нью-Йорка в Олбани.
От воспоминания, как Уайти ею гордился, Беверли всю передергивает. Теперь я должен обращаться к моей маленькой девочке «доктор»?
Можно подумать, эта обманщица когда-то заслуживала подобного обращения: маленькая девочка.
— Лорен, если ты мне не перезвонишь, я прямо сейчас приеду к тебе в офис и расскажу всем, что «доктор Маккларен» лицемерка и никудышная дочь. Я всем расскажу, какой ты фальшивый «педагог», тебе нет дела ни до учителей, ни до учеников. Плевать ты хотела на школу!
Беверли пошевелила пальцами ног от удовольствия, представив себе, как у Лорен вытягивается лицо, когда она прослушивает эту запись.