Основной материнский инстинкт: почему МИ-6 нанимает на работу шпионок с детьми
Перемены, происходящие при материнстве, настолько уникальны и экстремальны, что ученые даже начали описывать нас терминами, которые ранее были зарезервированы лишь для наших великих научных соперников, маленьких детей. Матери вовсе не унылы и предсказуемы — совсем наоборот. Мы — новое начало, а не тупик. Мы «развиваемся», если говорить на психологическом жаргоне.
Подходит ли термин «материнский инстинкт» для описания чувств и чувствительности, которые появляются после этого перерождения? Сегодня инстинкт — это парфюм от Джорджо Армани, а не броское научное словцо. В инстинкты верят рыцари-джедаи, а не ученые.
Сто и даже меньше лет назад в New York Times и других газетах этот термин использовали в укоризненных описаниях сомнительных женщин, например, танцовщицы хула с плохим чувством моды и «толстыми ляжками», которая украла чужого ребенка («неудовлетворенный» материнский инстинкт), или мамаши, которая сбежала из города, бросив мужа с детьми (тц-тц-тц, материнский инстинкт «отсутствует»). Это слово попахивает временами, когда женщины выставляли младенцев, словно призовых поросят, на ярмарочные конкурсы и слушали по радио программы для домохозяек от Министерства сельского хозяйства США.
Но мне этот термин все равно нравится, да и многие ученые против него не возражают — в основном потому, что сами женщины определяют его как «вы сами поймете, когда увидите», отождествляют себя с ним и не стесняются его применять. (И вообще, если бы за лингвистику у нас отвечали ученые, я бы сейчас написала не «женщины», а «субстраты с потенциальной возможностью стать матерью»). Находить прямую связь между новейшими научными находками и онлайн-восторгами Минди Калинг в адрес своего новообретенного «сильного материнского инстинкта» очень приятно, потому что женщины действительно знают, о чем говорят. Материнский инстинкт существует, и он силен. Это спонтанно появляющийся набор эмоций и действий, который связан с восприятием детей и уходом за ними.
Но поскольку «материнский инстинкт» — термин, мягко говоря, чреватый, давайте я сразу объясню, что я не имею в виду под «инстинктом». Бездетные женщины часто говорят, что у них нет материнского инстинкта, на самом деле имея в виду, что они не хотят иметь детей. Я (по большей части!) не собираюсь объяснять, почему некоторые женщины планируют или не планируют, или не стремятся иметь детей, и хорошо это или плохо. (Хотя, кстати, я как раз была такой. Все вот это странное материнское предприятие, как мы увидим позже, было идеей моего мужа). Это интересные, но очень «узкочеловеческие» и, по сути своей, очень современные вопросы: если говорить в целом, самки млекопитающих не хотят иметь детей. Они хотят заниматься сексом, а дети просто получаются в процессе. Кроме того, ответам самих мам на подобные вопросы доверять стоит не всегда. Прошлогоднее исследование показало, что многих мам настолько развозит от любви к детям, что они далеко не во всех случаях точно описывают свои намерения и часто называют случайное зачатие запланированным.
Меня больше интересует то, что происходит с женщинами во время беременности, потому что именно в это время они превращаются в матерей, мышление становится «материнским», а планы на жизнь, если они вообще были, летят куда подальше, словно банановая кожура из окна машины по пути на урок плавания.
Заодно давайте сразу развеем еще один «инстинктивный» миф: идею, что мамы каким-то магическим образом сразу сами понимают, что надо делать. В книге об этом будет намного подробнее, но сейчас я просто скажу: ничего мы не знаем. Инстинкт, о котором я говорю, — это измененное состояние сознания, новый репертуар чувств, ощущений и импульсов, а не подробный справочник «Как быть хорошей матерью».
В этом таинственном новом материнском репертуаре меня, в первую очередь, привлекают два вопроса. Во-первых: чем матери отличаются от всех других людей и чем похожи друг на друга? Мамы практически всех видов млекопитающих, от хомячков и валлаби до людей, следуют за одной и той же путеводной искрой. И пусть это может прозвучать и обескураживающе, нам в чем-то даже повезло, что мы так похожи на наших мохнатых сестер, потому что их, в отличие от нас, ученым разрешается вскрывать, и животные модели, в частности, овцы и мыши, рассказали нам многое из того, что мы знаем о себе.
Мой второй вопрос звучит так: почему мы, мамы людей, настолько отличаемся друг от дружки? Наши истории не менее извилисты, чем родовые пути. В Японии балом правят «мамы-монстры», следящие за каждым шагом детей, а вот немецкие «мамы-вÓроны» интересуются только своей карьерой. Есть «поздние» матери (это такой très французский эвфемизм для «старых») и «единоличные» матери (печальный английский термин для матерей-одиночек). «Мерферш», или мамсерферш, полно в Австралии. Ну, а в Америке за место под солнцем сражаются миллионы различных типов: домохозяйки, работающие из дома, работающие вне дома; «мамы свободного выгула» и «мамы-вертолеты»; кормящие смесью и грудью; спящие вместе и «пусть ревут, пока не уснут»; одевающие малышей в пеструю одежду или в однотонную.
