«Даже дикари лишний раз не проливали кровь»: Тамара Эйдельман* о гуманизме в истории

Тамара Натановна Эйдельман — историк, переводчик, обладатель звания «Заслуженный учитель Российской Федерации», создатель YouTube-канала «Уроки истории с Тамарой Эйдельман» (953 000 подписчиков). В 2018 году Тамара Эйдельман выпустила книгу «Как работает пропаганда». В 2022-м вышла ее новая работа «Право на жизнь. История смертной казни», в которой она исследует узаконенное право людей лишать человека жизни. Жертвоприношения, кровная месть, казнь с древнейших времен являются частью общественного договора, объясняет в своей книге Эйдельман, но удивительно то, что в самые жестокие исторические периоды, словно ответ «силам тьмы», формируются принципы человеколюбия. 

— В вашей книге вы объясняете, что право карать человека или даже целый народ существовало с глубокой древности. Какими были причины для казней и какими были аргументы сторонников этого метода наказания? 

— Как только возникает любая человеческая община, еще до формирования государства, она начинает себя защищать. В период первобытности, Древнего Востока и Античности безопасность общины стояла выше единичной человеческой жизни. Это видно повсюду, от африканских племен до античных трагедий: за совершенное преступление боги покарают всю общину. Мы хорошо знаем это по истории Эдипа в пьесе Софокла (Эдип убил своего отца, царя Лая, и на Фивы обрушилось божественное наказание — мор. — Forbes Woman). Божья кара длилась до тех пор, пока жители Фив не нашли убийцу. Так жители защитили общину.

Но общее представление о том, что в древности убивали всех подряд, не соответствует действительности. Это касается и войн, и казней. Первые археологические доказательства существования войн датируются периодом около 15 000 лет назад. Вероятно, войны были и до этого, но следов нет. Первые явно насильственные смерти людей — исключительные случаи. Война — понятное и в древние времена неизбежное событие, но казнить человека — это страшно, должны быть особые причины. В какой ситуации дикие люди могли казнить человека? Только если он нарушил священные заветы (у племен были свои системы табу, у некоторых народов невероятно сложные). Например, у множества народов правители окружены системой табу. Зафиксирована история: была вещь, которая принадлежала вождю, и человек из племени случайно к ней прикоснулся. Он не знал, что это вещь вождя, а когда узнал — умер. Все сказали, что его покарали боги, хотя сейчас понятно, что он умер от страха. Потому что все, к чему прикасается вождь, — священно. Остальным членам племени запрещено брать эти вещи и даже прикасаться к ним. Система координат была другая.

В более поздние века казалось естественным казнить за убийство, например. Но в первобытное время наказание было другое: изгнание. По сути, это та же казнь, потому что человек без общины погибнет. Но это произойдет за ее пределами. Значит, кровь не прольется на земле племени. 

— В первобытные времена за тяжкое преступление изгоняли из племени — в этом смысле человеческая жизнь как будто была ценнее? Но дальше страсти нарастают. Древний Рим, Средние века, Новое время — кровь рекой. В чем причина ужесточения нравов? 

— Удивительно и до конца не понятно, что именно происходило в древности: люди ценили человеческую жизнь или не хотели проливать кровь. Кровь всегда считалась чем-то священным, и проливали ее по особой причине. Скажем, по причине жертвоприношения — это совсем другое дело. Однако в жертву не приносили преступников. У некоторых народов жертвоприношение вообще было почетным.

Про казнь у меня есть гипотеза: когда возникает государство, то есть сила, стоящая над людьми, и эта сила укрепляется, тогда правящая верхушка чувствует право убивать подданных. В первобытные времена зафиксированы случаи, когда закидывали камнями. Один человек тоже способен убить, но убивали коллективно. Потом появилось государство. Оно обособлено от народа, стоит отдельно и может взять на себя эту функцию.

Например, в культуре Древнего Рима сильна самоубийственная черта. Они превозносят героев, отдавших жизнь за отчизну, или превозносят отца, который отдал на казнь сына, нарушившего приказ. То есть там была идея, что государство важнее человека. При этом у римлян почти не было человеческих жертвоприношений. Но государство имело право казнить.

А дальше — Средние века. В этот период не было сильного государства: кого-то казнили, кого-то убивали на поле боя или брали в плен, а потом даже выкупали. А вот всплеск жестоких казней начинается с XVI века (инквизиция — это отдельно, там религиозный суд). В XVII–XVIII веках — резкое ужесточение, если мы говорим о Западной Европе. Это века укрепления абсолютизма, резкого усиления государственной власти, и по какой-то причине это все дает возможность государству казнить (делать это с невероятной жестокостью). И удивительно то, что в эти же века начинает вырабатываться представление о ценности человеческой жизни.

— Появляются массовые демонстративные казни, проявляется желание смотреть на ужасное, как сказали бы сегодня, «в прямом эфире». Здесь я вижу мощное историческое пересечение. Так ли это? 

