Принцип «Аббатства Даунтон»: как традиции делают женщин уязвимыми и лишают прав
Я стояла во дворе сельской угандийской школы. Наши местные ассистенты отправились в классы, чтобы выяснить, что случилось с девочками из нашего списка, которые перестали ходить в школу. Я была иностранкой и всегда чувствовала себя чужой в этих разговорах, поэтому ждала снаружи.
Краем глаза я заметила, что ко мне идет пожилая женщина. Я внутренне собралась: на школьных дворах к нам иногда пристают потерянные старухи с сердитым взглядом, и у меня не очень-то ловко получается с ними общаться. Сэм, водитель из НПО, с которым мы проводили исследование, почувствовал, что она собирается клянчить деньги, и двинулся через двор наперехват. Когда приезжают люди с Запада, международные благотворительные организации не поддерживают попрошайничество, так как ситуация может стать неустойчивой. Водитель не успел: женщина остановилась, посмотрела на меня с безошибочной ясностью и сказала по-английски: «Сестра, ты мне поможешь?»
Сэм осторожно ее приобнял и, нашептывая что-то, повел прочь. Через несколько секунд она повернулась и сказала: «Извините. Я не знала», а потом они оба направились к небольшой крытой соломой хижине на краю школьного двора.
Когда мы ехали к следующей школе, Сэм рассказал, что женщину зовут Агнес. Она родилась в преуспевающей семье и получила образование, а потом вышла замуж за мужчину равного происхождения. Муж умер молодым, и его земля — как принято в Уганде — перешла братьям. Агнес осталась без средств к существованию. Когда умер отец, земля перешла сыну — ее брату, и жизнь Агнес стала зависеть только от его щедрости.
Если бы окончание этой истории было счастливым, получился бы роман Джейн Остин, но брат спекулировал землей и прогорел. Теперь он вместе с семьей жил в маленьком доме у школы, а Агнес — в крохотной постройке за ним, слишком маленькой, чтобы встать в полный рост, но достаточно большой, чтобы спать, свернувшись калачиком. В ее хижине не было ни воды, ни света. Она подавала в обмен на пропитание обеды в школе.
После встречи с Агнес в моей голове что-то прояснилось. Может быть, я четче, чем обычно, ощутила сходство между нами. Мы были примерно одного возраста и роста. Она смотрела мне в глаза и говорила на моем языке, и еще это обращение: «Сестра, ты мне поможешь?» Я долго об этом размышляла и наконец пришла к выводу, что Агнес, меня, девочек, которых выдают замуж и которые убегают, бабушек с безумными глазами, которые заглядывают в школьные окна, связывает то, что все мы — героини одной и той же истории, просто на разных ее этапах. Разделяет нас совсем немногое. Эту реальность, застывшее мгновение я и увидела в том взгляде.
Агнес была обречена попрошайничать, голодать и жить в непригодном для человека месте, потому что она была женщиной и не могла наследовать землю. Сходство с произведениями Джейн Остин — или, если уж на то пошло, с «Аббатством Даунтон» — наводило на мысли об исторической связи между правами женщин на землю в Великобритании и в Уганде, бывшей британской колонии. Это заставило меня задуматься о том, насколько распространено в мире правило, что владеть землей и передавать ее потомкам могут только мужчины. И я начала искать ответ на этот вопрос.
Как оказалось, принцип «Аббатства Даунтон» в истории встречается повсеместно: в разных культурах, век за веком земля могла переходить только по мужской линии. Это могло следовать откуда угодно: из законов, сложившихся обычаев, религиозных предписаний, решений племенных советов и семейных норм и гендерных ролей, но итог был один — женщины всегда оставались без земли. Даже в матрилинейных обществах, где земля переходила через женщин, контроль над ней обычно передавался от одного мужчины к другому.
