В новом цикле Forbes Woman «История русского феминизма» мы вместе с гендерными исследователями, экспертами и участниками событий разбираемся, как «женский вопрос» решали в Советском Союзе. Все тексты цикла вы можете найти на сайте по хештегу #история русского феминизма.
«Почему у женщин при социализме секс лучше» — так называется нашумевшая книга Кристин Годси, профессора Пенсильванского университета и специалистки по коммунистической и посткоммунистической Болгарии.
В своей книге Годси на примерах стран Восточного блока доказывает простую мысль: удовольствие от личной жизни не только вопрос индивидуального темперамента и сексуальных техник, но и вполне экономическое и политическое дело. Старая феминистская формула «личное — это политическое» работает и в обратную сторону: когда политическое с экономическим не в порядке, в постели тоже все не очень. Женщинам для хорошего секса (например, без постоянного страха перед беременностью) нужны права и гарантии (та же гарантия не потерять работу, если все-таки забеременеешь), поддержка государства, ясли, детские сады и возможность самостоятельно зарабатывать. То есть уверенность в завтрашнем дне и собственной безопасности. В социалистических странах все это было, пишет Годси. Да, с оговорками, да, по-разному в разных странах, но было. А значит, было и удовольствие!
Книга Годси написана в первую очередь для американского читателя и призвана развеять распространенные в США стереотипы о социализме, которые остались со времен холодной войны. Ведь действительно, когда советские женщины уже много лет строили карьеру в самых разных сферах и сами распоряжались своими финансами, американки все еще должны были просить мужа подписать их бумаги, чтобы получить кредитку. Но только ли в кредитке дело?
В гуманитарных и социальных науках в ХХ веке был долгий период, когда исследователи закопались в исследованиях языка и как будто забыли об иных аспектах человеческой и общественной жизни. Годси выступила против мейнстрима и практически отказалась от разговора о языке в пользу материальных и экономических факторов, которым явно уделяли мало внимания. Но, кажется, в случае с сексом вместе с водой исследовательница выплеснула и ребенка. Человеческая сексуальность уникальна тем, что для нее просто необходим развитый язык. Язык, который позволяет понять свое тело. Язык, на котором формулируют фантазии и желания. Язык для разговора с партнером, флирта, нежности.
Когда начинаешь говорить о языке, лучше видишь различия между социалистическими странами. Исследования чешского социолога Катерины Лишковой показывают, например, что послевоенная Чехословакия стала одним из главных центров развития сексологии в Европе. С 1952 года там изучали женский оргазм и уже в конце 1950-х организовали по этой теме большую международную научную конференцию (первую в мире!). Чешские ученые выпускали не только научные статьи и книги, но и популярную литературу о сексе, выступали на телевидении, на радио — в общем, вели дискуссию с широкой публикой. В социалистической Польше (которая и при коммунистах оставалась глубоко католической страной) происходили похожие процессы: в 1960-е там появились реформаторы, которые открыто писали: секс не только про деторождение или удовольствие, это еще и способ самовыражения и особый и очень важный вид отношений между людьми. В 1980-е годы в польских школах использовали весьма прогрессивный учебник по секс-просвету. Этот учебник совершенно невозможно представить в современной Польше, которая все больше скатывается к новому консерватизму.
В СССР после войны в этом плане тоже были подвижки, хотя, похоже, куда менее радикальные и заметные. Британский историк сексуальности Дэн Хили писал, что в 1960–1970-е годы в Советах была своя «революция интимности» — и в первую очередь в профессиональной среде. Появились новые дискуссии о сексе в науке, например работы Сергея Голода, который в конце 1950-х смог прочитать нашумевшие исследования американского сексолога Альфреда Кинси и решил, что советскому обществу нужны такие же. Он не мог напрямую изучать сексуальные пристрастия советских людей (такое ни за что бы не пропустили), поэтому сосредоточился на особенностях супружеских отношений в Ленинграде 1960-х годов. Голод выяснил, что молодые пары в 1960-е годы не воспроизводили семейные роли своих родителей и стремились к осмысленному планированию семьи. Он показал, что развод в СССР все меньше осуждали в обществе, все больше женщин стремились к сексуальному опыту до замужества, а первый секс у советских людей происходил все раньше.
Практики и нормы менялись, но эта трансформация практически не породила публичной дискуссии. Официальный язык и язык СМИ оставались очень стыдливыми. Финский социолог Анна Роткирх писала, что в России было две фазы сексуальной революции: фаза умолчания 1960-х, когда поменялся образ жизни, но не дискуссия, и гласность с девяностыми, взорвавшие тишину и породившие пеструю разноголосицу, хаотичные попытки проговорить уже совсем не новый опыт. Разноголосица эта звучала недолго и, кажется, больше напугала россиян, чем помогла им найти способ безболезненно обсуждать интимную жизнь.