— Все это кажется жутким. Но почти во все времена казнили публично, и собирались толпы. Мишель Фуко пишет, что «это спектакль, роскошный спектакль смерти». Апогей в XVII–XVIII веках: убийцу везут, все смотрят, он произносит речь, речь после печатают, и народ обсуждает: казненный кощунствовал или, наоборот, обратился с увещеванием и призывал: «Не будьте такими, как я». Сама казнь может длиться часами, а тела оставляют [на всеобщее обозрения]. И понятно почему — государству надо демонстрировать казнь. Робера-Франсуа Дамьена, который покушался на Людовика XV, казнили так долго, что зрители умоляли его добить. Редчайший случай. Но даже казни менее существенных преступников — это спектакль, государству надо показать: ты нарушил закон, за это тебе будет. Это, кстати, один из доводов всех сторонников смертной казни: что она должна устрашить других потенциальных преступников. Хотя никого она не устрашает.

— Но и сегодня казни устрашают, например, при помощи «эффекта лупы», о нем многие сегодня говорят: когда видеокамера показывает в приближении нечто ужасное и это шокирует

— Это устрашает, но по-другому. Не сомневаюсь, что в XVIII веке было страшно смотреть, когда человека колесовали или рвали раскаленными щипцами. Но это как смотреть фильм ужасов. Наверное, кощунственно так говорить: сердце замирает, но в то же время не оторваться. Почему-то это притягивает. Можно было не ходить смотреть на казнь, но шли толпы. Можно не включать YouTube, но «есть упоение в бою и бездны мрачной на краю». Это привлекает. Наверное, это связано со страшными дикими инстинктами, которые надо уметь подавлять, а не разжигать.

— Вы пишете, что, с одной стороны, смерть и казнь притягивают «зрителей», а с другой — человек всегда чувствует стыд и вину за происходящее. Это и есть человеческое в человеке?

— Да, так было всегда. Вроде бы надо пролить кровь, но в то же время это что-то страшное и жуткое. Я неслучайно начинаю книгу с истории Сократа. Это конец V — начало IV в. до н.э., Афины, философия развита — не какие-то дикари первобытные. Сократа приговаривают к смертной казни за то, что он распространяет безбожие (страшнейшее на тот момент преступление). Но жуткого преступника Сократа нельзя казнить, пока не вернется корабль с острова Делос. Потому что те, кто уплыли на остров, совершают священные обряды, и если кровь богохульника прольется в тот же момент, когда совершаются ритуалы, Аполлон будет разгневан. Почему? Ведь казнят-то как раз за неверность богам. Но нет, нельзя. И, наверное, то же касается средневековых палачей. С одной стороны, они просто отвечают за смерть. Но их считают колдунами, знахарями, особыми существами. Для меня есть очень важная фраза, в книге я повторяю ее много раз: Жан-Жак Руссо доказывает, что можно и нужно казнить, но сердце вопиет. 

— Еще вопрос про первобытные времена. Вы пишете о множественных ритуальных убийствах воинов, женщин, детей, связанных с погребением правителя. То есть вожди традиционно покидали этот мир «с компанией»? 

— Да, это очень распространено. Но уходящие в другой мир не считали это наказанием. Наоборот, вождь берет любимую жену, любимого коня, любимого повара — для них это переход в другую жизнь. Как если бы он поехал на войну или в путешествие и взял бы их с собой. Остались доказательства этого. Мы знаем, что когда хоронили императора Цинь Шихуанди (гробница раскопана частично, там стоит терракотовая армия, но до самой гробницы с императором китайцы все никак не дойдут), с ним казнили множество наложниц. Мы видим следы этого у викингов, у кельтов, у скифов, у майя. Например, в Египте находят очень много ушебти — это такие глиняные фигурки, как бы слуги, которые идут с покойным. И существует очень резонное предположение, что когда-то это были человеческие жертвы, а потом стали класть ушебти.

Есть знаменитый текст арабского путешественника Ибн Фадлана, который в начале X века путешествовал по Волге. По дороге в Волжскую Булгарию он видел, как он пишет, «знатного руса». Но, очевидно, это был викинг, который прибыл с большой свитой чем-то торговать и умер. Самый известный кусок текста Ибн Фадлана — это описание похорон. Это был очень подробный обряд: сначала его закапывают в землю, а потом его вынимают и кладут в ладью, разрубают собаку, потом коня. Но главное, что с ним отправляют девушку-наложницу, которую тоже убивают. Как пишет Ибн Фадлан, девушка вызвалась сама, это было добровольно. Но убили ее очень жестоко.

— В Европе страсти кипели, а в России — удивительное дело — Елизавета не привела в действие ни одного смертного приговора. Для нее человеческая жизнь была ценна? 

— Это удивительно, потому что наше привычное представление (которое основывается на разных доказательствах): в России человеческая жизнь ничего не стоит, не то что на демократическом Западе. Возьмем Англию: это светоч демократии, суд присяжных и достоинство человека там с глубокой древности. В России XVII века всегда приводится как пример страшной жестокости: в 1649-м году принято Соборное уложение, в этом своде законов больше 60 преступлений, за которые дают смертную казнь. Например, женщину, которая убила своего мужа, закапывают по шею живьем и оставляют умирать (для мужа, убившего жену, нет такого же жестокого наказания). Сегодня это звучит ужасно, а для того времени более-менее норма. Да и Петр I не самый великий гуманист. Сколько народу он положил только на строительстве Петербурга! И законы издавал жуткие.