Юридические и религиозные уложения, которые исключали женское наследование и владение собственностью, распространялись по планете путем торговли и завоеваний. Так, сегодняшние исламские ограничения разнесли от Западной Африки до Индонезии арабские воины седьмого века и торговцы. Европейцы принесли в колонии законы, запрещавшие женщинам владеть собственностью, а в их собственных странах те же препятствия существовали веками — еще до появления письменного законодательства. Британское общее право и Кодекс Наполеона, которые применяли в Северной Америке, Австралии и значительной части Африки и Азии, полностью отрицали право замужних женщин на собственность. Римско-голландское право, а также иберийские кодексы, которые были перенесены из Испании в Латинскую Америку, иногда позволяли женщинам получать наследство, но применению их на практике противодействовали другие силы: в частности, при распределении активов землю обычно получали сыновья, а имущество вроде ювелирных украшений и посуды — дочери. Если женщина все же наследовала землю, на нее оказывали давление, заставляя передавать собственность братьям или дядям.
Ни одна женщина не может быть уверена, что ее права собственности незыблемы. Если после «Рассказа служанки» вы опасаетесь, что женщин могут вдруг лишить статуса, — правильно делаете
В современных западных странах женщины имеют права собственности только благодаря законам, принятым в период с 1850 по 1980 год. Однако история свидетельствует, что реформы подобного рода приводили лишь к временным изменениям. Например, при династии Сун (960–1279) в Китае женщины получили права собственности, но уже при династии Юань (1271–1368) возродилась конфуцианская философия и эти права были урезаны, а следующая династия Мин (1368– 1644) отняла их окончательно. При Мао Цзэдуне в Китае прошла коллективизация, но сегодня в стране опять появились законы, поддерживающие традиционную передачу мужу всей собственности, принесенной в семью.
Женщины завоевали права наследования во время Французской революции, но через пять лет снова их потеряли по Кодексу Наполеона. В Османской империи они более века пользовались обширными экономическими правами, включая право собственности на землю, но потеряли их и вновь обрели лишь при Ататюрке в 1923 году. Короче говоря, ни одна женщина не может быть уверена, что ее права собственности незыблемы. Если после «Рассказа служанки» вы опасаетесь, что женщин могут вдруг лишить статуса, — правильно делаете.
Исторически сложившиеся подходы, которые я обнаружила, широко распространены и существуют довольно давно, чтобы объяснять резкие диспропорции владения землей в сегодняшнем мире. Продовольственная и сельскохозяйственная организация Объединенных Наций (ФАО) публикует достаточно полные данные на национальном уровне, и они говорят о том, что в мировом масштабе женщины составляют 18,3 процента землевладельцев. В реальности, однако, их доля ниже восемнадцати процентов, так как им принадлежат участки, меньшие по размеру и худшие по качеству. В развитых странах даже после принятия законов о равенстве и предоставлении прав собственности женщины составляют всего шестнадцать процентов землевладельцев — меньше чем среднемировое значение.
Это наследие многовековых запретов.
Более восьмидесяти процентов пригодных для ведения сельского хозяйства площадей, таким образом, принадлежит мужчинам. Уже один этот факт приводит к монополии на власть и богатство, сама мысль о которой поражает. Завладев главным источником материального благополучия человечества, мужчины получили возможность удерживать власть над мировым капиталом сотни, даже тысячи лет.
В ходе поисков я по всему миру находила примеры, где клановые обычаи не давали женщинам контролировать землю еще до появления писаных законов. Ситуация Агнес показывает, что из-за традиций женщины уязвимы вопреки официальным правам собственности. По угандийскому законодательству вдова может наследовать имущество, но на практике действует три вида правил: традиционные, религиозные и государственные — и все они по-разному смотрят на этот вопрос. Государство настаивает на верховенстве закона, однако обычаи и религиозные правила оказываются намного влиятельнее, особенно в сельских районах. По традиции мужская часть клана контролирует всю его землю и выделяет отдельным мужчинам в пожизненное пользование участки, которые те могут возделывать и расширить — или привести к упадку. Когда владелец умирает, судьбу собственности снова решают другие мужчины: как правило, она переходит сыновьям, если они у него были, а остальное перераспределяется. Дочерям могут разрешить проживать на отцовской земле до замужества, после чего процедура повторится. Семьи очень стараются, чтобы вдова не получила ничего: ведь если она повторно выйдет замуж, земля перейдет чужому племени — где тоже действуют правила, закрепляющие землю за мужчинами, — и будет потеряна навсегда.