Некоторые ученые пришли к выводу, что тайну наших различий можно найти в уникальном геноме каждой мамы — если, конечно, мы сможем взломать его, как печеньице с предсказанием, и заглянуть внутрь. Но еще мы видим, как на судьбу каждой мамы влияют мириады самых неожиданных факторов окружающей среды: есть ли у нее опыт няни, брала ли она уроки гобоя, ела ли слишком много фастфуда, кто любил ее в детстве.
Я надеюсь, что моя книга не станет «мамсплейнингом», — напротив, я хочу, чтобы мы вместе узнали, что разделяет мам, а что нас объединяет. Я хочу увидеть — под микроскопом или, может быть, в загоне, где живут обезьяны, — силы, которые движут нами. Я хочу знать, что движет рукой, качающей колыбель.
Нет, может быть, «биология мам» — это вообще не для вас. Может быть, вы похожи на ту женщину двадцати с чем-то лет, интервью с которой я недавно слышала по Национальному Общественному Радио, — эта «родозабастовщица» знала все, что необходимо знать о материнском опыте, потому что у кого-то из ее любительской команды, с которой она гоняет в футбол, когда-то родился ребенок. Может быть, вам не так интересно будет узнать, что материнский инстинкт не только служит базой для прочной связи в паре и вообще социального взаимодействия млекопитающих, но и, возможно, лежит в основе таких разных чисто человеческих явлений, как женская дружба, религиозный опыт, праворукость, альтруизм, лесбиянство, языки, музыка, обсессивно-компульсивное расстройство и содержание домашних питомцев, а еще может помочь объяснить, почему прекрасный пол настолько лучше переносит злоключения вроде картофельного голода или вспышки кори — и, да, COVID-19 и прочих эпидемий тоже. (Спасибо тебе, прапрапрапрабабушка).
Но есть еще и множество чисто практических, даже, можно сказать, макиавеллианских причин разобраться в этих вопросах. Десятки тысяч женщин каждый день впервые становятся мамами. Многие из них живут в развивающихся странах, например, в особенно богатом мамами Зимбабве, где в некоторых роддомах, как говорят, до сих пор берут с женщин деньги за каждый крик. На Западе из-за спада рождаемости кажется, что мамы постепенно выходят из моды, но на самом деле нет — мы все равно еще в тренде. Мы заводим меньше детей и позже рожаем первенцев, но тем не менее сейчас процент мам среди населения Америки выше, чем десятилетие назад; 86 процентов женщин перерождаются в матерей даже в возрасте за сорок. Даже миллениалы вступают в наши ряды со скоростью миллион мам в год.
Эти цифры говорят нам, что мамы — сила не только природы, но и экономики. Мы составляем огромную долю американского рынка труда: 70 процентов из нас работают, причем большинство — полный день, а в 40 процентах семей мы единственные кормилицы. И мы, похоже, неплохо справляемся с работой, потому что Goldman Sachs пытается сохранить новоиспеченных мамочек на работе, перевозя их сцеженное молоко международными авиарейсами. Даже МИ-6 активно пытается нанимать на работу мам-шпионок, — правда, к сожалению, не потому, что мы такие все из себя соблазнительные, а из-за нашего «эмоционального интеллекта».
Маркетинговым компаниям очень хочется узнать, как работают наши мозги, чтобы лучше научиться впаривать нам все, «от лифчиков до бухла» (реальное название одного из недавних семинаров). Согласно последним данным, мамы заходят в мобильные приложения для покупок, начиная аж с пяти утра, и, если верить ученым, закупаются на 15 процентов быстрее, чем все остальные. («Помните о тяжелой работе» материнства, призывал один аналитик, советующий бизнесменам потчевать измотанных мамочек «легко перевариваемой информацией»). Яйцеголовые гении из Microsoft даже разработали специальную программу, которая отлавливает в сети женщин, недавно ставших мамами: она определяет это по использованию безличных местоимений и некоторым другим лингвистическим признакам.
Наконец, мы еще и важнейшая часть электората: в последнее время женщины голосуют на выборах активнее мужчин, и скрытые перемены, связанные с материнством, каким-то образом влияют и на политические взгляды — причем мы не тупо поддерживаем кандидатов, которые открыто отстаивают интересы мам. Есть эффекты и поинтереснее: например, мамы чаще испытывают «более теплые чувства к вооруженным силам». Однако подобные сдвиги неодинаковы в разных странах: взаимодействие между женщинами и политическими системами весьма сложно, и к материнскому инстинкту могут апеллировать партийные деятели самых разных взглядов. Больше двадцати женщин, заседающих в американском Конгрессе, воспитывают маленьких детей, так что, как видите, все растущая доля политиков у нас уже и сама по колено в пеленках.
Но, хотя, как вы видите, управлять глобальной материнской силой — перспектива весьма соблазнительная, вы должны понимать, что, в первую очередь, меня интересует то, что полезно для нас.