Елизавета была не такая добрая, как часто думают. Но она приказывает, чтобы все смертные приговоры отправляли ей на утверждение. И не утверждает ни одного за 20 лет своего правления. Считается, что она дала такой обет перед тем, как захватила власть. Впрочем, жизнь тех, кого приговорили к смертной казни, но не исполнили приговор, была тяжелой. Их отправляли в тюрьму, где они жили недолго.

Мы все знаем яркие примеры казней: Пугачев, декабристы, народовольцы. Но это всего лишь несколько примеров за полтора века. Знаем, что людей пускали сквозь строй шпицрутенов, и это была практически казнь. Но публичных казней не было до начала XX века. В Англии в начале XIX века казнили маленьких детей, вешали за кражу носового платка. Это как раз говорит о том, что нет обреченности одной страны на свободу и демократию, а другой — на вечную диктатуру и подавления.

— В истории России много примеров, когда она пытается модернизироваться, стать гуманнее. Елизавета наложила вето на смертную казнь, Александр II отменил крепостное право, о котором вы тоже пишете. Но постоянно происходят какие-то хронические срывы модернизации. Чем это объяснить?

— На самом деле срывы происходят везде. Все поражались тому, как Германия, страна, которая дала миру Гете, Бетховена, скатилась в фашизм. Англия не докатилась до фашизма, но там долго сохранялась смертная казнь (в 2003 году Великобритания ратифицировала 13-й протокол Европейской конвенции по правам человека, который полностью запрещает смертную казнь. — Forbes Woman). Сейчас в Англии нет смертной казни, но до второй половины XX века там было наказание за гомосексуальность и много всего другого. 

— Выходит, мы слишком зацикливаемся на себе, когда говорим, что Россия обречена: сначала контрреформы, а потом революция и диктатура? 

— Конечно, все это у нас происходит. И понятно почему: корни демократии не так уж сильны (а XX век, безусловно, про развитие и расширение демократии). Но если взять ценность человеческой жизни, то в одном только XX веке Первая мировая война унесла миллионы жизней, а за ней сталинские репрессии, Вторая мировая. Все это показывает, что человека можно превратить в пыль за секунду. 

— И все же человечество становится гуманнее? По сравнению со Средними веками кажется, что да. С другой стороны, в XX веке погибли миллионы из-за появления оружия массового поражения. 

— Это очень сложный вопрос. После Второй мировой войны говорили, что гуманизм рухнул, а после Освенцима не может быть поэзии. Что я могу сказать? С одной стороны, действительно, эти события порождают мысли, что человек ничтожен и ужасен. А с другой — все эти человеческие катастрофы вызывают отторжение. Одновременно с ними появляется люди, которые борются за мир, борются против смертной казни.

Сегодня смертная казнь запрещена в большом количестве стран. Мне это кажется очень важным. Возможно, это звучит наивно и хрупко на фоне всех жертв. Мы не можем осуждать каннибалов в джунглях Новой Гвинеи или охотников за головами из племен, где молодой человек для того, чтобы стать взрослым, должен принести голову человека из соседнего племени. Но если сегодня в «цивилизованном» (скажем в кавычках) мире человек пойдет за головой соседа, это не будет естественным. Почему? Потому что уже выработаны представления, что этого делать нельзя. Да, много веков заповеди гласят, что убивать нельзя. Но только последние столетия дали мощный всплеск юридических, нравственных, литературных аргументов.

Я специально сделала главу про культуру против смерти и смертной казни. В XVIII веке итальянский философ Чезаре Беккариа пишет свою работу «О преступлениях и наказаниях» и высказывается против смертной казни. В XIX веке против смертной казни выступают Гюго, Достоевский. Они просто приводят описания мучений, которые переживают люди перед смертной казнью, не во время, а до. Это мощное отторжение происходящего культурой. Я верю в развитие человечности, какие бы удары ни наносились. Но проблема в том, что такое развитие может занять века.

— Сегодня многие оглядываются на XX век и говорят, что происходит то же самое, что было раньше. Как вы считаете, история повторяется?

— Даже если история циклична, как это доказывают замечательные и чудесные историки, она все равно никогда не повторяется буквально. Сегодня все постоянно ищут аналогии. Я понимаю почему: хочется понять, что будет дальше. В 1930-е годы было так и так, значит, у нас тоже будет так и так. Но так не бывает. Все теоретики циклического развития — Николай Данилевский, Освальд Шпенглер, Арнольд Тойнби и другие — видели общие тенденции: цивилизация рождается, развивается, умирает. Но никто не говорил, что каждая цивилизация точно повторяет все то, что было до нее. Потому что каждая эпоха — другая.