По восточноафриканским обычаям вдова не может владеть собственностью, потому что сама является таковой. Не имея ни дохода, ни имущества, она не может прокормить детей, если решит их забрать, поэтому ее обычно заставляют подчиниться обычаю «наследования жен» и выйти за кого-то из мужчин племени. За какого именно — решать не ей. Работает это следующим образом. Мужчины, которые претендуют на наследство умершего, занимаются с ней сексом, пока они не решат, кому она достанется. «Тем вечером [после похорон] к ней пришло много мужчин, и она ничего не могла сделать, — рассказывала Human Rights Watch одна кенийка. — Она могла бы сказать «нет», если бы не экономика. Если этот мужчина дает тебе мыло, если он дает тебе мясо, ты не будешь возражать. Отказать в сексе позволяет лишь экономическое равноправие. Мужчина приходит с предложениями, с подарками, в которых она нуждается». Многие общины в Восточной Африке также практикуют так называемое «очищение вдов». По этому обряду специально выбранный «очиститель» — обычно изгой — насилует вдову. Его сперма изгоняет дух умершего мужа, и женщина становится достаточно «чистой» для нового содержателя.
Все это происходит без предохранения. Один такой «очиститель вдов» из Кении объяснял: «Я не пользуюсь презервативами. Тела должны соприкасаться... Если сперма не вышла, женщину нельзя передать по наследству... Я никак не предотвращаю беременность. У двух вдов есть от меня дети, но я им не отец и никак их не поддерживаю». В Уганде один из самых высоких уровней ВИЧ/СПИД в мире, и женщины болеют им в два раза чаще.
То, что я описала выше, не представляет собой какого-то упорядоченного процесса. По традиции «захвата собственности» родственник мужского пола может явиться в дом умершего, вышвырнуть вдову с детьми и поселиться там, заявив права на все имущество. Затем предъявляют свои права конкуренты, и часто доходит до применения силы.
Почему же женщина не возвращается в родную семью? Дело в том, что родители уже получили за нее выкуп и, чтобы забрать ее обратно, надо вернуть его клану мужа и вдобавок взять на себя содержание вдовы с детьми. Девочек выдают замуж в отдаленные кланы именно потому, что они являются экономической обузой, так что ее собственная семья может не позволить ей вернуться. Несчастной Агнес повезло: родня все же согласилась ее принять.
Мужу по обычаю достаются все заработанные женой деньги: это считается его правом, точно так же, как в развитых странах век назад. У нее мало возможностей что-то накопить, поэтому, овдовев, она не имеет средств прожить и нескольких дней.
Просто устроиться на работу вдова тоже не может. В бедных странах официальное трудоустройство встречается редко, а в сельских районах оно почти отсутствует. Имеющиеся рабочие места занимают прежде всего мужчины. Мужу по обычаю достаются все заработанные женой деньги: это считается его правом, точно так же, как в развитых странах век назад. У нее мало возможностей что-то накопить, поэтому, овдовев, она не имеет средств прожить и нескольких дней. А если алчные родственники мужа проведают, что у нее есть какие-то деньги, они просто отберут их силой, считая, что это им положено.
Как правило, невозможно заявить о своих правах и по государственным законам. Чтобы нанять адвоката и поехать на автобусе в город, нужны деньги, не говоря уже о сроках рассмотрения жалобы. Семьи склонны к насилию: чтобы защитить вдову, решившую восстать против обычаев, полиции пришлось бы много лет круглосуточно ее охранять, ведь буквально каждый хочет ее обобрать и считает, что имеет на это полное право. Для подобной национальной программы не хватит полицейских во всей Уганде. В итоге лучшая страховка для женщины — это родить сына, который унаследует землю и тем самым обеспечит некоторую безопасность матери и сестрам. Несмотря на все осуждение международного сообщества, за предпочтением сыновей стоит реальный страх. Чтобы это отношение изменилось, должна измениться экономика.