Чем больше материнство считается личным выбором, просто одним из многих возможных жизненных путей, тем больше женщин (по очевидным причинам) задумываются, будут ли они счастливы, став, по сути, совсем другими людьми. Собственно, рекордная доля возрастных, образованных мам в Америке говорит о том, что многие из нас буквально десятилетиями жили и радовались, прежде чем решили все круто изменить. Может быть, не стоит тогда удивляться, что у сегодняшних будущих мам депрессия встречается на 50 процентов чаще, чем у наших матерей? Я сразу могу вам сказать: материнство вызывало у меня и самую большую радость, и самую глубокую печаль в жизни.
Вопрос «Буду ли я счастлива?», конечно, лежит немного в стороне от науки, но биология может показать нам силы, которые раскачивают маятник счастья. Мы находимся во власти стольких сил, как крохотных, так и огромных, — от процессов, происходящих внутри клеток, до предрассудков целых цивилизаций, не говоря уж о болезнях, которые могут внезапно обрушиться на наше общество и оставить нас взаперти с обожаемыми малышами на много месяцев. Не существует какого-то единого материнского пути, и каждая женщина может превратиться в самых разных мам. Собственно, вскоре вы увидите, что и я побывала сразу несколькими мамами, и наука помогла мне понять, как именно во мне появились эти лучшие и худшие варианты личности.
В этом и состоят парадокс и чудо материнского инстинкта. Он одновременно фиксированный и очень гибкий, мощный и хрупкий, древний и современный, всеобщий и уникальный. Я поняла, что даже сама смерть не может с ним совладать, видя, как моя умирающая подруга даже в самые последние дни следит, чтобы дочь не ела слишком много кексов, и выбирает ей стильный гардероб для средней школы. Тем не менее, в определенных обстоятельствах его можно подорвать или вовсе уничтожить.
А еще его можно восстановить и воспитать. Ученые, глубоко погруженные в эти исследования, с нетерпением ждут появления новых, улучшенных лекарств, предназначенных специально для мам, и того дня, когда сканирование мозга станет такой же неотъемлемой частью посещения женской консультации, как сейчас измерение давления. Но уже сегодня есть множество не имеющих отношения к медицине мер, которые могут принять государства, города, друзья и родные, чтобы изменить жизнь мам к лучшему.
Нужна ли нам на самом деле помощь? Самки вида Homo sapiens, в конце концов, мамскими делами занимаются уже двести тысяч лет. В каком-то смысле современные мамы находятся в лучшем положении, чем все предыдущие поколения: теперь мы можем сами выбирать, как и когда рожать — даже пересадить себе чужую матку, если уж совсем припрет. Мы можем сцеживать грудное молоко прямо во сне («цеди и спи») или когда бежим полумарафон (типа «цеди и топочи»?). Беременные женщины, которых общество когда-то отправляло в изоляцию, могут заниматься чем угодно: вести новостные репортажи из зоны военных действий, бороться за олимпийское золото, подниматься на вершины всевозможных альп, работать премьер-министрами и директорами компаний.
Тем не менее, несмотря на роботизированные коляски и навороченных радионянь, которые позволяют нам петь колыбельные, даже находясь в командировке в нескольких часовых поясах от дома, мы не всегда управляем ситуацией — да и вообще, по-хорошему, не являемся в точности такими же, как раньше. Становясь матерями, мы не просто «изменяем взгляды» на мир. Меняется сам наш ум.
В современную эпоху индивидуализма и подбираемых «на заказ» личностей это звучит не слишком комфортно. Тем не менее признать, что мы не полностью самостоятельны, и понять те аспекты материнства, которые изменяют нас без каких-либо раздумий или согласия с нашей стороны, — это первый шаг к восстановлению контроля.
Одно исследование, проведенное Принстонским университетом, показало, что немалая часть материнских страданий во всем мире вызвана простым несоответствием между ожиданиями женщин от материнства и «информационным шоком» от живой реальности, особенно если реальность тесно связана с учебой или работой. Притворяться, что мы остались такими же, как раньше, — иными словами, такими же, как все остальные, — и мы можем реально что-то решать в этом вопросе, невероятно контрпродуктивно и даже опасно.
Может быть, некоторые из нас действительно захотят укрыться от этих истин, подобно самкам птиц-носорогов, которые замуровывают себя (используя для этого свои же собственные фекалии) вместе с птенцами в дуплах деревьев на весь период «молодого материнства», а самцов к себе подпускают, только чтобы те иногда кормили их свежими финиками.
Нет, я уж лучше встречу опасность лицом к лицу — даже если мой мамский мозг, в конце концов, действительно станет похож на кучу битых яиц или томленую свинину, чего я втайне опасаюсь. Осознать фундаментальный сдвиг моего центра тяжести — как физического, так и умственного, — это лучший способ двигаться вперед.
Недавно одна из моих дочерей написала красным маркером мое имя на своей ноге, как она любит. Но на этот раз, стоя рядом с ней, я заметила кое-что новое: если перевернуть слово MOM, получится WOW.