Справедливости ради надо сказать, что какой-то публичный разговор о сексуальности в СССР все же был. Во-первых, много разной литературы издавалось в 1920-х — начале 1930-х годов, когда еще не было жесткой цензуры и обсуждали, как должна выглядеть новая семья коммунистического будущего (параллельно экспериментировали и в реальной жизни: пробовали жить не семьями, а коммунами). Самый яркий пример такого послереволюционного письма — это, наверное, манифест Александры Коллонтай «Дорогу крылатому Эросу!», который сегодня воспринимается как что-то совершенно неожиданное и прекрасно утопическое. Нежный утопизм 1920-х прервал сталинский террор, который сопровождался параноидальным контролем за всеми деталями жизни граждан. Дискуссии о сексе стихли, да и не только они.
После долгого молчания второй половины 1930-х и 1940-х, уже в конце 1940-х (то есть еще при Сталине!), публикация таких текстов возобновилась, хотя выглядели они уже иначе. Первой попыткой вернуться к открытому разговору о сексуальности стала книга «Здоровый брак и здоровая семья» доктора Льва Залкинда, вышедшая в 1948 году. Залкинд очень аккуратно и максимально абстрактно пишет в этой книге о сексе как таковом, но при этом говорит однозначно: половое воспитание нужно. Хотя бы, чтобы молодежь не болела венерическими болезнями!
Похожая мотивация сохранялась и в период оттепели, когда книг и брошюр по половому воспитанию стали выпускать все больше. Это были и переводы с немецкого или чешского, и сочинения советских авторов (часто медиков). Появлялись и робкие дискуссии в СМИ. Сегодня мало кто вспомнит, но, например, в июне 1969 года в популярной «Литературной газете» вышла колонка профессора Виктора Колбановского под интригующим названием «Вслух на интимную тему». «Сексологический кабинет — в каждый крупный город и районный центр!» — такой, ни много ни мало, была программа Колбановского, никогда не осуществленная. Впрочем, профессор спешил объясниться: это все не ради распущенности и беспорядочных связей, а для семейного счастья советских людей, чтобы не разводились так много и не портили советскую статистику.
Если посмотреть другие позднесоветские тексты про секс, можно найти похожие слова: половое просвещение необходимо для здоровья, чтобы было меньше разводов и улучшалась рождаемость. Некоторые авторы (тот же Колбановский в предисловии к переводу «Новой книги о супружестве» Рудольфа Нойберта) доходят до смешного: секс-просвет нужен, чтобы советские люди поменьше занимались сексом и не отвлекались от труда. А вообще советский человек должен сначала полюбить коллектив и родину и только потом уже свою жену или мужа. Об удовольствии или, не дай бог, оргазме речь практически не шла. Такой был язык любви.
Тут можно вспомнить и про язык законов, который тоже недвусмысленно (и, может быть, даже более очевидно) регулировал сексуальную жизнь граждан. Советское законодательство устанавливало однозначно: секс позволен не всем. C 1934 по 1993 год работала статья 154-а УК РСФСР о «мужеложестве», ставшая в 1960-м статьей 121 УК СССР: за добровольный секс друг с другом мужчины могли получить срок до пяти лет. Историк Владимир Володин в журнале Европейского университетского института (2020 год) приводит цифры: жертвами этой статьи только с 1946 по 1991 год стали не менее 38 000 человек. Они никогда не были реабилитированы в отличие, например, от узников сталинских лагерей. И эти цифры — лишь число осужденных по этой статье (а были и те, кого преследовали по другим статьям, либо дело не доходило до суда). Гонениям подвергались и гомосексуальные женщины, хотя формально их отношения не были преступлением. Володин рассказывает историю 19-летней девушки из Тбилиси, которая встречалась с женщинами и общалась с группой местных лесбиянок. Об этом узнала милиция и решила провести «профилактическую беседу» с ее отцом. Тот, в свою очередь, поспешил выдать дочь замуж. Не выдержав давления и насильственного замужества, девушка покончила с собой.
Может ли секс быть удовольствием в таких жестких рамках, под давлением страха и в безмолвии? Об этом все еще спорят историки, исследователи сексуальности и гендера — и все те, кто помнит советские времена. Наверное, главное, что нужно помнить, чтобы эта дискуссия не была пустопорожней: секс в СССР совершенно точно был очень разным. Как нет единого советского опыта, так нет и общего советского секса, который уравнивал был всех советских граждан. СССР был огромным и очень разным: в нем были города и деревни, центры и периферии, национальные республики, где проживало множество этнических групп, граждане всех профессий и взглядов. А значит, был разным и сексуальный опыт. Думаю, нам нужно изучить и принять этот опыт во всем его многообразии. Ведь он, как и любой другой, — часть нашей истории.
Колонка написана по мотивам исследования, которое готовится к печати в журнале Nordost-Archiv.