На реализации прав наследования в Уганде сказываются и религиозные нормы. Около двенадцати процентов населения страны — мусульмане. Согласно местной интерпретации исламского права, вдове с детьми положена одна восьмая собственности умершего мужа, однако если есть и другие жены — что в Уганде бывает нередко, — восьмую долю придется делить на всех. Бездетная жена может не получить ничего.
В итоге угандийская женщина после смерти мужа сталкивается с угрозами нищеты и личной безопасности, и обратиться ей не к кому. Ниже я привожу историю из Кении, но то же самое повторяется по всей Африке южнее Сахары.
Вскоре после того, как Эмили Овино овдовела, родственники мужа забрали все ее имущество, в том числе сельскохозяйственный инвентарь, скот, бытовые предметы и одежду. Остаться у себя дома они ей разрешили только при условии, что она по местному обычаю пройдет «очищение» сексом с изгоем, и заплатили пастуху, который переспал с ней против ее воли и без презерватива. Потом они отобрали у нее землю. Овино обращалась за помощью к старейшинам и вождю, но те не сделали ничего. В конце концов родственники мужа выгнали ее из дома вместе с детьми. Она была бездомной до тех пор, пока кто-то не предложил ей маленькую хижину с прохудившейся крышей. Платить за школу она не могла, поэтому ее детей отчислили.
Умножьте эту историю на многие миллионы — ведь она касается вдов, других жен их мужей, а также всех их детей, — и вы увидите, почему все больше африканцев живет в нищете, страдает от инфекционных заболеваний, не имеет образования и почему экономические изменения в регионе почти невозможны. Однажды я объясняла эту ситуацию владельцу одной международной компании, который консультировал «Большую двадцатку». Он был поражен: ему не приходило в голову, что в рекомендациях по борьбе с бедностью в Африке необходимо учитывать положение женщин.
Повышенная уязвимость отбивает охоту идти на риск, что в сфере финансов часто воспринимается как трусость. Финансисты не учитывают, что риски у женщин совсем другие и их способность восстановиться куда скромнее.
По всему миру владение землей дает мужчинам многие другие преимущества: умение управлять оборудованием, технологические знания, владение удобрениями, пестицидами и другими добавками. В развивающихся странах банки повсеместно принимают в качестве залога только землю, поэтому доступ к средствам производства, например тракторам и молотилкам, а также крупным животным, получают только мужчины.
Те немногие женщины, которые все же владеют землей, имеют меньшие по размеру и не такие плодородные наделы, а также меньше возможностей их развивать, из-за чего выше вероятность потерять то, что имеешь. Сельское хозяйство — рискованный бизнес, и в случае катастрофы женщинам сложнее оправиться: у них меньше активов для реализации и меньше других способов заработка. Повышенная уязвимость отбивает охоту идти на риск, что в сфере финансов часто воспринимается как трусость. Финансисты не учитывают, что риски у женщин совсем другие и их способность восстановиться куда скромнее.
Представители сельскохозяйственных фирм — практически всегда мужчины — предпочитают разговаривать о новых практиках и технологиях только с мужчинами. Они исходят из того, что это повышает шансы внедрения инноваций, и предполагают, что до женщин информация в итоге и так дойдет. Из-за этого женщины менее осведомлены о передовых методах и не могут ими воспользоваться. При международном планировании распространения новых технологий, однако, предполагается, что инновации будут одинаково доступны обоим полам, хотя это совсем не так.
Тяжелое сельскохозяйственное оборудование разработано под мужчин, поэтому женщинам, которые не могут им воспользоваться, приходится нанимать рабочих. Те обычно не хотят работать на женщину и откладывают подобные заказы на конец сезона, что ведет к снижению урожаев. Из-за всех этих неблагоприятных факторов итоговое производство сельскохозяйственной продукции фермерами-женщинами падает на целых двадцать — тридцать процентов. Наконец, плохой доступ к производительным ресурсам ставит их в невыгодное положение на рынках, где и без того есть много своих гендерных барьеров.